ЧАСТЬ 1.ГЛАВА 1
Дядька Ждан говорил спокойно, неторопливо и размеренно, когда не злился. Он вообще мужик на диво основательный и надежный, вывести его из себя — надо еще потрудиться. Мне удается. Мне не трудно.
— Дались тебе эти столы! Чего ты к ним привязалась? Дело ли это — всякий божий день скрести? Ладно б еще — сама дурью маялась, так ведь ты ж еще и девок нагибаешь! — трактирщик рычал и рокотал но негромко, громко он никогда на подавальщиц не ругался.
— Я не виновата! Он сам на меня напал! — глаза мои честны, и лик светел… Язык, правда, без костей, но дядька Ждан к тому привычен.
— Стол? — спросил он, а сам уж и набычился, и взгляд нехороший какой сделался…
— Да! Иду я, значит, никого не трогаю! А он на дыбы встал, и ну теснить! И говорит мне нечеловеческим голосом: «Помой меня!» — я мелю без остановки, и пячусь, пячусь потихоньку, потому как дядька Ждан теснит меня, что тот стол… Хорошо хоть, он подавальщиц не бьет. Хотя… Вот меня мокрым полотенцем лупить пытался. Не попал, правда, ни разу — так ведь нынче у него и настрой другой, и полотенца в руках нету… А дядька Ждан надвигался — тяжеловесный, неотвратимый. И передник с себя снимал, главное…
Я не выдерживаю, и, метнувшись между стеной и человеком, давясь смехом, попыталась прошмыгнуть на кухню прежде, чем трактирщик увидел, что у нашей с ним беседы были слушатели. Скомканный передник шлепнулся мне в спину, я скрылась во владениях стрыпухи, тетки Млавы, и уже оттуда услышала, как хозяин приветствует постояльцев, что как раз спустились с лестницы, и наслаждались устроенным мной балаганом…
Ватага охотников-магов приехала пару-тройку дней назад. Явились конные, при оружии. Пять душ, четверо — явно привычные и притертые друг к другу, пятый — не очень. Не сказать, чтоб неопытный, просто… Недавно он середь них, по всему видно. Четверо — люди. От старшего, человеческого мужчины хорошо за тридцать, массивного, с виду тяжелого, но на деле легкого в движениях, ощутимо тянуло силой. И не в магии дело — маги они все пятеро. От старшего веяло хищной силой матерого зверя, умного, битого и травленого, побуждающей льстиво пригнуть голову и опасливо уступить дорогу сильнейшему. Колдун.
Младший — русый парень, лет двадцати пяти, худощавый и подвижный. Мальчишка.
Третья — девка, рослая, статная. Коса — богатая, в мужскую руку толщиной, ниже пояса. А ее хозяйка — внимательная, умная, быстрая. Магичка.
Четвертый, хоть и вернее бы назвать его второй, постарше девки, но помладше колдуна. Невзрачный, молчаливый и опасный. Серый.
Пятый — эльф, тот самый новичок в команде. Тонкий, как тростиночка, но ростом мало ниже старшого. Остроухий, на одном — серьга, каких мужи не носят. Долгие светлые волосы убраны в косу, и схвачены в трех местах серебряными накосниками, а с одного махонькое перышко соколье болтается.
Встали постоем у дядьки Ждана, и целыми днями пропадали в холодном и слякотном осеннем лесу. Возвращались голодные, уставшие и злые, ужинали в общем зале, трепались с местными. Расспрашивали про местную нечисть-нежить, особенно — про снежную стаю. Потом расходились по комнатам, а ещё до рассвета снова отправлялись в лес
Вот эти-то самые охотники и стояли у лестницы, внимая бесплатному представлению. Чего это они не по распорядку нынче?
Дядька Ждан досадливо скривился — ну, чисто дети малые, не хватало, чтобы постояльцы видели, как он с дурой-подавальщицей препирается! Крикнул в сторону кухни:
— Нежана! Обслужи господ магов!
Я подхватила со стола у тетки Млавы увесистый, заполненный разнос и выскользнула в общий зал.
Приезжая ватага облюбовала стол в углу меж лестницей и очагом. Тот самый, что я скребла, пока не бежала от грозного хозяина. Там они и ждали свой завтрак. Плотный завтрак. Очень плотный завтрак!
Гости сидели спокойные, расслабленные, и по всему видно было, что никуда нынче они не торопятся. Расставляя на столе миски с исходящей ароматным паром кашей и плошки с соленьями, я не утерпела:
— А вы, господа маги, нынче в лес собираетесь? — и споро выложила чистые ложки, выставила широкую миску с порезанным крупными ломтями хлебом, утвердила по центру стола горячий травяной настой в толстостенном глиняном кувшине, окинула стол придирчивым взглядом — все ли как должно? — и лишь после того поглядела на охотников за нежитью.
— Как можно? Нынче нам и тут работы хватит! Здесь, говорят, чудища пошаливают! — мальчишка дурашливо толкнул стол ногой, да не тут-то было — мебель у дядьки Ждана не абы какая, под стать ему самому, не вдруг и сдвинешь. Дубовый стол даже не дрогнул, зато колдун одарил весельчака мимолетным взглядом — и тот утих.
— А что? — голос у старшого оказался под стать внешности. Низкий, тяжелый, неспешный. Чуть хрипловатый.
— Да я-то думала, в комнатах ваших прибрать, но, коли вы никуда не идете, верно, будет неудобно? — солонка заняла свое место на столе, пяток пустых кружек тоже, и я выпрямилась. Посмотрела в глаза старшему в группе. Вновь мимолетно удивилась — ух, и страшен! — и осталась спокойна. Мне-то все равно. Пусть его иной кто боится. А мне до приезжих охотников дела мало.
— Идем. Позавтракаем — и идем, — и, усмехнувшись, неожиданно пояснил, — Нечего там больше делать спозаранку. Так что, теперь позже будем выходить.
Колдун локти в стол упер, и пальцы переплел, и плечи вперед чуть качнулись… Чего это он? Холодок прошел по спине, и, как и всегда у меня, мимолетный испуг быстро переродился в злость, и я улыбаюсь ему так медово — кабы не поздняя осень на дворе, уже бы пчелы на мою улыбку послетались!
— Так, вы бы, гости дорогие, подсказали бы, что у вас в комнатах трогать можно, а что нельзя! А то ж вы маги — ухватишь чего, без рук и останешься! — чем большую чушь я несу, тем светлее у меня улыбка, чем отчетливее я чую внимание колдуна, тем круче подымается изнутри волна куража, и тем бесстрашнее я становлюсь… И я не отвожу взгляд, только улыбаюсь ему в глаза, тепло и чуть насмешливо. И он отступает — вновь усмехается, и расслабляет спину, не тянет от него больше ни силой, ни жутью. И я тоже успокаиваюсь.
— Сумку мою не трогать, на стол не лезть. Остальное — без разницы.
На мой вопросительный взгляд остальные вразнобой выдают почти то же самое, и я, уточнив, не желают ли постояльцы ещё чего, удрала на кухню. Отчетливо слыша негромкие слова мальчишки за спиной:
— Ух, какая!
И ответ серого молчуна:
— Упаси тебя боги с такой связаться! Ты поднос у нее в руках видал? Вес себе представляешь? А она его несла, как пушинку, — и добавляет, то ли дразнясь, то ли на что намекая, — Если такая начнет посудой швыряться, то пожалуй, разбитым лбом ты, мой друг, не отделаешься!
Ешьте уже быстрей, да и убирайтесь в свой лес, что ли…
Вечером в трактир явилась Яринка. Прошла по залу княгиней, ненадолго задержалась у стойки хозяина, перекинулась парой слов с трактирщиком, и устроилась за самым неудобным, всеми нелюбимым столом — у входа на кухню. Травницу в Лесовиках знали, уважали, побаивались даже — несмотря на ровный нрав и общую незлобливость, могла лесовиковская лекарка выкинуть такое, что после уж и не ведали местные, стоять или падать. Наставница ее, бабка Маланья, отличалась нелюдимостью, неуживчивостью, сварливостью и неукротимой лекарской одержимостью. Уж такая целительница была — покойников у смерти отымала. Первой и последней особенностями она и выученицу сполна наделила. А неискоренимая упертость и тщательно скрываемая склонность к сомнительным выходкам у Яринки была своя, врожденная.
Едальня под вечер была забита, а потому я, пробегая мимо приятельницы с полным разносом, только кивнула ей — вижу, мол. Что за дело привело сюда травницу, я и так знала, спешки оно не требовало, а значит, и отложить его на минутку посвободнее можно было, не переживая.
И помимо Яринки хлопот хватало.
За самым большим столом расположилась изрядная ватага мужиков-лесорубов из Боровищ. Видать, приезжали с нашим старостой за зимнюю вырубку сговариваться, да у нас теперь и заночуют. Эти, как являлись — ещё ни разу не уезжали благополучно. Вечно с кем-то сведутся по пьяному делу. И я вот нюхом чуяла, что нынче им приезжие охотники не глянулись… Да и то сказать, с местными-то они уже со всеми перецеплялись, а тут народ новый, необтрепанный. Как же мимо пройти-то? Я мысленно досадливо сплюнула.
