И пока запыхавшиеся горничные обряжали в шесть рук заметно оживившуюся Мирабель, я, сдерживая дрожь от настигшего, наконец, отката, нервно притоптывала ногой, наблюдая, как тщательно сканирует мой некромант место гибели Рози. Как оброненный ею кинжал исчезает то ли в руках, то ли в рукаве, со вспышкой, похожей на портальную. Как с сожалением Мага поводит ладонью над кучкой пепла…
— Нет, с этим уже ничего не поделаешь. Не вернуть. А вызывать для разговора тень опасно, привязка может оказаться ещё не оборванной. Жаль Рози. Удивительная верность.
Не верю своим ушам.
— Жаль?
— Поверь, она заслуживала лучшего. К сожалению, когда мать сняла защитное кольцо, она тем самым подставила под удар не только себя, но и своё окружение. Сильвия тотчас этим воспользовалась, чтобы подавить волю обеих. Скорее всего, именно Рози она послала в склеп за гребнями, а потом…
— Признавайся!..
Покосившись на неплотно прикрытую дверь спальни за моей спиной, понижаю голос до сердитого шёпота:
— Признавайся, откуда ты всё знаешь? Вы что, следили за Сильвией?
— Нет, Ива.
Поставив над тем, что осталось от Рози, нечто вроде защитной сферы, Мага порывисто шагает ко мне и пытается обнять.
— Прости. Опять ты рисковала. Я надеялся, что тебе не придётся…
Упрямо изворачиваюсь из-под его руки. Я сердита. Очень сердита.
— Откуда ты всё знаешь?
Вздохнув, он явно неохотно признаётся:
— Дон Кристобаль сегодня утром обратился к нам и рассказал о планах Сильвии. Каким-то образом она узнала о вашей с Основателем встрече и испугалась, что тот вмешается. Вот и заторопилась.
— А дон Кристо мог вмешаться? — спрашиваю с подозрением. — Почему в таком случае он сразу не поставил её на место?
Меня всё сильнее пробирает внутренняя дрожь. Ещё немного — и сорвусь на крик.
— Ива, успокойся. Да, Основатель рода имеет право на пресекающие действия, если его умершие потомки пытаются нанести вред живым. Но в исключительных случаях.
Он медлит, подбирая слова.
— Последние лет десять к Сильвии благоволит Морана. Понимаешь? Поэтому давать отпор этой нашей родственнице надо аккуратно, имея на руках доказательства её преступных намерений. Иначе можно навлечь неприятности на весь Клан. Пришлось пойти на минимум вреда с её стороны… Ива, прости, что так получилось. Я усилил защиту на кольце, я не выпускал тебя из виду, но не думал, что ты придёшь так рано…
— Ясно, — прерываю сухо. — Ловили Сильвию на живца. На меня, то есть.
Он каменеет. Понимаю, что меня заносит, но сдерживаться не могу.
— А то, что я испугалась до трясучки, когда меня чуть не убили, вас никого не волнует? Или вы уже привыкли, что я здоровая, как лошадь, и пока что выживаю? Сколько можно надо мной экспериментировать?
— Ива…
Болезненно поморщившись, он шагает ко мне, но я отшатываюсь.
— Хватит с меня.
Торопливо шарю по карманам. Выхватываю гребень, тот самый, что от Рози; так же, как недавно Мага, прячу его в вывернутую перчатку и сую ему в руки.
— Держи! Что хотите, то и делайте с этой гадостью, а мне всё это надоело. Я не подряжалась никого выручать! Я хочу нормально жить, семьёй, а не командой спасателей, я хочу родить нормально, в конце концов! А с вами, Торресами, я и полсрока не дохожу! Вы только и твердите об охране, о безопасности, а сами…
Сейчас разревусь.
— Рикки! Ко мне! Домой!
На мгновение пол уходит из-под ног, а потом заменяется меховой шкурой, расстеленной перед камином в моей спальне. Со всхлипом перевожу дыхание. Рядом плюхается растерянный кидрик. Сгребаю его в охапку — это нетрудно, он, хоть и размером с лабрадора, а косточки имеет лёгкие, птичьи! — выпаливаю:
— Куда-нибудь! Отсюда! Скорее!
И мир опять размывается, как в миксере.
«Куда-нибудь» очень удачный адрес. Даже если мой супруг ринулся следом, он просто не успеет считать, что там надумал фамильяр.
«…Ма?» — робко спрашивает кидрик. «Я сделал что-то не так? Я плохой?»
— Ты очень хороший, Рикки.
Медленно опускаюсь на подушку из хвои и палых листьев. Надо успокоиться. И не думать ни о пятнах на платье, ни о том, что сейчас наговорила.
…Лес.
Могучие ели. Осенняя паутина на кустах подлеска. Дрожащие капли росы. Вечерняя прохлада под ногами, запах грибов. Ельник, вообще-то, это вам не берёзовая роща, просвеченная солнцем, это темень и прохлада под раскидистыми густыми лапами, это…
…Животворный упоительный воздух. Тишина, нарушаемая разве что дробью дятла и уханьем совы. Да ещё зуденьем какой-то мошки.
Выдох. Сердце, уймись!
— Всё хорошо. Спасибо, Рикки.
Прикрываю глаза. Поди ж ты, опять меня настиг гормональный бунт и… кажется, перерос в этот раз в бунт настоящий. Затянула я с новой Лунницей, вот и дождалась срыва. Но сколько можно испытывать мои нервы! Зря я, конечно, Магу обидела, но и он хорош: то демиурга ко мне в сон пропустит, то ведьму с непомерными амбициями… Неужели нельзя на собственную спальню установить какой-нибудь полог от насылаемых снов? Архимаг, называется!
Да все они хороши, эти Торресы. Слышать о них больше не желаю! Хотя бы ближайшее время.
Оказывается, уже давно я глажу кидрика по густой золотистой шерсти, отчётливо отдающей псиной, а тот лишь вздыхает и украдкой старается подставить голову, чтобы ему чесанули и за ушами. Хороший Рикки, хороший мальчик… Напугала я его своими выкрутасами.
— Понимаешь, Рик, я уже устала от их заботы. Я — женщина терпеливая и ценю и внимание к себе, и беспокойство, но в последнее время у меня стойкое ощущение, что заботятся, собственно, не обо мне, Ване-Иоанне. У них, этих мужчин, появилась другая я: мать, вынашивающая будущих младенцев. Сосуд драгоценный, который по определению должен изображать благодарность, и не отсвечивать, а хранить себя, хранить… А если обережница понадобится для чего-то ещё — что ж, упакуем её понадёжнее, и никаких поводов для беспокойства, дорогая донна, мы позаботимся. А для дона Теймура есть ещё одна я — редкий ходячий Дар с обострённой интуицией, да ещё будто самой судьбой предназначенный для вытаскивания членов его семейства из неприятностей. А где за этими «Я» я сама, а? Уже и не знаю.
Опять хочется плакать.
Когтистая лапка кидрика гладит меня по щеке.
«Да тут ты, Ма. Со мной».
Поспешно смахнув слезу, улыбаюсь.
— С тобой — это отлично. А «тут» — это где?
«Хорошее место. Людей нет. Больших злых зверей нет. Горы вокруг. Горячее озеро. Дом… Хороший дом, красивый и умный, как наш; в нём Тим-Тим живёт, мой друг. Спать, отдыхать, быть спокойной много-много дней. Никто не потревожит. Хочешь?»
Прислоняюсь лбом к шелковистой, в завитках, шерсти.
Хочу. Очень хочу. Если и впрямь можно так вот… Мирабель спасена, Сильвию как-нибудь и без меня укротят — в конце концов, там некромант на некроманте, в этом окаянном семействе… Дети отлично справятся и без меня, у них есть заботливый отец и Дорогуша. Бабушка Софи и Элли… они поймут. Поймут. Мнение же дорогого дона меня, наконец, абсолютно не интересует. Всё. Я даже думать устала.
Поднимаю голову.
— Далеко этот дом?
«Сейчас перенесу!» — радостно вскидывается Рик. Но я перехватываю его:
— Не надо. Если рядом — пройдусь немного, пока не стемнело.
«Теперь ты меня понесёшь, да? На ручках?»
— На ручках.
Невольно улыбаюсь. Все любят «на ручках».
— Проводишь меня, познакомишь с твоим Тим-Тимом — и возвращайся к Маге. Скажи, что я хочу побыть одна и отдохнуть от них всех. Пусть оставят меня в покое. Авось без меня мир не рухнет. И, Рикки, никого сюда не пускай, слышишь, никого!
Глава 5
Тропинка, сперва еле заметная на плотной слежавшейся хвое, постепенно расширилась, становясь всё более утоптанной, и довольно скоро перестала петлять, вытянувшись, как по линейке. Кусты и молодые ёлочки как бы почтительно расступались перед ней — что для меня, вернее, для нарядного воздушного платья оказалось весьма кстати. Иначе добрая половина юбок осталась бы в этом лесу в виде клочьев на заграбастых ветках. Впрочем, вряд ли я сожалела бы. Платье — это всего лишь платье, а вот жизнь моя как-то пошла не так, наперекосяк; вот о чём надо сокрушаться. И начался этот перекос не с Сороковника, как, на первый взгляд, можно подумать, а с той самой поры, когда, возрадовавшись, что появился, наконец, человек, готовый взять на себя мои тяготы, я с радостью не то, чтобы скинула на него свою ношу, а просто согласилась поделиться. А он, естественно, потянул всё на себя, как «настоящий мужчина».
