увидев Эшлин, шевельнул губами, по которым отчетливо читалось ее имя. После чего, движением руки приглашая следовать за собой, повернулся и исчез в темном коридоре.
Эшлин предположила: он осознал, что ему спасли жизнь, и совесть наконец заела, поэтому с трепетным предвкушением поспешила к нему. Неужели скоро Кристалл привычно займет место на ее шее и все приключения закончатся? Ее провожали удивленными взглядами гусееды. Никто из спасенных даже спасибо не сказал. О кусочке гуся и говорить нечего. Впрочем, ей не придется пробираться с боем к своему Кристаллу. Сил осталось немного, потому что дождь вызывать трудно.
Брадан дождался ее в проеме полуоткрытой двери, впустил в комнату и плотно запер дверь. В комнате жарко горел камин, бросая блики на смятую постель. Пахло деревом и острыми, пряными специями. На столе стояли почти нетронутые тарелки, судя по запаху, с тушеным мясом и овощами, на деревянной доске пышный хлеб ломтями и мисочка давленого масла. Брадан посмотрел на нее очень внимательно, потом внезапно подвинул стул ближе к камину:
– Садись, ешь!
Сам он взял только кружку с чем-то темным и пряным, подойдя к огню почти вплотную.
Эшлин решила сначала покончить с едой, а трудный разговор начинать потом. Она села, взяла тонкую можжевеловую ложку и лишь боролась с желанием проглотить миску целиком, так быстро, как только возможно, помогая себе руками и хлебом. Было вкусно, но рядом с Браданом снова начинало что-то горчить внутри. Она чувствовала себя неловкой и злой. Но гордо отказываться от еды было бы глупостью.
– Это все, что ты хотел мне сказать? – все-таки спросила Эшлин между ложками рагу, обмакнув хлеб в масло. Она понимала, что если будет молчать, то подавится от злости.
– Я должен сказать тебе спасибо. Чем больше я думаю, тем лучше понимаю, что мы совершили ошибку. Это ты вызвала ливень? Кто тебя учил? И откуда ты знаешь об источнике огня?
– Чувствую. А еще ты сам рассказывал, как друиды ищут такие источники и ставят камни. Это ваше знание. Ты забыл?
Брадан выглядел… нет, кажется, он был искренне изумлен.
– Я об этом слышал, но точно не рассказывал, тем более ученикам, которые еще и недели не проучились! Это старинное знание, непроверенное.
Он посмотрел на нее пристально, долго, не отрываясь. И даже зажег свечу в подсвечнике на столе. Уютно затрещал фитиль.
– Нет. Ты никогда не была на моих занятиях, дева Эшлин. У нас слишком мало девиц в Университете. И я не смог бы забыть твое лицо!
– На занятиях? – тут удивилась уже сама Эшлин. – Да зачем? Я знаю столько же, сколько ты, а кое в чем и больше тебя, Брадан. Ты жил в нашем саду, что-то рисовал в своих глиняных табличках, а потом назвал меня Хранительницей Души и обещал, что вернешься, только отдашь своему учителю то, что обещал.
Брадан слушал сначала ошеломленно, а потом все спокойнее и печальнее. Неожиданно он подошел совсем близко, опустился, присев прямо рядом с ее коленями, и легко накрыл ладонью ее руку. Глядя снизу вверх ей в глаза, сказал очень тихо:
– Ты ошиблась, дева Эшлин. Мое имя Брендон. Я не тот человек, который украл твое сердце и целомудрие. Я никогда не встречал тебя раньше. И поверь, встретив, не позабыл бы. Здесь нет твоего жениха.
Эшлин едва удержалась от того, чтобы прикоснуться к нему. Хотя сама не знала, чего ей больше хочется, погладить или оттолкнуть. К счастью, первое, чему учили ши, – сдержанность, а уж особенно это касалось детей Ройсин. Что бы ни раздирало тебя внутри, если хочется убивать – умерь свой пыл. Она словно ощутила легкую руку матери на плече.
– Какое цело… – она мотнула головой, не договорив, – ты клялся, что будешь держать в руках мое сердце, пока твои глаза видят звезды. Здесь никого нет, чтобы лгать перед ними, если ты сожалеешь о сказанном тогда. Неужели год так велик для человека, что он забывает важное в своей жизни? Зачем ты забрал мою душу, если не хотел? Или слышал, что если влюбить в себя деву из ши, а самому остаться с каменным сердцем, она станет тебе слугой? Так вот – это глупая сказка!
Брендон улыбнулся, хотя глаза его были печальны. Почти напевая, он проговорил:
– В ладонях сердце твое бьется… пока огонь горит, течет вода, стоит скала и ветер не смолкает, глаза мои блестят от света звезд… Эшлин, девочка, этой песне больше лет, чем нашему миру. Не один бард пронзил этими словами сердца красавиц. Но если тот юноша был так глуп, что передумал и сбежал до свадьбы, забудь его! Или ты уже хорошо его забыла сама, раз приняла меня за него?
На ее лице отразилась мучительная попытка справиться с чувствами. Вместе с ощущением пустоты внутри зародилась обида, такая горькая, будто Эшлин разжевала стебель полыни.
– Не до свадьбы. После, – ответ получился глухим. Она сжала руку в кулак, так, что ногти впились в ладонь, и все-таки сдержала слезы. – Брадан… можешь называть себя любым именем, можешь говорить, что не знаешь меня, можешь забыть навсегда, как вошел в холм, как жил в моем саду. Но отдай мне душу. Это не просто кристалл в оправе… если ты тогда случайно вспомнил песню, а не хотел стать Хранителем Души – верни ее. Тебе не за что так меня ненавидеть, чтобы хоронить заживо!
Потом она резко дернулась и вытащила из прически фибулу так, что на ней остались несколько медно-рыжих волосков, и бросила ее ему на колени.
– И подарок свой забери, что бы он для тебя ни значил.
Брадан-Брендон подхватил заколку, вставая. Сейчас его голос наполнился звоном металла:
– Дева Эшлин, та, кто назвала своим мужем первого, кто спел красивую песню, и забыла его лицо! Ты обвиняешь меня, Брендона Бирна, второго магистра Университета Дин Эйрин, имя которого и сейчас, и год назад знали все на этих землях, обвиняешь меня во лжи, клятвопреступлении и… в чем еще? Воровстве! Похищении души! Надо же выдумать такое!
Он осекся, ощупывая пальцами заколку, и наконец посмотрел на нее. В полном молчании он разглядывал затейливый узор, как диковину. Затем подошел ближе к огню и стал поворачивать, подставляя медные изгибы свету пламени.
Эшлин уже была готова высказать ему все, что думает о людях, их клятвах, их обычаях, а еще о том, что понимает Горта Проклятого, который считал их низшими тварями, только и годными что в жертву для ритуалов. Но, рассматривая того, с кем говорила в неясных огненных бликах, она
