Стук прекратился, и через минуту за дверью снова воцарилась тишина.
— Как это случилось? — тихо шепнула женщина и посмотрела на меня полными слез глазами.
Я не знала, что ей ответить. Рассказать правду? Но это бы окончательно добило и без того безутешную женщину. Не надо ей было знать, что сын стал психованным маньяком, без колебания убившим по приказу Ворона кучу народа. Поэтому я, пряча глаза, произнесла:
— Он спасал нас. Монстры были повсюду. Они окружили выживших. Его последней просьбой было передать, что он очень вас любит и жалеет лишь об одном, что не может с вами встретиться в последний раз и сказать этого лично.
— Почему Женя? Почему не этот странный Жорик или его дружок, глупый мальчишка, вечно таскающийся за ним? Женечка был ненамного старше его! Почему, в конце концов, не ты?
— Женя был сильно ранен и не выжил бы. Он это хорошо понимал, поэтому так решил.
— Он сильно страдал?
— Нет. Когда мы уезжали, я слышала звуки выстрелов, а потом был взрыв. Думаю, он умер мгновенно.
— Он был героем, правда?
От ее слов я поперхнулась. В голове сразу всплыл образ оскалившегося парня с жуткой раскрашенной мордой, надвигающегося на меня с ножом. Но я смогла пересилить себя и тихо сказала:
— Да…
— Ну конечно! Он всегда был славным мальчиком! Всем помогал! В этом чертовом новом мире для таких, как он, нет места! Но он сейчас в лучшем мире, правда? Мой мальчик…
Женщина снова разрыдалась, а я приоткрыла дверь и позвала Зою Максимовну. Та, как ураган, ворвалась к нам и сразу набросилась на меня:
— Что ты ей сказала?
— Правду…
— Что Женя мертв, так?
— Откуда вы знаете?
— Он не вернулся! И ежу было понятно, что он мертв. Все мы кого-то потеряли. Многие наши близкие погибли или превратились в монстров, но зачем говорить о таком? Тем более матери! У тебя есть свои дети?
— Да, дочь…
— Ты бы хотела, чтобы, если с ней что-то случится, тебе сообщили о ее смерти?
Я вздрогнула, услышав слова Максимовны, но потом задумалась. Женщина нависала надо мной, давя своей мощью, но я впервые не хотела никого слушать. У меня было свое мнение, и я не собиралась ни под кого подстраиваться. “М-да, Марку новая я точно не понравлюсь!” — усмехнувшись, подумала я, а потом громко сказала, глядя прямо в глаза Максимовне:
— Да, если бы она действительно умерла, я хотела бы это знать. И я не жалею о том, что сделала. Клавдия хотела правды, вот ее и получила. Сам Краш… то есть Женя просил меня об этом. И если эти двое не были готовы к последствиям, нечего было обращаться ко мне. Мы не в сказке живем. У нас тут вообще-то война с монстрами. Люди тысячами умирают! Я в своем путешествии чудом выжила! Раз двадцать точно попрощалась с жизнью. Может, завтра меня тоже убьют, так что не надо мне тут мораль читать!
Я встала и хотела выйти, но Клавдия вцепилась мне в ногу.
— Стой, не уходи! — сказала она, поднимаясь.
Не успела я и пикнуть, как две женщины взяли меня под руки и потащили в магазин, где нас ждала взволнованная Света.
— Что происходит? — испуганно вскрикнула она.
Зоя, не говоря ни слова, подошла к двери и закрыла ее на ключ прямо перед носом какого-то мужчины. Поток нецензурной брани полился на нас, но женщинам было все равно. Клавдия достала из-под полы огромную бутылку самогонки и поставила ее перед нами. Зоя быстро накрошила в тарелку самодельного сыра и колбасы, а также вскрыла гигантскую пачку чипсов, глядя на которую, я чуть не поперхнулась слюной. Кинув напоследок на стол открытую коробку конфет, женщины потащили нас со Светой к угощению и налили каждой по стопке.
Зоя и Клавдия подняли рюмки и, не чокаясь, осушили их. Света осторожно последовала примеру женщин. Я же никак не осмеливалась сделать даже глоток. Я и во времена студенчества почти не пила, а после замужества Марк вообще запретил мне употреблять алкоголь. Хотя иногда, когда мы оставались в комнате одни, он мог заставить меня выпить бутылку вина. Муж знал, что мне много не надо было, чтобы захмелеть, и пользовался этим в своих непонятных целях. Наутро у меня после этого сильно болела голова. И не только она. Но что именно происходило ночью, я не помнила. И, возможно, это было к лучшему. Не думаю, что Марк делал со мной абсолютно беспомощной что-то хорошее.
Вот и сейчас, не к месту вспомнив мужа, я с опаской смотрела на подозрительную жидкость, не в силах себя пересилить.
— Чего застыла, пей давай! — грубо накричала на меня Зоя.
— Я вообще-то не пью… — тихо ответила я.
— Ага, как всякую гадость людям говорить, так это пожалуйста, а как поддержать их после, так нос воротишь!
— Не в этом дело! Просто я пить не умею…
— Это сколько тебе лет, а? У нас в деревне любой подросток такую рюмку осушит и не поморщится! Пей давай, или ты нас не уважаешь?
Я глубоко вздохнула и быстро выпила самогонку. Горло тут же обожгло, и я закашлялась. Слезы брызнули у меня из глаз, я несколько секунд не могла вздохнуть. Клавдия тут же сунула мне в руку кусочек сыра и заставила его съесть.
— Ничего, вторая лучше пойдет! — тихо сказала она, грустно улыбнувшись.
Весь вечер мы хлебали самогонку. Жители приходили, но, наткнувшись на закрытый магазин, матерились и уходили обратно, грозя пожаловаться на нас Лексусу. “Ну давайте попробуйте! Только что-то мне подсказывает, узнав, кто здесь бухает, он трусливо спрячется в штабе и сделает вид, что ничего такого не происходит!” — злорадно подумала я, а потом вдруг решила устроить в гарнизоне погром.
“А что, может, хоть тогда он выйдет и поговорит со мной? — мелькнула мысль, но потом я нахмурилась и подумала: — Или Лексус просто выкинет меня из поселения! Навсегда…”. От этого осознания мне стало тошно, из-за чего я снова и снова опрокидывала рюмки, пытаясь хотя бы так немного снять напряжение.
Клавдия уже несколько часов подряд вещала, каким замечательным мальчиком был Крашеный, отчего я окончательно впала в уныние. Я знала его абсолютно с другой стороны, и теперь, глядя на его несчастную мать, поверить не могла, что когда-то это чудовище было милым смешным ребенком, любящим машинки и мечтающим полететь в космос. “Хорошо, что Юми этого не слышит! А то ее точно бы удар хватил!” — подумала я, вспоминая подругу.
Однако алкоголь сделал свое дело. Через несколько часов я прониклась жалостью к несчастному больному ублюдку, так что, поминая его, ревела не меньше его родной матери. Даже Света, вообще не понимающая, о ком речь, да и что вообще тут происходит, в конце рыдала, приговаривая, что смерть забирает лучших из нас.
Уже ближе к ночи мы еле выползли из магазина. Зоя Максимовна оказалась самой стойкой из нас. Она твердо стояла на ногах и даже вызвалась отвести к себе подругу, чтобы та была под присмотром и не наделала глупостей.
Жорик, прослышав про наше пиршество, злой до невозможности явился за Светой. Схватив упирающуюся девушку, которая громко требовала “продолжения банкета”, он потащил ее к библиотеке. Мужчина и меня хотел забрать, но я сказала, что абсолютно трезва и не нуждаюсь в помощи.
Конечно, я врала. Да и сам Жора, глядя на меня, естественно, не поверил ни единому моему слову. Он все-таки сделал попытку схватить меня, но я показала ему язык и быстро умотала в сторону штаба, напоследок громко попрощавшись с женщинами, перебудив при этом добрую половину гарнизона.
На шатающихся ногах я шла в свой новый дом. Если честно, я уже с трудом понимала, где нахожусь. У меня даже возникли мысли, свернуться калачиком прямо тут, на дорожке, и плевать, что потом скажут другие. Пусть осуждают, пишут об этом вопиющем случае в газете, все равно я в скором времени планировала очередной раз поменять место жительства, так что их мнение меня больше не волновало.
И все-таки что-то толкало меня вперед. Пока я не столкнулась с деревом. Кажется, это была береза. Обняв бедное ни в чем не повинное растение, я закрыла глаза. В голове сразу всплыли строчки из песни. “Отчего так в России березы шумят, отчего белоствольные все понимают?”* — пела я про себя, а потом вдруг подумала, почему бы не порадовать столь замечательной песней других. И быть бы в гарнизоне бесплатному концерту, если бы меня не окликнул чей-то злой голос.
