Позже я много раз спрашивала себя о том, что было бы, если бы Кайя выбрал морскую дорогу.
Или любую другую, кроме той, протянувшейся к Северным воротам.
Я видела их – черные створки, укрепленные полосами сырцового железа. Решетку. Струны цепей, натянутые до предела. Огромный ворот… коновязь и круглое, какое-то раздутое брюхо сторожевой башни.
Сколько нам не хватило? Минуты?
Минута – это много.
Восемьдесят ударов сердца.
Вот навстречу нам бежит человек, придерживая левой рукой меч, который как-то нелепо оттопыривается, и я понимаю, что человеку жуть до чего неудобно ходить с мечом.
Сорок…
Он взмахивает и что-то говорит.
Тридцать и двадцать.
Меч выворачивается и бьет его по ноге.
Десять.
Кайя собирается ответить, но вместо этого вдруг встает на стременах.
Обрыв.
Кайя падает на конскую шею, придавливая меня к ней всей тяжестью. Становится невыносимо больно. И я не сразу понимаю, что эта огненная, раздирающая изнутри боль не моя.
Запоздалый гром будоражит город.
Я кричу. Наверное. До сих пор не знаю, наяву или в мыслях.
– Иза. Поводья. Возьми. В храм. Успеть.
Он жив. Пока.
– Надо. Успеть.
Кайя повторяет, и я послушно беру поводья. Кажется, бью Гору… или это Кайя? Он держится прямо, но я-то вижу, что происходит.
Осколок чужого мира в его плече. Затянувшаяся рана, запертая кровь. И алые всполохи, которых становится больше. Круги по воде.
Круги по огню.
Улица гремит и будто прогибается. Мелькают дома. Я не знаю, правильно ли выбрала дорогу, но лишь подгоняю Гору. Свистом. Криком. И голос похож на птичий клекот. Вою – не плакать.
Не время.
Кайя жив. Он держит меня или держится сам – не понять. Если вдруг упадет, я просто не сумею его поднять. А чужой мир расползается по его крови.
Это яд.
И пламя, которое вот-вот выплеснется на спящий город.
Я вижу взрыв. И огненный цветок на тонкой ножке. Он тянется к небесам и, дотянувшись, раскрывает аккуратные лепестки. Доли секунды, и лепестки выворачиваются, рождая звуковую волну, которая сметает стены, давит крыши, мешает живое с неживым. И сам воздух вспыхивает, выплавляя камень…
Так будет. Если мы не успеем.
Время стало медленным. Мир – вязким. Я собираю огонь, столько, сколько могу, уговаривая его подождать…
– Иза… я…
– Молчи.
Вот храм. Черный куб. Черные ступени, на которых Гора оскальзывается, но не падает. Черные ворота. И еще чернота, словно нам мало.
Эта – другая.
Нет больше ни потолка, ни пола, ни стен, ничего, кроме Кайя, который кое-как сползает с Горы. Та отказывается идти дальше, к далеким созвездиям мураны. А я не сомневаюсь, что нам надо туда.
Кайя пытается отмахнуться от помощи, но это мое право – быть рядом с ним.
В нем слишком много огня, чтобы я разжала пальцы.
– Иза…
– Молчи.
– Нет. Я уйду. Вернусь. Рана несерьезна.
Вижу. Неужели Кайя забыл, что я вижу происходящее с ним?
– Надо только вытащить пулю. В Центре… вытащу. И я вернусь.
Нити мураны тянутся к нему, касаясь волос, кожи, пробираясь глубже. Но как бы жутко это ни выглядело, я слышу, как утихает боль. Но закрываю рот руками, чтобы не закричать.
Темнота размывает Кайя.
– Не бойся. Переход. Выглядит так. Отойди. Будет всплеск. Направлю.
Не боюсь. Отступаю. Ему и без того сложно, чтобы еще меня успокаивать. Я смотрю в его глаза, пытаясь поверить, что это расставание будет недолгим.
Кайя никогда не лгал мне.
И что такое пуля… кусочек металла… разве кусочек металла причинит Кайя вред? Пулю вытащат. Раны затянутся. И Кайя вернется. Мне просто надо подождать. И слезы вытереть. Все ведь будет хорошо. Я верю. А вера способна мир изменить.
Я улыбаюсь его тени.
И черноте, в которой рокочет эхо далекого взрыва. Я даже не уверена, случился ли он.
Сажусь на пол, позволяя муране обнять и меня. Она ластится, успокаивая, повторяя его слова, сохраняя для меня его запах, и если закрыть глаза, то можно себя обмануть. Представить, что Кайя рядом.
Что уже вернулся.
Не знаю, как долго я просидела. Наверное, долго, если не увидела, как и откуда появился Сержант. Он набросил на мои плечи плащ и спросил:
– Что случилось?
– Кайя ранен. Он ушел, но обещал вернуться.
Ушел, но обещал вернуться…
И меня душит безумный смех. Я хохочу и глотаю слезы, пытаюсь вырваться из рук Сержанта, который – вот глупец – думает, что способен удержать меня. Бью его. Кричу. Обзываю. Прошу мурану открыть переход, угрожаю спалить храм дотла, умоляю о прощении… и успокаиваюсь.
– Вернется. – Сержант гладит меня по голове. – Конечно, вернется. Вы ведь живы. Значит, и он жив. Послушай себя, Иза. И поймешь, что с ним происходит.
– Он далеко.
– Неважно. Мой брат как-то сказал, что сам умер вместе с Элен. Что эту пустоту ни с чем не спутать. А ты жива.
Жива. Наверное.
И с новой силой я вслушиваюсь в собственные ощущения.
Нет боли. Нет пустоты. Нет страха.
Есть ожидание.
– Видишь?
Да. Наверное. Я могу дышать. И держать меня не надо. Я прекрасно сама стою на ногах.
– Извини за то, что я…
Обозвала его ослом. И скотиной бесчувственной. И еще, кажется, совсем нецензурно.
– Женщина, – вздохнул Сержант.
Хорошо, что в темноте я не способна увидеть его лица. Сгорела бы со стыда. А следом приходит понимание: я осталась одна.
– Что теперь делать?
Сержанту ответ известен:
– Возвращаться в замок. И воевать.
Художник Е. Никольская.
Использована обложка художника Е. Никольской.
Использована обложка художника Е. Никольской.
Урфин Сайлус, седьмой тан Атли
Использована обложка художника Е. Никольской.
Использована обложка художника Е. Никольской.
Использована обложка художника Е. Никольской.
Использована обложка художника Е. Никольской.
