Он не важен.
Среди всех, собравшихся здесь, значение имеют лишь двое.
— Я, Эйо, беру тебя, Оден, в мужья, чтобы с этого дня быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, чтобы любить, заботиться и повиноваться тебе, пока смерть не разлучит нас. И для того связываю тебя моим честным словом.
Слова — зыбкая связь.
Сталь — куда как надежней. И Виттар, почему-то улыбаясь, протягивает черный футляр.
— Этими браслетами я скрепляю ваш союз.
Металл холодный, но... до чего же красив.
Вот и все.
И скрипки запели опять... как-то иначе, надрывно.
А Оден фату убирает, но ветер норовит вырвать ее из рук, словно не желая показывать моего лица. На мгновенье становится страшно: вдруг он вспомнит, что я так похожа на королеву... сейчас, наверное, больше, чем когда-либо. Отшатнется.
Попятится.
Пожалеет о том, что связал себя со мной.
— У меня больше нет невесты, — сказал он, наклонившись к самому лицу. — У меня есть жена. Самая прекрасная женщина в мире.
— Льстец.
Я передаю слово из губ в губы.
А надоедливые скрипки замолкают, и кажется, идет гроза, далекая... И земля, почуяв ее приближение, вздрагивает.
— Эйо...
Земля подымается на дыбы, выплескивая серый мелкий камень...
И вокруг нас заворачивается кольцо охраны. Меня толкают, и я все-таки цепляюсь каблуком за дорожку. Пытаюсь удержать равновесие.
Больно...
— На землю! — кричат, бьют под колени, и я падаю. А Оден сверху.
Он накрывает меня собой, прижимает к холодной траве, но слишком поздно. Огонь уже внутри.
Время действительно на исходе.
А я понимаю, что случилось. Пока только я.
— Оден, — я еще способна говорить. — Поцелуй меня. Пожалуйста.
Мне всего-то надо — коснуться губ.
Отдать то, что еще осталось. До последней капли... и надеяться, что этого хватит. Я вижу себя в его глазах. Испуг. И нежность. И тут же — понимание.
Он ведь совсем не глупая собака.
А следом — боль, иную, с которой я не в силах справиться. Оден пытается отшатнуться, но я не позволю. Или не я, а то, что во мне.
Вода живая.
Вода мертвая.
Источник.
Мысли так путаются... не уходи. Прости. Так надо. Я хочу, чтобы ты жил. Наверное, это все-таки любовь.
Последнее, что я слышу, — надрывный вой.
Уснуть мешает.
Эта сила была горькой.
И сладкой.
Терпкой, как вино из одичалого винограда.
Источник умирал. И Оден слышал боль его столь же явно, как собственную.
Капля за каплей.
Выдох и вдох.
Всего-то несколько ударов сердца, которое замедляется под рукой. И разорванная связь бьет по нервам, выкорчевывая остатки души. Он хотел закричать, но в разрыв, подчиняя, погребая под огненным валом, хлынула иная сила.
Каленым металлом по живому.
— Я не хочу...
Железо рванулось, рассекая кожу, выкручивая кости, переплавляя плоть. Плеснуло в кровь огня первозданного, и укрыло панцирем брони.
Теперь Оден слышал утробный рокот разбуженной жилы, что, силясь сорваться с привязи, ползла под землей. И та ломалась, трескалась, желтила траву. Раскрывалась черными подпалинами, на которых вот-вот вспыхнут алые язвы огненных ран.
Кто-то кричал...
Хрустел, распадаясь на нити, контур.
Еще немного и...
...остановись.
Жила замерла. Оден слышал ее биение, нетерпение, гнев и обиду. Она, разбуженная, вытащенная из материнского русла, желала свободы.
...покоя.
Разливались медвяные водовороты лавы, и застывали причудливыми потоками.
...назад.
И гасли, отползая.
Чужая воля гнала жилу вперед, подхлестывала, но...
...я сильнее.
Оден заставил отступить. И еще на шаг... и еще...
Здесь нет камней и нет ущелья. Границы. Крепости. Мальчишек, которые держались сутки, а затем еще одни. Стен. И тумана, под них подползающего.
Война окончена.
...возвращайся.
И жила, утратив остатки гнева, замурлыкала, словно кошка. Плеснув напоследок искрами силы, она ушла на глубину, туда, где огромное сердце земли качало огненную кровь ее.
Капля к океану.
А на пути Одена встал белый зверь.
Он был силен. Он желал боя и крови, не понимая, что Оден слишком устал от драк. Зверь же ронял пену, хвост же его хлестал по бокам, оставляя на них, впалых, глубокие царапины.
Наверное, зверь был безумен.
Какая теперь разница?
...уходи. Мне нет до тебя дела.
Источник умер. И в мире не осталось радости.
А боль от чужих клыков, по сути, пустяк. Оден с легкостью стряхнул зверя со своего загривка. Подмял. Вцепился в шею, и вкус крови впервые не вызывал отвращения. Было действительно все равно. Рвалась броня. И мышцы. И кость, кажется, тоже затрещала.
Сжав челюсти, Оден мотнул головой.
Раздался знакомый хруст. И зверь завизжал, засучил лапами, но вскоре затих.
Умер, наверное.
Все умирают.
Жаль, что на этот раз не очередь Одена.
Сердце Эйо еще билось. Слабо. Едва слышно, но отсчитывала последние секунды жизни, и Оден, склонившись к груди, умолял подождать его. От Эйо пахло кровью и железом, мертвым, равнодушным. Трехгранный наконечник стрелы засел где-то под лопаткой, а древко сломалось. Оно было тонким, хрупким...
Как Эйо.
Кто-то подошел, попытался к ней прикоснуться, и Оден зарычал.
Говорили. Просили. Требовали.
Хотели убедиться, что она умрет... ложь. Куда ни глянь, всюду ложь. Туманы давно проникли на земли Камня и Железа. Но если так, то...
...она обещала откликнуться на зов.
И Оден позвал, страшась одного: не успеть.
По голосу его мир перевернулся. Он узнал место. Серая равнина, края которой подымаются, словно Оден попал на дно гигантской чаши. Небо в выбоинах. Солнце и то блеклое, поистаскавшееся.
— Ты где? — здесь он снова стал человеком. И сейчас оглядывался, страшась одного: не пришла.
Посмеялась.
Поманила надеждой и...
— Смотря на что ты надеешься, — сказала Королева Мэб. И травы легли под ноги ее, сплелись серым же ковром. — Ты все-таки ее потерял.
— Да.
На руках кровь, которая в мире туманов ярка, будто не кровь, но виноградный сок. И пахнет также...
— Мы дети Лозы, — улыбнулась Королева. — Чего ты хочешь?
— Спаси ее. Ты... ты можешь спасти ее?
Молчит.
— Ты говорила, что живешь в каждом из своих детей. Дай ей силы. Она выживет. Просто дай ей силы.
Очи Королевы по-прежнему мертвы. Изумруды. А кожа — мрамор. И губы, выточенные из граната. Алые капли рубинов на щеке, будто родинки...
...нефритовые чехлы для ногтей. Или уже когти? Острые, Оден помнит.
