Ленца, с которой он дал о себе знать, исчезает; теперь голос звучит гневно и удивлённо одновременно.
— Пытаешься напасть на меня? А что дальше? Будешь драться? — он выплёвывает слова одно за другим, всё ещё направляя палочку на Драко; тот шумно выдыхает сквозь зубы и медленно поднимается. Он ничего не говорит, только исподлобья глядит на Люциуса, а потом быстро посматривает на Гермиону.
Напряжение во взгляде обжигает её, и всё внутри сжимается от страха и непонимания. Гермиона чувствует, как земля уходит из-под неё, и концентрируется на том, чтобы удержаться на ногах.
— …Бросаешься на отца с кулаками, Драко? — Люциус снова привлекает к себе внимание. — Как какой-то жалкий… магл?
О, это слово срывается как густая капля крови — и оно полно ненависти и презрения.
Гермиону передёргивает, и она прижимается к стене, чувствуя, как камни холодят раны на спине.
В этот момент Люциус поворачивается к ней; его черты искажает ярость. Прищурившись, он бросает на Гермиону испепеляющий взгляд и цедит сквозь зубы:
— Ты попал под дурное влияние.
Выпитое зелье и отчаяние придают Гермионе сил, и она смело смотрит на него в ответ, хотя совершенно не понимает, о чём речь. Она всё ещё не уложила в голове тот факт, что на её глазах Люциус Малфой отобрал у сына палочку, пока тот пытался её спасти.
Её — маглорождённую.
Грязно…
— Отец, — вдруг подаёт голос Драко и делает маленький шаг вперёд, приподняв обе руки, то ли пытаясь перевести внимание на себя, то ли показывая, что безоружен. — Отец, они выиграют.
Его голос, спокойный, твёрдый и уверенный, заставляет Гермиону неосознанно расслабиться, но она всё равно не удерживает удивлённого вздоха.
Люциус осекается.
— Как ты сме… — он срывается на высокие ноты и быстро оборачивается к двери, будто пытаясь убедиться, что никто больше не услышал этих слов. — Замолчи, Драко!
Но он и не думает останавливаться. Драко делает ещё шаг вперёд, и сердце Гермионы ускоряет свой бег.
— Поттер победит его, — фамилия, которую он прежде не произносит без презрения, теперь звучит почти мелодично, когда срывается с губ Драко. — Он должен был сделать это уже давно.
— Но не сделал.
Он поднимает руку чуть выше.
— Рано или поздно они будут здесь. — Драко не сводит глаз с Люциуса, а Гермиона, не отрываясь, смотрит на самого Драко. Его бледный профиль причудливо выделяется во мраке; она различает на скулах желваки, появившиеся от напряжения, но кроме этого, ничто не выражает его переживаний. — Ты ведь знаешь, что значило уничтожение портрета.
Ноздри Люциуса яростно раздуваются.
Его взгляд несколько раз перескакивает с Драко на Гермиону и обратно, глаза болезненно блестят.
Гермиона в ужасе наблюдает за ним и неожиданно ловит себя на шокирующей мысли.
Он… колеблется.
Гермиона уверена, что он прислушивается и раздумывает.
Ищет лучший вариант.
Люциус Малфой не просто преданный фанатик, он ценит своё положение, свой статус, свою свободу и свою семью. Во все времена он извивался, как змей, в попытке выбрать выигрышную позицию.
Ведь так?
Тихий судорожный вздох надежды вырывается из груди Гермионы.
Но миг проходит.
Люциус мельком опускает взгляд на своё левое предплечье — на метку, скрытую одеждой, — и удобнее перехватывает палочку. Поджав губы, он качает головой, и жесткая усмешка расцветает на его лице.
— Этот разговор не имеет смысла, Драко.
Он морщится, будто бы столкнулся с мелкой, но возмутительной проблемой. Следующие слова полны разочарования и ещё чего-то, что Гермиона не может разобрать.
— Мой сын — предатель и любитель грязнокровок. — Он опускает веки буквально на долю секунды, и морщины на лбу вдруг разглаживаются. — Но он всё ещё мой сын.
Люциус Малфой оценивает вероятности и делает свою ставку.
— Отец, нет!..
— Остолбеней!
Вспышка пересекает камеру, врезаясь Гермионе в грудь, и она валится на землю. Она успевает увидеть, как Драко дёргается в её сторону; он мечется, не зная, что предпринять. Но при падении боль пронзает всё тело, кровь ударяет в голову, и Гермиону ослепляет белизной.
Несколько мгновений она ничего не видит и не слышит.
А когда наконец может снова различать происходящее вокруг, натыкается взглядом на Люциуса, который теперь стоит вплотную к Драко.
И направляет палочку ему прямо между глаз.
— Не делай это…
— Империо.
Гермионе кажется, что она различает печаль в его голосе, но, может, это лишь игра её воображения.
— Так будет правильно, — чуть тише добавляет Люциус скорее самому себе.
Гермиона, рвано дыша, старается не потерять сознание.
Она жадно смотрит, как Драко Малфой каменеет, эмоции покидают его лицо и глаза, губы расслабляются. Он безвольно опускает руки. Его взгляд застывает в пространстве, и он становится похож на марионетку.
А Люциус дёргает за ниточки.
Он отряхивает свою мантию быстрым, нетерпеливым движением, передёргивает плечами, а после говорит холодным, жёстким тоном:
— Нам сказано привести пленных, и мы сделаем это, Драко. Я забираю девчонку, а ты возьми рыжего.
***
Боль, которая мучила Гермиону на протяжении долгих недель, рассеивается.
Ощущение такое, будто она обрела потерянный кусочек себя. Будто наконец обнаружила деталь, которая идеально подходит, чтобы заделать дыру в её сердце.
Гермиона чувствует себя легко. Свободно. Словно спали все оковы в голове.
Она улыбается.
Приложив руку к груди, Гермиона чувствует ускоренное биение сердца, зная, что в этот раз оно вызвано облегчением и радостью, а не страхом, и улыбается.
Она помнит.
Мерлин, она…
— Грейнджер? — окликает её Драко.
Его голос возвращает её в реальность.
Вздрогнув, Гермиона фокусирует зрение. Встревоженный Малфой вглядывается в её лицо; его глаза полны беспокойства и робкой надежды. Они светлые и яркие, какими она никогда не видела их.
Осознание накрывает её, и в груди всё сжимается. Улыбка быстро сходит с лица.
Они всё ещё здесь: в тёмной, грязной камере, в которой Драко просидел весь последний год из-за одного слова.
Империо.
Слово, которое полностью изменило историю Драко.
Гермиона вспоминает заголовок Пророка, после которого она и решилась прийти в Азкабан. «История искупления и раскаяния, обернувшаяся ложью». Но на деле ложью оказалось всё остальное: обвинения, домыслы, жалобы, опасения, а Драко Малфой пытался следовать по пути добра.
И всё равно оказался здесь.
Быстро окинув камеру взглядом, Гермиона рассеянно говорит:
— Люциус тогда говорил про выбор. Но тебе он его не оставил.
Драко опускает голову.
Отсутствие выбора вечно преследовало его.
Чужие воззрения и поступки определяли его жизнь; он гордился своей родословной, но она же сделала его заложником. Он потерял свои права, контроль, волю и даже свободомыслие.
И заплатил сполна.
Непростительные заклинания требуют невосполнимой цены за их использование. Вот какой была цена трёх непростительных в случае Драко — её память, его свобода, жизнь Рона.
— Почему он сделал это?
Гермиона считает удары сердца, ожидая его ответ. Наконец Драко тяжело сглатывает и, прочистив горло, говорит:
— Не знаю наверняка, но я много размышлял об этом. Думаю, это был его способ защитить меня.
Гермиона поражённо смотрит на него.
— Защитить?
Он пожимает плечами; напряжение прослеживается и в этом жесте, и в его позе, и во взгляде.
— Мне кажется, что даже после уничтожения портрета он не мог поверить в проигрыш Волдеморта. Он слишком многое поставил на кон — и если бы он начал сомневаться, то потерял бы всё.
— Но он и так потерял всё, — тихо возражает Гермиона.
— Я говорил тебе когда-то, Грейнджер, — он подбирает слова, — отец обрёл веру и следовал ей до конца. И я предполагаю, что он искренне думал, что спасает меня.
Голос Драко вдруг звучит несколько обозлённо; Гермиона на миг хмурится, но быстро осознаёт, чем обусловлена перемена в его настроении.
