— Не факт, что речь о военном союзе. В Вимптлехе большие залежи мироновой руды, в Киллитенсе ее нет. Совместная добыча или закупка уже обработанной.
— И это тоже. Мироновую руду последний год Киллитенс закупает в объемах, превышающих десятилетние потребности страны. На, полистаешь. Бери, они без грифа. На закупки сталенита внимание обрати, интересно меняются показатели.
Видимо, Шат-Кори полистала сразу, несколько минут стояла тишина. Очень вовремя. Мне нужно было время освоиться с неожиданной информацией. Нет, то, что наши агенты работали в Киллитенсе, новостью не было. Они и в Вимптлехе работали и в Краетоле. Так же, как их шпионы в Тугдоланте. Но то, что агенты погибают сейчас, в мирное время… И то, что капитан Сартар запросто общается с императором и называет его Райбом… И то, что данные, переданные агентами, оказываются не в аналитическом отделе МВВ, не в штабе армии и не еще где-то, где им положено оказываться, а у него… В общем, мне очень нужно было все это осмыслить. Читала Шат-Кори быстрее, чем у меня в голове складывались такие… такие сведения.
— Не понимаю. Структура мирона нестабильна, без прогонки через сталенит распад связей не даст использовать его ни в одном производстве, но сталенит они не закупают. Открыли новое месторождение?
— Мы бы знали. Скорее, открыли нечто другое, для чего нужен нестабильный мирон.
— Или стабилизируют крионилом. Они успели достаточно его вывезти отсюда. Хотя затраты на процесс несравнимы с экономией отказа от сталенита.
— В таких количествах? Элаза, ты сама в это не веришь.
— Не верю. И не вижу вариантов использования чистого мирона. Что умники говорят?
— Копают и тоже ничего не видят.
— Санторийский институт?
— И лаборатория Мажтура.
— Их ты мальчишками не считаешь?
— Считаю, поэтому и подключил. Они еще не знают слово «невозможно».
С лабораторией Мажтура регулярно переписывался Лефлан. С институтом Сантории он тоже переписывался, но с мажтуровцами чаще. Они Лефа к себе звали, убеждая, что его талант глупо растрачивать в какой-то провинциальной школе искусств. Иногда мне казалось, что он сам этого хочет. И, наверное, правда, хотел, но не признавался.
— Может, ты прав. Пусть пробуют, — на этом лейтенант будто стряхнула задумчивость вместе со сдавленностью и обзавелась своей привычной мягкой, но несгибаемой настойчивостью. — А с нашими — перегибаешь. Чар, им шестнадцать. Опасный возраст, сломаешь психику, не факт, что выровняются.
— С хрупкой психикой им здесь делать нечего. И вдвойне нечего там, где придется работать.
— И ты решил отсеять их заранее? Своеобразная забота. О ком?
— О себе. Я не хочу, чтобы меня считали плохим учителем. Пусть злятся на меня сейчас и выживут потом.
— Ты Вайраладу сегодня видел? Она в шаге от срыва была.
— Но не сорвалась. Эргон сильнее, чем кажется, — от нежданной оценки, практически, похвалы капитана я немного опешила. Сначала немного. — Ее нежная шестнадцатилетняя психика нормально справилась с шоком от увиденного в модели и прекрасно справляется с внутренней борьбой между любопытством и этическими нормами. Эргон, перебросьте цикличность третьего потока на шестой и входите. Можете не краснеть, я знал о Вашем присутствии, ничего лишнего Вы не услышали, а то, что услышали, было полезно.
— Леф, он разрешил задать один вопрос! Один! Представляешь? У меня их столько было… А он — один! — спокойный шаг у меня с трудом выдерживался, хотелось забегать вперед, да хоть спиной идти, чтобы видеть лицо Лефлана, но он таких штучек в людных местах не терпел, и я кое-как справлялась с избытком энергии, неизвестно откуда взявшейся после дорожки, а с возмущением не справлялась, его не то что избыток, а вообще переизбыток был. Удержанный при Сартаре и доставшийся Лефу.
— И ты… — вот так, не спрашивая, просто задавая начало фразы, Лефлан спрашивал часто, и я давно привыкла продолжать, начатое им:
— Спросила, кто он. Что еще можно спросить, когда надо сразу много, а разрешено всего один?
— А он ответил: «капитан Сартар».
— Почти… «Капитан Чаршон Сартар». Ну да, я понимаю, что это деталь, просто… Леф, вот можно так?
— Только так и можно. Хорош был бы разведчик, выкладывающий информацию о себе первому встречному.
— Я не первая! То есть, не встречная! То есть… — что мое возмущение выглядит глупо, а звучит еще хуже, объяснять было не надо, сама поняла, и надо было или признавать это или повернуть все как-то так, чтобы оно обрело хотя бы намек на логичность, или вообще повернуть весь разговор в сторону от сложного момента. Масса вариантов и все одинаково плохи. Выглядеть дурой в глазах Лефлана очень не хотелось, а всякие разные «виляния» с ним не проходили, да и неприятно было устраивать такие игры с Лефом. Так что из массы оставался всего один. — Ладно, пусть. Ты прав. И он прав… Нет, он не совсем прав. Мог бы просто сказать, что не ответит, и разрешить поменять вопрос. Я бы тогда…
На этом я замолчала, и остаток аллеи Героев мы прошли в тишине. Полной тишине, без разговоров и под «тихим» щитом, Лефлан его поставил, едва покинули территорию школы.
— Не находится правильный вопрос? — он спросил, когда уже повернули на мою улицу.
— Не-а! Совсем! Получается, он ни на один не ответил бы. Или ответил бы так, что все равно не ответил. Вот про императора, например. Или про институт Сантории. Да про что ни спроси, они все с ним связаны. Значит, не ответил бы. Выходит, я правильно спросила. Если знать, кто он, можно понять все остальное. Кроме того, что они сами не знают. Про мирон же нет смысла спрашивать? Нет. Верно ведь?
— Почти. На один вопрос он бы тебе ответил.
— Ты знаешь какой, но мне не скажешь. Так, да?
— Так. Я его сам задам. Что с моделированием?
На секунду у меня сложилось впечатление, что Лефлан не понял или прослушал то, что я рассказывала. Секунда оказалась долгой, я даже успела ляпнуть:
— При чем здесь моделирование? По-твоему, я должна была это у него спросить? — и получить в ответ на удивление терпеливое:
— Я хочу знать, какую ситуацию построили для тебя.
— А… давай потом? — рассказывать все это Лефу не хотелось до такой степени, что я готова была сбежать. — Мы уже пришли.
Мы уже, правда, почти подошли к дому, даже запах свежего хлеба ощущался. От нашего дома всегда пахло горячей выпечкой, с самого раннего утра, папа вставал до рассвета. Я помнила, как однажды он уезжал на лечение, и все наши соседи по улице жаловались, что просыпаться, не чувствуя этого запаха трудно, день не хотел наступать без булочек и крендельков Кармира Эргона. Папа шутил, что все правильно и на улице Утренних снов по утрам положено спать, но было видно, как он доволен признанием мастерства.
— Я не спешу. Проходи. Вперед, Вайра!
Если Лефлан что-то решил, бесполезно даже пытаться сдвинуть его с намеченной дороги. Сам отворил ворота, посторонился, то ли пропуская меня вперед, как положено по этикету, то ли страхуя, чтобы не сбежала, в отношении меня с этикетом Леф не слишком заморачивался, поздоровался с мамой, возящейся в цветнике, поприветствовал выглянувшего из окна пекарни папу. Все чинно и благопристойно, а что у меня эта благопристойность изрядно разбавлена кислым выражением лица, так оно только меня волнует, родителям некогда, они Лефу радуются.
Уже через четверть часа я высматривала особый порядок в круговороте чаинок и по слову выкладывала Лефлану построенную для меня ситуацию. Он не торопил и оторвать взгляд от чашки не требовал, как бывало обычно, молчал, слушал, и вопрос задал всего один, не тот, что я ждала, не про анализ модели:
— Что ты решила?
— Что про что? Про ошибки я еще не думала, у меня времени не было, — теперь, когда пересказ до дрожи пугающей вероятности закончился, вернулась способность нормально говорить, и смотреть стало можно на него, и не повторять про себя через каждое выдавленное слово: «Не допустите, Всевидящие!». — А про школу… Сначала я решила уйти, но это еще до того… всего… Сразу уйти. Потом, пока дорожку отрабатывали, поняла, что надо не сразу, а… в общем, не сразу, надо год доучиться. Ну, глупо как-то в середине года школу менять, — причина передумывания была, естественно, не в школе, на дорожке препятствий до меня дошло, что, распрощавшись с ней сейчас, я потеряю полгода близости к Лефу. Вот он закончит и вместе уйдем. Но разве ему об этом скажешь? — А потом решила совсем не уходить.
