не стал ждать, когда я открою сумку. Забрал ее у меня и, вывалив содержимое на пол, откопал девственно чистую зачетку.
И тут же испортил ее.
Зачеткину девственность.
Щелкнув ручкой, написал «отлично» и размашисто расписался.
– Можешь не ходить на мои занятия.
Я и не стала.
Через год я уже училась в медицинском на фармфакультете и закончила его с отличием.
Тем снежным вечером в Евклидовом пространстве сгинула несчастная Софья Ковалевская.
Зато на свет появилась деятельная Мария Складовская–Кюри, которая больше не допускала ошибок в общении с преподавателями мужского пола. Не краснела, не бледнела. И до всего доходила своим умом.
– Гал, приходи сегодня ко мне ночевать. Так тоскливо что–то, – я вертела в руках шнур городского телефона.
Марь Степановна, оторвавшись от беседы с очередной старушкой о пользе и вреде клизмования, с беспокойством посмотрела на меня.
– Что? Опять прихватило? – Галка шумно жевала.
– Угу. Евклидово пространство засасывает.
– Жди. Часов в десять появлюсь.
– Что так поздно?
– У меня в восемь встреча с москвичами. Ну, помнишь, я им ресторан оформляла.
– Угу.
– Угу–угу. Ты словно филин в лесу. Сказала бы что–нибудь другое, приятное для слуха.
– Например?
– Целую нежно в левую сиську.
– С чего это вдруг?
– Ну, ты же там не одна?
Я оглянулась. Мне показалось или нет, что Марь Степановна теперь стоит гораздо ближе, чем была до этого?
– Ну?
На всякий случай оглянулась еще раз. Вдруг возвожу на человека напраслину?
Марь Степановна находилась уже в двух шагах от меня. «Только для лекарственного введения», – как ни в чем небывало настаивала она на конкретном способе применения клизмы. Правда, бедной бабульке, чтобы не терять словоохотливую собеседницу из вида, пришлось переметнуться к другому окошку.
– Ну так не теряй сноровку, поддерживай созданный нами имидж, – бубнила свое Галина.
– Ладно, – я прикрыла трубку ладошкой и громким шепотом произнесла: – Целую тебя, любимая, в левую сиську.
– Нежно?
– Нежно. Все. Ночью жду.
Старушка замолчала на полуслове. Марь Степановна, чудом оказавшись за моей спиной, поджала губы.
Я открыла дверь Галке с бокалом шампанского в руке.
– Даже меня не дождалась! – ахнула подруга, сдергивая с головы шапку с помпоном. Притянув к себе мой бокал, отхлебнула. – Ух, какое холодное! Нет, чтобы к моему приходу глинтвейн сварить. Я полчаса такси ловила, замерзла как собака.
– Я сейчас тебе ванну горячей воды наберу, согреешься.
– С пеной?
– С пеной.
Пока Галка гремела кастрюльками на предмет поиска еды, я сидела на краю ванны и взбивала ладонью пену с запахом розы.
– Все, прыгай!
– А я новый заказ оторвала! Пивной подвал буду делать, – Галина, поставив на стиральную машину бутылку с шампанским, сноровисто скинула с себя одежду и, наполнив бокал, залезла в ванну. Погрузилась по самый подбородок и в блаженстве закрыла глаза.
Я стукнула своим фужером об ее.
– За нас, самых умных…
– Самых красивых, – поддержала Галка.
– Самых талантливых.
Я запрокинула голову, чтобы выпить за чудесный тост до последней капли, но, утратив равновесие, соскользнула в воду. Пенная шапка обрадованно повалила через край ванны. Галка тут же включилась в игру, и вскоре сухими на мне оставались только тапочки.
Завернутые в простыни, довольные и слегка пьяные, мы повалились на кровать.
– Видел бы кто нас сейчас, в жизни бы не отбрехались, – Галина подтянула сползшую простыню, спрятав под ней грудь. – Но мы ведь не такие?
– Нет, не такие, – поддакнула я, с любовью глядя на свою подругу. Сейчас, когда на ней не было и грамма косметики, она была похожа на девочку–подростка. Тоненькую, беззащитную… Дурак Никита. Как мог не разглядеть? Такую только на руках носить, да в глаза, как в озера, смотреться. – Ты все еще любишь Никиту?
Спросила и испугалась.
Галка кивнула.
– Он, что, действительно к нам больше не придет?
– Когда–нибудь придет. Выбьет всю дурь из головы и заявится. Вот увидишь, – как можно увереннее произнесла я.
– Скажи честно, что между вами произошло? – а в глазах застыл страх.
Я поднялась с кровати, дошла до сумки, вытрясла ее на кровать и протянула Галке мобильник.
«Я устал ждать, когда ты меня заметишь».
– А ты его заметишь?
– Нет. Никогда.
– Значит, у меня есть шанс, – Галка грустно улыбнулась. – Надо всего лишь отдать тебя замуж. Тогда у Кита исчезнут все иллюзии.
– Отдай меня замуж, Галчонок. Очень прошу.
– Завтра же утром займусь. А теперь спать, – подруга закопалась под одеяло. – Выключай свет.
Через минуту, когда шампанское и усталость нервного дня победили пытающийся соображать мозг, Галка спросила:
– Жень, как ты думаешь, купидон один работает или в паре?
– В смысле?
– Вот смотри, – она повернулась на бок, чтобы видеть мои сонные глаза. Ее потонули во мраке, и я только догадывалась, что вот этот беленький блинчик – Галкино лицо. – Кит запал на тебя, я на Кита, а ты… О тебе сейчас не будем.
– Почему это?
– Тут все слишком неопределенно. Как уравнение из сплошных неизвестных.
– Ладно, допустим. И? Причем здесь малыш в памперсах?
– А при том, что он плохо выполняет свою работу. Такое впечатление, что пуляет налево–направо без какой–либо системы. Вот и получается, Кит любит тебя, я люблю его, а ты… О тебе сейчас не будем.
– А если бы маленьких засранцев было двое?
– Они хотя бы контролировали друг друга. И договаривались. Давай я подстрелю того, а ты вот эту и посмотрим, как они сольются в экстазе. Все было бы гораздо честнее. Не было бы этих чертовых треугольников.
– Я думаю, что купидонов гораздо больше. И бьют они кучно, чтобы мы все–таки встретились со своими половинками. А то представь, один заприметил меня здесь, а второй приглядел мне пару в устье реки Лимпопо. И куковать мне тогда в одиночестве, потому как в Африку я ни за что в жизни не поеду.
– Почему это?
– Там СПИД.
– Как ни крути, – подруга тяжко вздохнула, – не видать мне Никитку как своих ушей.
– С чего взяла?
– Ну ты же в Африку не поедешь.
Я стукнула Галку по лбу.
– Давай лучше думать, что купидонам некогда скучать, тогда они не будут развлекаться, соединяя несоединяемые пары?
– Давай, – согласилась Галина. – Но ты на всякий случай грудь–то оголи.
– А это еще зачем?
– Чтобы твой купидон не промазал. А то лежишь на боку, а вся подушка поди уже стрелами истыкана.
– Ага. Сейчас фломастером еще мишень нарисую…
Резкий звонок в дверь заставил открыть глаза. Утро.
Пусть хмурое, без солнца, но … позднее. В семь утра не может быть так светло.
– Блин! Галка, проспали! – пробегая мимо часов, успела заметить, что почти десять.
Кутаясь в простыню, открыла дверь.
Светлана Сергеевна жала на кнопку звонка с остервенением. Видела, что я уже открыла, но все равно не отпускала.
– Что–то случилось? – осторожно спросила я.
– Ты… ты… – она все–таки сняла палец с кнопки, и наступившая тишина показалась божественной. – Ты заигрываешь с моим мужем! Зовешь его целоваться в туалет…
– Навет и оговор! – раздалось за моей спиной. Я сделала шаг в сторону. В коридоре, почесываясь и зевая, стояла совершенно голая Галка. Ее темные соски дерзко смотрели на опешившую хозяйку «Пилюли».
– Да! – кивнула я. Простыня съехала с моего плеча и оголила гораздо больше, чем я хотела бы
