Но теперешнее отвратительное состояние было вызвано вовсе не переменой обстоятельств. Все было гораздо серьезнее. Говард смутно подозревал, что вообще никому здесь не нужен. Был ли он жеманным или просто помехой? И не было бы лучше для всех, в особенности для жены, если бы он на самом деле умер?
Последние четыре года все здесь думали, что Говард погиб в огненном аду. По нему скорбели, даже, по словам матери, заказали заупокойную службу, на кладбище установлен памятник.
Говард насупился еще сильнее. Неужели мать действительно решила, что ему будет приятно это услышать? Неужели не подумала о его чувствах? Ведь он был не мертвым, а живым и не желал знать об этой заупокойной службе. Но больше всего Говарду не хотелось чувствовать себя посторонним, особенно для жены.
Его жена!
На губах Говарда появилась кривая усмешка. Теперь он уже не был уверен в том, что знает свою Конни. Вчерашняя, довольно холодная, встреча привела его в еще большее замешательство. Правда, Говард ожидал определенной напряженности, по не того, что она поведет себя как совершенно незнакомая женщина, да к тому же еще не слишком ему симпатизирующая.
Говард выругался, найдя в этом определенное удовлетворение. Черт побери, он вовсе не думал, что это будет легко, но такого не ожидал никак.
Конечно, при этом присутствовали родители. Может быть, они просто помешали ей? Мать, в частности, задала массу вопросов, и Конни вела себя так, будто признавала ее исключительное право на это.
Его внешность тоже оставляла желать лучшего. Бритая наголо голова — профилактика против вшей — в сочетании с жиденькой бородкой выглядели странновато. Он походил на дикаря, и, хотя вскоре бороду сбрил, вряд ли это улучшило положение. Руки его так тряслись, что весь подбородок был в порезах.
К тому же он сильно исхудал, хотя эта проблема была поправима. Стоит восстановиться нормальному пищеварению, как все вновь придет в норму. Мышцы же его были крепки от постоянных упражнений. Кроме прочих очевидных преимуществ, это тоже помогало сохранять душевное здоровье.
Однако, как ни странно, Говард оказался не готовым к цивилизации. Четыре года жизни среди повстанцев сделали свое дело. Кто-нибудь должен был предупредить жену о том, что он переменился. Слишком много ужасных сцен, слишком много убийств прошло перед его глазами, чтобы можно было остаться прежним.
Говард понурился. Разумеется, его предупреждали. Сначала Банга, потом британские официальные лица в столице пытались объяснить, что возвращение домой после столь долгого отсутствия чревато последствиями, которых нельзя заранее предвидеть. Чтобы приспособиться, и ему, и его семье понадобится время. Именно потому Говарда и поместили на первых порах здесь, на военно-воздушной базе, желая проверить его психическое состояние, убедиться в том, что он сможет вновь жить среди нормальных людей.
У него вырвался сухой смешок. Банге это не понравилось бы, подумал он. С его точки зрения, ненормальными были именно западные люди, поддерживающие режим Алланга. Теперь он уже президент Банга, и, хотя эта его концепция была для Говарда по-прежнему неприемлема, он был рад за друга. Даже несмотря на то, что из-за этой концепции вся его жизнь пошла насмарку. Но разве, покидая Англию, он мог знать, что ждет его впереди. Нормальная жизнь, усмехнулся Говард. Что, черт возьми, можно считать нормальным?
Если реакция Конни имела какую-то особую причину, он предпочел бы не знать о ней.
Именно осознание того, что между ним и женой нет настоящего понимания, и заставляло Говарда заниматься этим самоанализом. Дело в том, подозревал он, что реакция Конни задела его самолюбие. Ее безразличие заставляло Говарда усомниться в своих мужских достоинствах.
Как будто ему мало было своих собственных сомнений. Говард понимал, что глупо было так реагировать на ее поведение. Конни все еще находилась в состоянии шока, это было заметно. Кроме того, юмор ситуации заключался в том, что он и сам сомневался в своих чувствах, иногда ему даже казалось, что их не осталось вовсе.
И все же в данный момент Говард не мог думать ни о чем, кроме того, как она жила, пока считала его мертвым. Ему вдруг пришло в голову, что Конни могла даже выйти замуж. Боже, не потому ли она вчера казалась такой отстраненной? Может быть, Конни просто не знала, как сказать правду?
Однако про себя Говард всегда верил, что Конни ждет его, лелеял мысль о том, что она никогда не станет искать утешения в объятиях другого мужчины. Ведь их отношения были совершенно особенными. Но женщина, с которой он встретился вчера, вела себя так, будто они были едва знакомы. Носила ли она до сих пор его кольцо? Говард не мог этого припомнить.
В этот момент под окнами появилось несколько человек из обслуживающего персонала, и он отпрянул в глубину комнаты, не желая быть замеченным. Все повернулись в его сторону, и Говард понял, что его присутствие вызвало настоящую сенсацию. База была не слишком велика, и такой псих, как он, появлялся здесь далеко не каждый день.
Говард неуверенно провел ладонью по голове, чувствуя покалывание короткого ежика волос. Когда волосы отрастут как следует, он не так будет походить на наемника и, может быть, даже меньше чувствовать себя таковым.
Он знал, что за воротами базы толпится множество репортеров и фотографов. Об этом ему поведала мать, пытаясь, очевидно, загладить этим тягостное впечатление от своего же рассказа о могильной плите. Но это только усиливало состояние общей неуверенности. Ему была ненавистна мысль о том, что они поджидают его, подобно стае, голодных шакалов.
Отвернувшись от окна, Говард с неудовольствием оглядел интерьер комнаты, уютной и теплой, но совершенно безликой. Она являлась частью госпиталя и, хоть обставлена была как гостиная, все же являлась обыкновенной больничной палатой.
Из всех находящихся в комнате предметов знаком ему был только один — принесенная матерью групповая свадебная фотография. На ней были изображены Конни, Говард и его родители. Они жили тогда вместе, родители Конни присутствовать на свадьбе не смогли. Ее отец погиб, когда она еще училась в школе, а мать вышла замуж вторично и жила теперь далеко отсюда.
Как они были тогда счастливы, подумал он с горечью. К тому времени Говард и Конни жили вместе уже более года, оба стремились к этому браку и были уверены в том, что он будет прочным. Разумеется, она не хотела, чтобы он уезжал, но это была их единственная настоящая ссора, и Говард надеялся, что по его возвращении все наладится.
По его возвращении…
У него перехватило дыхание, и в попытке отвлечься Говард постарался сконцентрироваться на мыслях о родителях. За эти четыре года они постарели. Отец совсем поседел, хотя на фотографии его волосы были лишь ненамного светлее, чем у сына. Впрочем, один Бог знает, какого цвета будут его волосы, когда отрастут, подумал он. Если судить по теперешнему его самочувствию, они могут оказаться совсем седыми. Одна Конни выглядела такой же, какой он ее помнил. Правда, отрастила волосы, но, за исключением этого, похоже, совсем не изменилась.
