Я безучастно кивнула и прикусила губу. Господи…Как мне всё это вынести?
Доктор Ли устало вздохнула и отошла в сторону, в этот момент ко мне подошёл Алекс.
Он выглядел понурым и очень уставшим. В его взгляде читалось глубокое сочувствие.
- Кайли, спасибо тебе за помощь. - Он немного помолчал. - Я представляю, каково тебе сейчас, поэтому не буду надоедать… Просто спасибо.
Алекс глядел на меня с искренней благодарностью. Его глаза чуть блестели, а губы были напряженно сжаты. Весь его белый халат был перепачкан в грязи и крови, а руки были исцарапаны. Я кивнула, выдавив из себя подобие улыбки.
- Спасибо надо говорить не мне, а Вам. Без Вас мы уже были мертвы.
Мы немного помолчали, слушая, как ветер завывает в стенах Цитадели, разнося обрывки чьих-то разговоров.
- Крепись, - наконец выдохнул Алекс, похлопав меня по плечу.
Он ушёл в сторону, где стояли Гарза и доктор Ли, а я едва-едва нашла в себе силы, чтобы добраться до металлической скамейки возле выложенной из плитки дороги. Я едва успела перевести дух, как ко мне вдруг приблизился Дэниел, я даже удивиться не успела, когда он сел рядом со мной.
- Слушай, спасибо тебе за помощь, Кайли, - завёл он, почесав затылок и уставившись куда-то в землю. - В общем, ты прости, что я вёл себя как последняя свинья. - Дэниел вздохнул и внимательно посмотрел на меня. В его взгляде явно читалось сочувствие. - Мне жаль, что твой отец погиб.
Мы немного помолчали.
- Всё нормально, - сказала я, не глядя на него и вытирая подступающие слёзы. - Тебе спасибо.
Дэниел кивнул, а затем поднялся с лавки. Он уже направился обратно, потом вдруг остановился и снова повернулся ко мне.
- И, да… Если вдруг тебе понадобится какая-нибудь помощь, обращайся, ладно?
Я кивнула. К Дэниелу подбежала Элис и тут же повисла у него на шее. Я отвернулась и заметила, что по направлению к нам идёт старейшина Лайонс.
Поднявшись со скамейки, я посмотрела на старика.
- Итак, те, кому не нужно идти в больничное крыло, следуйте за мной, - ровным голосом сказал он.
Старейшина уставился на меня, буравя меня взглядом своих ярко-синих глаз. Таких же глаз, как у Сары.
Догмит потёрся о мою ногу, и я заставила себя подойти и встать рядом с Дэниелом и Элис. После этого мы все вместе пошли за Старейшиной.
Мы шли мимо площадок для тренировок по сетчатому коридору к входу в нужное нам крыло.
Внутри Цитадель оказалась весьма уютным зданием - здесь везде стояла мебель, какие-то столики с бумагами и кружками, стулья, технические приборы.
Мы долго шли по длинным коридорам, поднимались по лестницам, проходили мимо дверей. Сначала мы проводили до комнат Дэниела и Элис.
А потом уже Лайонс повел меня к моей комнате. Мы вдвоем со стариком поднялись по лестнице, прошли по коридору, свернули за угол и остановились у однотипной двери со стертым номерком “77”.
- Это твоя комната, Кайли. - Улыбнулся мне Лайонс. - Проходи, располагайся и отдыхай.
- Да, конечно. Спасибо, - на автомате ответила я, отводя глаза.
Мучительная боль разрывала моё сердце на куски, и я с трудом сдерживала рыдания. Мне хотелось побыстрее остаться одной.
- Кайли, - обратился ко мне Лайонс, кладя мне руку на плечо. - Если у тебя будут ко мне какие-то вопросы, то найди меня, и мы с тобой поговорим. А сейчас тебе надо отдохнуть.
- Хорошо, - глухо отозвалась я. - Я так и сделаю…
Я снова представила себе то несуществующее настоящее, где папа был жив. Он бы сейчас находился рядом со мной, мы были бы счастливы, что смогли скрыться от Анклава и самозабвенно бы обсуждали поиски ГЭККа. Он был бы рядом, а я была бы счастлива только о том, что он у меня есть, а на всё остальное было бы плевать. Вместе мы бы как-нибудь справились с любой напастью, с любой проблемой. Вместе…
Я вздохнула. Но всё теперь упирается в тёмный, холодный угол, где я одна, потому что этого настоящего нет, как и нет моего отца. Всё умерло вместе с ним. Я умерла.
Лайонс всё ещё стоял рядом и пронзительно смотрел на меня. Он похлопал меня по плечу, затем развернулся и пошёл в обратную сторону.
Я медленно зашла в комнату, пропустив Догмита вперёд. Комната была маленькой и холодной. Здесь у стены слева стояла простая деревянная кровать с довольно чистым бельём. Над кроватью висели часы, светящиеся в темноте.
На стене напротив двери было окно, оно было занавешено плотной тряпкой синего цвета. Рядом с окном стоял простой стол с настольной лампой. К нему было придвинуто кресло из темной кожи.
У стены возле двери возвышался большой шкаф из дерева. Больше в комнате ничего не было.
Я прошла к кровати, скинула с уставших плеч рюкзак и плюхнула его на пол, а затем села на пол сама. Внутри меня всё замерло, нервы напряглись, словно натянутые струны, и я почувствовала, как моё сердце сжимается от страшной боли.
Невыносимая, страшная тишина навалилась на меня, поглощая.
Несколько секунд я провела в этом жутком, ужасающем безмолвии, ощущая, как самая страшная скорбь в моей жизни расползается внутри меня, словно жгучий яд.
На стене тикали часы, их циферблат светился синим.
Я, кажется, куда-то падала, исчезала.
Мне было сложно вдыхать пыльный воздух, и было больно его выдыхать. Глаза застилала пелена из слёз. Эти невыносимые, горькие слёзы обжигали мои щёки, душили меня, мучили.
Я не помню, сколько времени я так просидела, просто в какой-то момент я слабым движением потянулась к рюкзаку, открыла его и вытащила папину футболку, в которой я так часто спала.
Сложно передать словами, как тяжело мне было держать этот мягкий материал в руках, как невыносимо больно в эти секунды сжималось моё сердце от отчаяния, как леденела кровь в тонких жилах. Я медленно, как во сне, поднесла футболку к лицу, уткнулась в неё носом и глубоко вдохнула запах лекарств и папиного одеколона. Всё потемнело. В одну секунду весь мир разлетелся на мелкие осколки, и тысячи иголок воткнулись в мою кожу, а сердце сжалось и оборвалось в моей груди.
Я зажмурилась от дикой, невыносимой боли, проткнувшей меня насквозь, и наружу прорвались рыдания. Я вжалась лицом в футболку, и хриплый, беспомощный крик вырвался из моего рта.
Я рыдала так, как не рыдала никогда в жизни. Я словно бы горела, осыпалась хрустящим пеплом и мучительно умирала.
Страдание выживало из меня жизнь. Слёзы лились, не переставая, мне не хватало воздуха, меня мучила тошнота. Я никогда в жизни не испытывала такого горя. Папа, папа, почему ты умер? Почему ты оставил меня? Почему ты оставил меня в этом сером безобразном холоде?
Я вспоминала то, каким был мой отец. Думала о том, что его никогда теперь не будет рядом со мной, что он никогда больше не обнимет меня, не прижмёт к себе и не назовёт меня солнышком. Мой папа умер, и у меня больше никого не осталось. Эта невыносимая боль сжигала меня изнутри, осознание того, что моего отца больше нет, разрывало меня на части. Это была настоящая пытка. Я спрашивала у Господа, за что мне досталось такое непосильное горе и как мне теперь его пережить.
Я захлёбывалась слезами, кричала, содрогалась в агонии, но разве это могло мне помочь?
Догмит заскулил, когда я упала в рыданиях на пол, больше не в состоянии совладать с собой. Мой пёсик прижался ко мне мягким боком, положил голову на лапы и замер, а я всё рыдала, не в силах прийти в себя.
Уже позже я заснула беспокойным сном, который подарил мне несколько минут забвения.
Мне, кажется, что-то снилось. Что-то непонятное и бредовое, серое, страшное. Что-то, что было невозможно запомнить.
Разбудил меня стук в дверь. Сердце звучно заколотилось в груди, я резко вдохнула - воздуха не хватало.
Я едва смогла открыть глаза, медленно выдохнула и приподнялась с пола. Голова была ужасно тяжёлой.
Я чувствовала себя так, будто по мне несколько раз прошёлся супермутант. Догмит сидел на полу возле двери, напряженно принюхиваясь.
Папина футболка валялась рядом - я на ней заснула. Я хотела поднять её, но в этот момент снова услышала стук, который стал куда более настойчивым.
