клетка
— Я возьму с собой Анну.
— А зачем ты ей сдался? Элианна, ты хочешь с ним лететь?
— Нет. У меня тут учеба, дом, семья. Никуда я лететь не собираюсь.
Ян поглядел на меня так изумленно, что я невольно усмехнулась. Ну да, ты ожидал, что я буду умолять? Что я без тебя не смогу? Ну, так ты забыл, с какой я планеты.
— Но мы с ней… Она…
— Что “вы с ней”? — мама все же была стратором и военным с опытом, так что ее речи Яна только забавляли. — Спали? И что? Ты ей никто. Просто раб. Тебя для этого и купили. Молодец, научил. Хорошо научил, старался, как я понимаю. Ну и все, дело сделано. Не будет тебя — будет кто-то другой. Я достаточно богата, чтобы купить хоть с десяток красивых и искусных мужчин.
Я равнодушно разглядывала ногти, всей кожей ощущая злость Яна. Мама снова меня защищала. От унижения, от стыда, от любви этой дурацкой. Мы обе с ней знали, что я снова буду плакать. А ему этого знать не обязательно. А он пусть не думает, что я тряпка, которая вообще способна страдать из-за мужчины!
— Ты забыл, на какой ты планете. Нам не нужны мужчины, чтобы быть сильными. Мы сами себе мужчины. И женщины. И матери, и защитницы, и хранительницы очага.
— Это ненормально, — угрюмо ответил Ян, опуская глаза.
— Так было всегда. И на твоей планете тоже так бывает. Просто мы себе не лжем. Мужчины без женщин не выживут. Женщины без мужчин — вполне.
Она, конечно, утрировала (рожать мы тоже без мужиков пока не научились), но сейчас я гордилась своей планетой. Да, мы сильные, свободные и независимые. И прекрасно справляемся, лучше многих патриархальных планет.
— Ну хорошо. Вы идеальные. Я — раб и ничтожество, — равнодушно сказал Ян. — Что дальше?
— Рабы бывают трёх типов. Первые — они как ивовый прут. Гнутся, извиваются, принимают нужную форму почти охотно. Вот как ты. — Ян высоко поднял бровь, с насмешкой глядя на маму. — Ну что не нравится, так и есть. Ты погрустил, порефлексировал, а потом научился получать удовольствие от ситуации, разве нет? Тебя тут имеют, по сути дела, а тебе и хорошо. Ты не страдаешь и не убиваешься. Ты просто живешь здесь и сейчас.
Вторая чёрная бровь тоже поползла вверх. Как он умеет лицедействовать: то совершенно неподвижная маска, то такие живые и выразительные эмоции!
Я невольно хихикнула: знала бы мама, кто кого тут имеет! Ян все понял и тоже спрятал самодовольную усмешку.
— Но прут может распрямиться и больно ударить, — мягко сказал он. — И след от него ого-го какой!
— Умный мальчик, — похвалила мама. — Схватываешь на лету.
Он снова удивился. И даже немного рассердился. Но на этот раз промолчал. Мальчик? Умный? Он ведь не простой человек, а космический пилот, закончивший техническую академию с отличием. Правда, в нашем мире это ничем ему не поможет, увы. Нет таких законов, чтобы раба в общество интегрировать. Пока нет.
— Ты выжил, ты молодец. А бывают палки. Они дерутся и сопротивляются, пока не сломаются. Навсегда. Крыша едет, самоубийство или ещё хуже, убивают своих хозяек. Глупцы и психопаты, не способные подстроиться под мир даже временно. Таких приходится при первом же инциденте возвращать домой. Нам такие гены не нужны. Убийства тоже.
— То есть если бы я впал в истерику и попытался перерезать себе вены, меня б отпустили? — недоверчиво спросил Ян. — Не уничтожили, не напичкали препаратами, а просто отпустили бы?
— Ну да.
Он громко и витиевато выругался, выразительно закатив глаза.
— А третий тип? — спросила я.
— Рабы. Сено. Они с психологией рабов изначально. Их все устраивает. Они не стремятся ни к чему. Живут и живут.
— Это плохо?
— Это хорошо. Старательные и послушные работники нужны всем. Все наши — и Грэг, и Джерри, и Барак — из этой категории.
Ян снова выругался, уже на другом языке. Неожиданно мама резко его оборвала: судя по звукам, на том же самом наречии. Он мгновенно замолчал.
— Мама, если можно…
— Все можно, милая. Я сама — лоза. Умею гнуться до поры до времени. Запишем твоему Яну нервный срыв и две попытки самоубийства и отправим прочь. Ну, психолога пройти придётся, но я научу, как себя вести.
Я кивнула, чувствуя страшное опустошение. Вроде бы сама хотела его свободы, но как же рада была бы, если б не вышло. Я буду скучать. Я буду скучать до умопомрачения.
— А я — кто?
— А ты цветок, маленькая. Хрупкий и нежный. Прорастешь сквозь камни, расцветёшь назло ветрам. Но человеческая рука может тебя сгубить, — мама пристально смотрела в синие глаза моего первого мужчины. Возможно, даже единственного.
— Я вернусь, — сказал он. — Клянусь.
— Не верю. Вы никогда не возвращаетесь. Там, в твоём мире, полно других цветов, не менее ароматных и красивых.
— А я все равно вернусь.
* * *
Он уехал рано утром, почти ночью. Не попрощался, просто поцеловал меня во сне, шепнув:
— Спи, ещё рано.
Я проснулась потом, а его нет. Отчего-то сразу поняла, что это навсегда. Дом опустел, я опустела. Побрела в столовую, где хозяйничал Грэг, он как раз менял цветы в вазе. Вместо роскошных роз ставил букет мелких ромашек, бесхитростный и милый.
— Где мама? — спросила я его.
— Уехала в пять утра ещё вместе с Северьяном. Сказала, что будет только завтра к вечеру. Будете завтракать, сьенна? Накрывать?
— Нет, не надо. Я на кухне чаю попью.
Вот и все. Он улетит домой. Хотелось бы думать, что вернётся, но… разве не пора мне взрослеть? Такая большая, а все ещё верит в сказки!
Когда мама все же вернулась, спокойная и довольная, я ей сообщила:
— Я подала заявление в военную академию. На госуправление. Пойду как ты, в чиновники. И приложу все усилия, чтобы Варриан изменился к лучшему. Пусть не в мой век, но с
