с Алексеем–свет–Харитоновичем. Простым языком – я влюбилась. До слабости в коленках, до пересохшего рта, до тремора рук.
Разбуди меня ночью, и я без запинки выложила бы формулы Крамера, но скользни Бойко по моему лицу равнодушным взглядом, и серое вещество превращалось в розовый кисель. А каких формул и уравнений следует ждать от киселя?
– Хочешь стипендию? – спросил он, найдя меня стоящей за дверью кафедры высшей математики. Я кивнула. Только этот предмет отнимал у меня возможность разжиться за счет государства. – Будешь приходить сюда два раза в неделю. Вот флешка с моими лекциями, посмотри вторую, третью и восемнадцатую. Жду завтра в семь часов.
Матрицы, которым научил еще Магаш Муралиевич, внимания не задержали. Несколько практических занятий отняли максимум полчаса, а вот восемнадцатая лекция, которая называлась «Евклидово пространство», ввела в ступор. Это была небольшая видеозапись, на которой Алексей Харитонович, глядя прямо в камеру, раздевался. Когда звякнула пряжка ремня, экран погас.
Шок прошел минут через сорок. Я посмотрела запись бессчетное количество раз.
– Поняла операции над матрицами? – Алексей Харитонович был спокоен, деловит, на столе в его кабинете лежали учебники и тетради. Я сидела напротив и не знала, куда девать глаза. И руки. Он знал – сунул в пальцы шариковую ручку. – Пиши.
– Определители квадратных матриц.
«Дура я, – придвинула к себе тетрадный листочек, – выдумала черт знает что, а он, наверное, и не догадывается, что Евклидово пространство занято его голым торсом».
Воспоминания заставили загореться лицо. Я непроизвольно приложила ладонь к щеке.
Он проследил за моим движением и задержал взгляд на губах.
– Что с тобой, Ключева? Тебе жарко? – Алексей Харитонович поднялся и открыл форточку. Осенний ветер пошевелил тетрадные листочки, дернул висящее на стене расписание лекций, принес аромат мужских духов. Хороших таких. Заставляющих мозг окончательно размягчиться.
Я расстегнула верхнюю пуговицу.
Не своей кофточки. ЕГО рубашки. Он не шевельнулся. Не стукнул меня по рукам. Не посмотрел осуждающе.
Когда звякнула пряжка ремня, ЕГО ремня, я уже стояла без кофточки. И даже без бюстгальтера.
Девственность я потеряла на столе, где в попу мне упирался учебник «Высшая математика для экономистов». Да простит меня Кремер Н. Ш.
Глава 6. Евклидово пространство
О, это ад,
Когда должны мы выбирать не сами
Предмет любви!
«Сон в летнюю ночь», Уильям Шекспир
Воспоминания о величайшей глупости заставили застонать и уткнуть лицо в бумажную салфетку, которая моментально намокла и прилипла к коже.
«Как я могла? Как?!»
– Женечка, с тобой все в порядке? – Марь Степановна заглянула в туалетную комнату и отшатнулась, когда я повернулась к ней лицом.
«Чертова салфетка!»
– Все нормально, спасибо. Уже проходит. Наверное, я что–то не то съела.
Звякнувший колокольчик поторопил Марию Степановну вернуться в торговый зал.
На прощание она внимательно посмотрела на меня. Я, отпуская ее в объятия работы, обнадеживающе махнула рукой.
Убрав с лица остатки салфетки, поправила шапочку и надела маску.
На следующий день после нашего первого «занятия» на лекцию по высшей математике я не пошла. Сидела на подоконнике в раздевалке у физкультурного зала и водила пальцем по запотевшему стеклу. На улице шел дождь.
– Ты не видела здесь белые кроссовки? – Баженова – староста группы из параллельного потока, шарила в шкафчиках, заглядывала под скамейки. – Неужели вчера в такси забыла? Что за растяпа, вечно что–нибудь теряю.
– Я тоже вечно что–нибудь теряю, – поддержала, как могла. – «Вчера вот девственности лишилась».
Это конечно не вслух. Об этом лучше молчать.
Перед глазами всплыла картина, как БАХ не торопясь застегивает ширинку, звякает пряжкой ремня, поправляет ворот рубашки. Я сидела на столе и смотрела на него пустыми глазами.
Все внутри заледенело.
Наваждение спало, остались лишь стыд и недоумение.
«Зачем?»
Он, наконец, заметив, что я не двигаюсь, вздохнул и подобрал с пола мои трусы.
– Одевайся, Ключева.
Сунул мне в руки колготки.
Я перевела взгляд на тетрадный листочек, на котором лежал использованный презерватив. Он был в крови.
Алексей Харитонович, поймав мой взгляд, подцепил бумажку в клеточку за края и аккуратно свернул ее. Прозрачная резинка, перестав мозолить глаза, исчезла в недрах преподавательского портфеля.
– Ну, что с тобой? – горячие ладони легли на мои голые колени. – Разве тебе не было хорошо?
Вытащила из–под попы учебник, кинула на пол.
В том то и дело, что хорошо было, и БАХ это знал. В самом начале, когда поцелуи, словно чувствительные тумблеры планомерно переключали мозг из состояния «on» в «off», а тело, повинуясь природному зову, требовало изведать неизведанное, я упустила момент, когда можно было сказать нет.
И изведала неизведанное. Его палец лишь коснуться клитора, а меня скрутил сильнейший оргазм. Именно из–за него я прозевала, когда БАХ вошел в меня. Волна боли смела остатки оргазма, а жесткая ладонь зажала рот.
Я сидела на подоконнике, чертила пальцем дорожки на стекле и ненавидела себя. Ненавидела за то, что получила удовольствие. За то, что не утопилась в раковине, смывая слезы и черные подтеки от туши. За то, что позволила одеть себя и довезти до дома. За то, что пусть слабо, но ответила на прощальный поцелуй и не возмутилась, когда рука Алексея Харитоновича больно сжала грудь, на которой почему–то не оказалось бюстгальтера.
– Я тоже вечно что–нибудь теряю, – повторила я, хотя Баженова уже убежала на занятия. – Вчера вот домой без бюстгальтера пришла.
На следующий день я опять пропустила лекцию. И еще две подряд. И через неделю, когда по расписанию были практические занятия, я снова сидела в раздевалке. А за окном уже шел снег.
– Бр–р–р, холодно! – рядом приплясывала Томка. Мы ждали маршрутку. Каждая свою. – Кстати, ты почему не ходишь на пары по вышке? Больше пяти пропусков и к экзамену не допустят.
– Ненавижу математику.
– Ну и зря. БАХ клевый. Правда, я пока не все понимаю. Евклидово пространство никак догнать не могу.
– На дополнительные занятия не звал?
Томка – красавица каких поискать. Зеленые глаза, рыжие волосы, частые веснушки совсем не портят, а наоборот – придают очарования. Я всегда наслаждалась, глядя на ее живое лицо.
– Нет, а что?
– Запутает. Лучше своим умом дойти.
– А… Ой, моя!
Маршрутка поглотила Томку, а я встала на носочки, чтобы рассмотреть номер той, что ждала зеленый на светофоре.
– Ключева, садись, – к остановке подкатила машина Бойко. Распахнулась пассажирская дверь.
Я натянула шарф до самых глаз и осталась стоять на месте.
БАХ вышел из машины.
Громко посигналила подъехавшая маршрутка, он махнул ей рукой, затянутой в кожаную перчатку. Больно вцепился в мое предплечье и заставил пойти с ним.
– Ключева, что происходит?
Дворники со стуком скользили по стеклу, смахивая налипающий снег. Он валил крупными хлопьями и мешал понять, где мы находимся. Ледяная жижа с шипением расползалась под колесами.
– Я ненавижу Евклидово пространство.
– Давно?
– С тех пор как потеряла бюстгальтер.
Алексей Харитонович немного помолчал. Кожа перчаток так сильно натянулась на костяшках его пальцев, что, казалось, вот–вот лопнет.
Резко вывернулся руль, и машина замерла на обочине.
– Зачетка с собой? Давай сюда.
Он
