Увидев выражение его лица, она поняла, что произошло нечто ужасное.
Когда Тони подошел ближе, девушка быстро, сбивчиво заговорила:
— Что… что произошло… что случилось… почему ты вернулся домой?
— Мне нужно поговорить с тобой, Минерва, — произнес брат серьезным, напугавшим ее голосом.
Он вошел в дом, бросил шляпу на стул и направился в гостиную. Минерва шла за ним.
Хотя в доме не было никого, кто мог бы подслушать их разговор, она плотно прикрыла за собой дверь.
— Что произошло? — спросила она.
Тони встал у пустого камина.
— Не знаю, как и сказать тебе… — наконец заговорил он.
— Что-то произошло… — немного задохнувшись, произнесла Минерва, — а раз ты приехал домой, значит, тебе нужна моя помощь.
— Мне никто не поможет! — яростно произнес Тони. — Лучшее, что я могу сделать, — пустить себе пулю в лоб!
Минерва вскрикнула от ужаса:
— Что… что ты такое говоришь! О чем ты?
Она встала перед братом, с состраданием глядя ему в глаза.
Тони отвел взгляд и, отойдя к окну, повернулся к сестре спиной.
Она ждала, чувствуя, как тревожно бьется ее сердце.
Случилось что-то страшное, но что именно — она не могла понять.
Когда наконец молчание стало угнетающим, Тони произнес:
— Прошлой ночью я играл в карты… и проиграл две тысячи фунтов.
Его голос словно прозвенел по маленькой комнате.
Минерва словно окаменела.
Мозг ее отказывался работать.
Она не понимала слов брата.
Он не мог сказать ничего подобного!
Это невозможно!
Не сводя невидящего взгляда с сада за окном, Тони заговорил:
— Мне нет прощения. Я даже не был пьян. Когда я садился за карточный стол, я знал, что не должен играть.
— Тогда… почему же ты… начал играть? — очень тихо спросила Минерва каким-то не своим голосом.
— Меня пригласил граф, — ответил Тони. — За столом уже было пять человек, кроме него, но одно место было свободно. Я проходил мимо, хотел сыграть в рулетку с женщинами, а он сказал:
«Не присоединитесь ли к нам, Линвуд?» Минерва сразу поняла, что приглашение графа Тони посчитал очень лестным.
— Я сел играть с ними, — продолжал Тони, — а когда увидел на столе перед игроками груды золотых монет, то понял, что было безумием согласиться на игру.
Он издал глубокий вздох и добавил:
— Честное слово, Минерва, мне просто не хватило храбрости встать из-за стола.
В его голосе прозвучала такая боль, что Минерва ощутила желание обнять его и успокоить. Вместо этого она шепотом спросила:
— И что же… произошло?
— Я был очень осторожен и выиграл несколько фунтов, — ответил Тони. — Слуга все подливал нам в стаканы, и я так разнервничался, что решил выпить для храбрости.
Минерва что-то пробормотала, но Тони не заметил этого.
— Ставки были огромными, и все игроки стали пытаться побить графа.
— А он выигрывал! — догадалась Минерва.
— Он всегда выигрывает! — яростно ответил Тони. — Проигрыш для него ни черта не значит, поэтому-то он и выигрывает!
Минерва видела, что брат яростно сжал кулаки, словно хотел ударить графа… или себя.
Затем, словно желая поскорее закончить рассказ, он произнес:
— Не знаю, как так получилось, но внезапно я обнаружил, что в игре остались только мы с графом, а все остальные выбыли.
— А ты не мог… тоже выбыть? — волнуясь спросила Минерва.
— Я должен был… я так и собирался поступить, — сказал Тони. — Но тут герцог, чтоб ему пусто было, оглядел стол и произнес:
«Неужели вы все струсили? А вы, Линвуд? Будете продолжать, или я сорву банк?» Минерва судорожно вздохнула.
— Это был неприкрытый вызов, — рассказывал брат, — и я должен был или принять его, или выставить себя полным идиотом.
— И ты… проиграл!
Минерва не сразу поняла, произнесла ли она эти слова вслух или просто подумала.
— Я открыл трех королей, — говорил в это время Тони, — и на мгновение мне показалось, что выигрыш за мной.
— А граф?
— У него оказалось три туза! Разве можно было ожидать такого?
Он изо всех сил ударил кулаком по серому камню возле оконной рамы, словно желая причинить себе боль.
— Три туза! — воскликнул он. — И я проиграл две тысячи фунтов, которых у меня нет!
— И что же ты… сделал? Что… что ты мог сказать? — в отчаянии спросила Минерва.
— Игра закончилась, мы встали из-за стола, а я был слишком потрясен, чтобы говорить, — ответил Тони. — Наверное, я выглядел ошеломленным, потому что граф подошел ко мне и сказал:
«Не повезло вам, Линвуд. Ну ничего, не торопитесь — у вас месяц, как всегда».
— Что он имел в виду? — не поняла Минерва.
— Он хотел сказать, что через месяц я должен отдать ему две тысячи фунтов, — объяснил Тони. — Две тысячи! Ты не хуже меня знаешь, что для нас достать две тысячи фунтов все равно что достать луну с неба!
Чувствуя, что ноги отказываются держать ее, Минерва опустилась на ближайший стул.
— Что же ты… сможешь сделать? — испуганно спросила она.
— Об этом я и хотел тебя спросить, — ответил Тони. — Где нам взять две тысячи фунтов? Сомневаюсь, чтобы я мог наскрести хотя бы две сотни!
— Наверное… — нерешительно начала Минерва, — ты не можешь сказать графу, что не в состоянии заплатить ему?
— Ты не хуже меня знаешь, что карточный долг — это долг чести, — устало ответил ей Тони. — Единственный способ избавиться от него — умереть.
— Не говори так! — воскликнула Минерва. — Это неправильно… это плохо!
— Хуже того, что я сделал, ничего быть не может, — произнес Тони. — О Господи! Зачем я только связался с этим графом!
Точно такой же вопрос хотела задать и Минерва, но ответ ей уже был известен. Тони был польщен предложением такого важного человека.
Человека, который владел всем, о чем мечтал юноша и чем он владел бы, не будь у него экстравагантного прадеда.
— Наверное, — медленно произнес Тони, — нам придется продать этот дом.
— Продать дом? — повторила Минерва. — Но это же наш дом… нам ведь некуда больше идти.
— Я знаю, — горько ответил Тони. — К тому же у меня такое чувство, что в нашем положении мы вряд ли получим за него две тысячи фунтов.
— Но… Тони… если ты отдашь графу все наше имущество, а у нас ведь совсем немного… то нам придется голодать!
Помолчав, Минерва тихо добавила:
— И Дэвид не сможет поступить в Итон…
— Что я могу сделать? — спросил Тони. — Ну что я, черт возьми, могу сделать?
Словно не в силах оставаться на одном месте, он мерял шагами комнату.
Его дикий взгляд испугал Минерву, и она поняла, что нужно подумать не только о себе и двух детях, но и о брате.
