Будто заклиная Хранящего, она повторила все сказанное еще раз и лишь убедившись, что Хранящий запомнил каждое ее слово, прошла к двери. Замешкавшись на пороге, она взглянула на Цефею. — Знаешь ли ты имя своего Перворожденного?
— Нет, сирра. Но вам известно его имя. Не так ли?
— Это Рагнарек. Смерть Айры.
Дверь закрылась, мягко щелкнув латунным язычком. Хранящая безмолвно стояла, глядя на Рубина. Первое, что вспомнила она в то мгновение — просьба Энифа придерживаться пути спасителя.
— Эниф знал. — Без тени огорчения проронила Цефея.
— Ты ничего не знаешь о Рагнареке… — осторожно начал Рубин, но девушка остановила его. Она безмолвно просила его ничего не говорить и ушла в свою комнату, пробыв там до вечера.
Среди прочтённых книг она отыскала ту, что была посвящена древним предсказаниям и легендам. Раз за разом она перечитывала строки древнего пророчества, до тех пор, пока они не отпечатались в ее памяти. Разглядывая гравюру могучего воина, разрубающего мечом Айру, Цефея вновь и вновь спрашивала: «Зачем я нужна тебе, Рагнарек?», но ответа так и не получила. Порой она металась по комнате, словно раненый зверь, не находя в себе сил поверить в свою судьбу — быть судьей и палачом для мира, который она так страстно полюбила.
Тот вечер был сложным и для Энифа, который предстал перед друзьями крайне рассерженным после общения с Вечным советом. Несколько часов он потратил на попытки убедить совет принять избранницу Рагнарека в число Хранящих Айры.
— Вы даже не знаете ее предназначение. — Говорил он. — Вы даже не даете шанса раскрыть в ней дар Хранящего. Мы не можем, — заявлял Эниф, — противиться заповедям, по которым Айра существует уже тысячи лет. Вы идете против воли Создателя.
Но что значит воля Создателя в глазах испуганных старцев, считающих, что изоляция Хранящей от могущества Рагнарека поможет продлить жизнь Айры? Слушатели упрямо не желали принимать слова избранника Хроноса всерьез, подвергая его речь насмешкам и критике.
— Цефея — порождение Рагнарека. — Говорил один из советников. — Уничтожим Цефею — победим чуму, ожидающую нас с появлением Рагнарека.
— Вы видите в Цефее гибель мира, я же вижу в ней спасение! — воскликнул Эниф. — Айра не призвала бы ее, если бы в Цефее не было нужды! Цефея необходима Айре. Рано или поздно вам придется признать это. Теперь Вечный совет решает за Создателя кого из Перворожденных почитать, а кого — изгонять? Не боитесь ли вы навлечь на себя гнев Создателя?
Но старцы были непреклонны в своем желании изгнать Цефею. «Корм для червей» — раздраженно изрек Эниф сквозь зубы, покидая стены Ратуши.
Явившись к Рубину, Эниф по большей части молчал и с нескрываемым облегчением воспринял новость о том, что Цефее уже известно имя ее Перворожденного. «Значит, мне придется говорить еще меньше. — Разумно подвел итог он, занимая кресло у камина».
Даже когда в гостиную вошла Цефея со сборником легенд Айры, Эниф не проронил ни слова.
— Вы считаете это справедливым? — наконец, спросила Цефея. — Справедливо ли приказывать разрушить то, что я совсем недавно полюбила? Почему нельзя было наделить меня даром созидания? Зло — вот чему я должна буду подчиниться.
— Не называй своего Перворожденного злом. — Предостерег Рубин. — Сперва встреться с Рагнареком.
— Как же у смертных все просто. — Слегка раздраженно заметил Эниф. — В Айре нет злых или добрых богов. Разве ты не заметила этого, когда читала легенды? У каждого Перворожденного — своя роль. Кому-то отведен удел создавать, но кто-то наделен даром уничтожать. Этот цикл жизни определил Создатель задолго до Перворожденных.
— Наберись терпения, Цефея. — Посоветовал Рубин. — Быть может, ты станешь спасением Айры.
В каждом мире возможно найти людей, награжденных редким даром, ценящийся больше, чем дар избранника Перворожденного или Странника. Эти люди способны вселять в сердца других надежду и пробуждать в них силу, разжигая пламенную страсть к жизни. В темный час пути они пробуждают вас от забвения отчаяния. Но даже для Айры Рубин был уникален, так как сочетал в себе множество благодетелей. Не произнося речей, он заставлял Цефею действовать благоразумно, собирая все свои силы для следующего рывка. Рубин внушал ей уважение к той жизни, что суждено было прожить в Айре. Недолго наблюдая за редкими вспышками гнева, или отчаяния, он не переставал повторять Цефее: «Ты тратишь силы, горюя о том, чего исправить уже нельзя. Не лучше ли подумать о том, что возможно изменить?».
В первом часу ночи Хранящую разбудили и просили надеть удобные штаны и рубашку. Девушка послушно встала, умыла лицо прохладной водой. Забирая волосы, она разглядывала свое отражение и повторяла заученные наизусть строки легенды: «Все было рождено из пустоты. Имя той пустоты — Рагнарек. Создатель спал и Рагнарек правил Хаосом, который жил на месте Айры. Проснулся Создатель и сотворил Айру, но одолеть пустоту не смог. Создатель отвел Рагнареку роль судьи и палача, дав ему наказ быть концом мира». Сквозь легкие шторы пробивался серебристый свет луны. Цефея закрыла лицо руками, желая испепелить воспоминания о разговоре с Атарой и поверить в сказанное друзьями. Когда теплая ладонь легла на ее плечо, девушка вздрогнула.
— Тебя ждет тяжелое испытание, Цефея. — Тихо сказал Рубин. — Но нам нельзя медлить.
Наконец состоялось ее знакомство с Айрой. Лошади, нетерпеливо переминавшиеся у коновязи, возбужденно всхрапывали. Звонкое постукивание их подков о мощенную мостовую, эхом разносилось вдоль высоких белоснежных стен замковой постройки. Цефея подняла взгляд и увидела темнеющие окошки покоев Рубина. Те самые окна, сквозь которые она наблюдала за жизнью Айры. Но лишь оказавшись посреди ночи в цветущем парке, Цефея подумала о том, как неожиданно огромны оказались многие вещи и как жалки и малы были те, что населяли необъятный мир, сотворенный Создателем.
Мощные стволы вековых дубов придерживали богатую крону, усыпанную зеленеющей листвой. Ровные линии аллей убегали в темноту, теряясь меж розовых кустов и зарослями шиповника. Застенчивые петуньи качали своими разноцветными головками, вторя пестрым бархатцам и колыханиям прохладного ветра, пронизанного росой весенней ночи. Кристальная, чистейшая вода, застыла каплями на каждой травинке или лепестке, отчего казалось, что по парку разбросаны самоцветы. Крупные мотыльки и белесые ночные бабочки порхали в зарослях, красуясь перед путниками искусным рисунком своих нежных крыльев. Несколько сверчков, зарывшись в траве, играли свою мелодию, стараясь задать ритм неутихающим цикадам.
Все это разыгрывалось под высоким небом, от глубин которого кружилась голова. С темной глади бесконечного небесного океана взирали сверкающие звезды, каждая из которых, подчиняясь вечному закону движения, была подвижна. Одни стремительно пересекали небеса, оставляя за собой хвост из сверкающих частичек света и искр. Другие, чинно шествовали по
