— Не упрекай меня, — он неизменно обижался. — Я давно бы нашел работу, если бы были друзья. Но здесь все говорят на тарабарщине. Не английский, а сплошной диссонанс в нос из хрюкающих междометий, будто у всей нации поголовно гайморит и в придачу кол в заднице.
Я смеялась, полагая, что привыкание требует времени. Мы ходили на языковые курсы, но учеба давалась ему с трудом.
— Я уверена, что Алиса тоже не видится с Плацидом. Он же все время в командировках, — рассуждала я, поспешно собираясь на работу и отдирая от подошвы носка очередной кусочек бумаги, демонстрационно возмущенно показывая его мужу. «Это что»?
— Она же справляется как-то.
От нечего делать Андрей вспомнил о детском хобби — мастерил оригами и прочую ерунду из бумаги. У него выходили неплохие многослойные открытки. Из-за этого по всему дому валялись маленькие обрезки, ножницы, круглые держатели без лезвий, а иногда и с ними, в зависимости от того, где он располагался со своим самовосстанавливающимся ковриком для резки. Тихо закипая, я выкинула клочок в мусор.
— Предлагаешь записаться на фитнес и начать ходить в спа? Ой, дорогая, — гримасничал Андрей, повысив голос до писклявого, изображая как накладывает макияж. — Я не знаю, что сегодня надеть и куда засунуть член — в попку или куда-нибудь повыше. Боюсь попасть впросак. Так что ли? Нет, лучше бумажки.
— Но ведь ты сам хотел, помнишь? — я снова засмеялась, обуваясь, но уже над другим. Над тем, как часто правда лежит на поверхности фраз, не осознаваемых нами догадок о других, о жизни. А жизнь в весеннем Лондоне походила на сказку для мужа, и работать он явно не спешил.
— Н-да… Через месяц будет вечеринка — пятьдесят лет центру, — он часто менял тему в середине разговора, что для него было вполне обычно, показывая пальцем вверх и закатывая глаза. — Интересно, будет ли там Марс Великий? Говорят, он ужасно заносчив.
— Не знаю. Все, убежала, — я чмокнула его в губы и вышла на улицу, накидывая легкий шарф.
Погода в Лондоне менялась часто и стремительно, а главное — он казался теплее Улан-Удэ. Мы быстро забыли, как выглядят сугробы. А мои мысли так или иначе крутились вокруг Брицкрига. До жути хотелось встретить его вновь, увидеть, как он смотрит, узнать, что он будет делать. Я в мельчайших подробностях вспоминала ту единственную встречу во время собеседования, которая так впечатлила меня. И каждый раз ощущала смущение от собственного идиотизма и сладость от желания.
Я никогда не видела настолько привлекательного и интригующего мужчину. И очевидно, что не заинтересовала его ни капельки. Мою расплющенную самоуверенность пришлось отскребать от плинтуса жалости к себе ни один день. Но я не жалела о том разе. Богатый мужчина, красавец и я, никому не известный хирург из Улан-Удэ. Мы разные. Может быть, он вообще со всеми проводит так собеседования. У богатых свои причуды. Тогда мне дважды повезло, я достаточно распутная, и он мне безумно понравился. Конечно, в приятных воспоминаниях все всегда кажется волшебным, а идеальных людей не бывает. Хотя так приятно помечтать о чем-то таком. Я мечтала о Марсе Брицкриге.
Частная клиника занимала огромное десятиэтажное здание, по размерам не уступавшее офисным центрам. Казалось, что в ней оперировали все, что только можно оперировать.
Меня определили в команду доктора Ивана Шепарда, отвечающего за кардио-трасплантации, и при первом же ассистировании в операции рыжеволосый, коротконогий, с пивным пузом, бог хирургии доказал, что я понятия не имею с какой стороны держаться за скальпель. Ох, я переживала, дрожала, дома заливалась слезами, потому что Шепард был жесток в откровениях и не стеснялся в выражениях.
После первой же операции он вышел со мной за дверь операционного зала и начал трясти за плечи, вопя на весь этаж.
— Ты думаешь, знаешь что-то о хирургии?! Считаешь, что тебя взяли за хорошие результаты?! Так вот, ты ничего не знаешь! Я не знаю, чему вас там учат в Сибири, но…
— На Дальнем Востоке…
— МОЛЧАТЬ! — он так резко отпустил, что я тут же ткнулась спиной в стену. — Я бы тебя даже к медведю не подпустил!
А еще я злилась и смогла себя взять в руки. Я точно плохая жена, но твердо знаю, я хороший хирург. Может быть не лучший в мире, но хороший, черт побери.
После случившегося я проводила все время на операциях, как бы ни уставала, как бы рано или поздно они ни начинались. А затем ночью пошагово разбирала каждую, мысленно воспроизводя в голове, пока не валилась с ног и не засыпала где придется. Утром в той же одежде шла на работу. Так что до кровати я добиралась редко и не меньше десятка раз спала на полу в прихожей, не в силах дойти до спальни. Часто Андрей доносил меня спящую до кровати, раздевал и клал рядом мобильный, предварительно включив будильник на следующий день.
До шести утра, за полчаса до прихода Шепарда, вся команда вместе с интернами угорело носилась по этажу, собирая со стен над койками пациентов данные о состоянии и жизненных показателях. Если медперсонал забывал что-либо заполнить, гнев обрушивался на нас. Шепард требовал военного подчинения. Не отвеченный звонок равнялся побегу и немедленной ликвидации. Чудо, как я до сих пор держалась. Несколько раз меня буквально выручал Плацид, вмешиваясь в требования убрать «эту русскую неумеху» и возвращал в команду.
Это были очень тяжелые месяцы.
Кровяное давление, сердечный ритм, результаты анализов, информация о вазопрессах, дренажных трубках, питании пациентов. Если кто-то смел высказывать мнение, Шепард вопил рваным басом, насколько хватало воздуха в легких: «Жизненные показания! Я не спрашивал о ваших думалках, мать вашу!». Но все это можно простить, ведь в операционной он творил чудеса.
Через пять месяцев он начал со мной общаться. Иногда выслушивая мысли по поводу операции, зачастую обрывая воплем «Дальше!», слушал, но, к сожалению, в отделение трансплантологии не допускал. Не доверял. И причиной были вовсе не навыки.
Доступ на этаж трансплантологии закрыт для персонала. Его имеют с три десятка человек на всю клинику. Я знала, рано или поздно я войду в сакральный список и буду оперировать президентов, звезд и миллионеров. Но пока не понравлюсь Шепарду, пока он не начнет мне доверять и полагаться на мои навыки, этого не произойдет.
Мне не хотелось обсуждать плачевные отношения с коллегами, и на все я врала «Нормально». Андрей верил, не замечая усталого вида. Плацид явно был в курсе, насколько тяжел характер у Шепарда, но помалкивал.
Зато мужа очень интересовал владелец «Сафино», так щедро пригласившего его жену на работу. Даже с такой нагрузкой и желанием вырваться вперед, я тоже вспоминала Марса Брицкрига, часто из-за Плацида, который видел его по долгу службы, мотаясь по миру в поисках талантов. Андрей читал о нем все, выспрашивал Алису, откровенно завидовал факту того, что я работаю в такой крутой компании. И скучал без дела. Мне казалось, он либо спит, либо вырезает бумагу, либо гуляет по Лондону вместо того, чтобы учить язык. Но я ошибалась.
Глава 7
Марс наблюдал за ней с момента переезда в Лондон, не выпуская из виду ни на миг.
Милена приступила к работе, и шесть месяцев пронеслись со скоростью выпущенной стрелы, не встречающей преград.
Шепард не щадил ее. Давил по просьбе Марса, изводил нападками и нагружал работой на все время суток. И девчонка гнулась. Гнулась, но не ломалось. Становилась тверже, не жалела себя, работала. И, к сожалению, не приближалась к Марсу. Не искала встречи, не сделала ни единой попытки приблизиться. А он очень надеялся, что голод возьмет свое и она придет к нему. Он так думал. А затем ее ДНК расшифровали, сделали несметное количество анализов крови и ничего не нашли. Ни-че-го. И это напрягало больше всего. Она не асур. Нет у нее голода. Обычная похотливая шлюшка, пусть и талантливая. Это разочаровало его и расстроило одновременно. Перед ним встал нелегкий выбор.
Она с мужем сдружились с семейством Мэдсов, проживающих по соседству. Плацид познакомил их со своей женой Алисой, оказавшейся москвичкой, несколько лет назад изучающей языки и по обмену оказавшейся в Лондоне.
