Кайя убрал боль и остановил мышечный спазм.
– Не понимала… не понимала, что Кормак ее использует. С самого начала… подсказал… направил… враг моего врага… я был для нее врагом и остался до последнего. Делайте то, что должны. Но я почти ничего не знаю.
Макферсон не лжет.
Он и в самом деле не знает почти ничего.
…две девочки играют в зеркало, и одна повторяет движения другой…
…делят наряды…
…шепчутся…
…пришивают к платью высокий воротник, чтобы скрыть серебряную полосу ошейника…
…наказана одна, но плачут обе…
…держатся за руки… смотрятся друг в друга, и уже не понять, кто чье отражение…
Решили за них, кто-то, кто имел право и правом воспользовался, возможно, не желая зла, но действуя так, как было принято. Четырнадцать лет – хороший возраст, чтобы изменить сознание.
Кайя ведь знает.
Он идет дальше, вытягивая правду. Разговор на повышенных тонах, и неудачная фраза, которая ломает все:
– Мир так устроен.
– Это неправильный мир. Я изменю его.
Страх Макферсона, что Ингрид действительно попытается. Она слишком молода, чтобы понять, насколько это опасно – менять устройство мира. Суд. И снова суд… она оступится и погибнет.
Нияр последним аргументом.
И неудача.
Ингрид слишком верит в цель, чтобы отступить. И не торопится. Год и снова год… Макферсон наблюдает, постепенно уговаривая себя, что все не так плохо, как кажется.
Любая боль утихает со временем.
А ненависть становится крепче.
– …он решил, что рядом с тобой Ингрид начала оттаивать, и потому предложил союз. Сына вернул.
Я слушаю Кайя, но как бы издалека. И не могу поверить в то, что слышу.
Кайя не лжет. Но я все равно не могу поверить.
Ингрид больше нет?
А она была когда-нибудь, та, которую я знала?
– Но потом до него дошли слухи о долгах. И Макферсон больше не мог позволить себе слепоту. Он выяснил, что Ингрид разорена. Ее земли проданы или заложены. Драгоценности – фальшивка. Она потратила все, что имела. И больше, чем имела. Боюсь, некоторые твои вещи… не удастся вернуть.
О чем он?
Ах да… шкатулка, стоящая у зеркала. Броши. Цепочки. Кольца. Подвески. Изящные мелочи, столь необходимые каждой даме. Я ведь никогда не пересчитывала их. И не особо обращала внимание на то, чем владею. Кольцо, тамга и браслет с золотой ласточкой при мне. А остальное не имеет значения.
Вот только сам факт, что Ингрид крала.
– Дальше. – Наша светлость должна знать все, как бы мерзко ни было.
– Макферсон считал, что его дочь использовали. Она так ненавидела отца, да и весь мир…
…который изуродовал ее…
– …а ненавистью легко управлять.
– Кормак?
– Больше некому. У нее была идея…
Навязчивая идея мести миру, который, возможно, и был несовершенен, но настолько ли, чтобы резать его по-живому?
Не знаю. У меня не выходит злиться на Ингрид. Мне жаль ее. Наверное, мертвецов легко жалеть.
– Кормак предоставил возможность идею воплотить в жизнь. Свел с нужными людьми.
…сумев остаться незапятнанным.
– Именно. – Кайя прикасается ко мне осторожно, словно опасаясь, что я оттолкну. – А вот у него было чем подкрепить обвинение против Макферсона. Только теперь это не имеет значения.
Потому что Макферсон мертв. Он предпочел заплатить жизнью за шанс для внука. Но я помню тот разговор… Что будет с Советом? Со мной? И с Кайя?
Страшно.
– Мы уезжаем, сердце мое. Сейчас. Ты должна переодеться.
Да. Скоро ночь, зимняя, долгая, черная. Самая подходящая для побега, потому что иначе, чем бегством, это не назовешь.
– Кайя, – у нас ведь есть еще время закончить этот разговор, – почему она не уехала?
Ответом – золотая пластина в его ладони. Тамга, которую у меня просили.
– Я закрыл город.
– Из-за нее?
Мне больно произносить имя Ингрид вслух.
– Нет. И да… работорговцы, пушки, наемники. Причин множество, но… – Он вытирает слезу с моей щеки. – Я думаю, что дело не только в этом. Ингрид имела цель. И сделала все, чтобы ее достичь.
– Достигла?
– Не знаю. Макферсон боялся, что да. Если так, то жизнь для нее потеряла смысл.
Зато смерть – это красиво. Символично.
– Почему я ничего не заметила? – Закрываю глаза, если открою – слезы рассыплются. – Мне казалось, что я ее понимаю… если не полностью, то лучше, чем остальные…
И я должна была увидеть хоть что-то.
Но что? Нож под юбкой? Тайное письмо, оброненное ненароком? Злость? Ненависть? Обиду?
Хоть что-то, что бы оправдало мою слепоту.
– Иза, я себя каждый день спрашиваю, почему раньше не видел в людях того, что вижу сейчас. И ответа нет. А если бы был…
– …ничего бы не изменилось.
Плакать не стоит. Нашей светлости пора научиться сдерживать эмоции и веру в людей.
– Когда ты понял?
– После зимнего бала. Не я, Урфин. В его списке осталось два имени.
Ингрид и леди Лоу. Кайя поэтому спрашивал, что я думаю о них.
– Почему ты выбрал Ингрид?
Он медлит с ответом, но все-таки признается:
– Кормак не пожертвует своей дочерью там, где можно пожертвовать чужой. Она и вправду была лишь тенью, которой позволили думать, что она свободна. Использовали. И убрали.
Странная логика, но я принимаю ее на каком-то инстинктивном уровне. Лорд-канцлер замешан. Во всяком случае Кайя верит в это, а я верю мужу. Он отпускает меня и, заложив руки за спину, принимается расхаживать по комнате.
…я не верю в совпадения. И в то, что Ингрид хватило бы ума и опыта обыграть дядю. А вот Кормак знал его. И меня. И Урфина.
…Магнус уехал…
…потому что надеялся собрать достаточно доказательств, чтобы сместить Кормака. Это именно та приманка, перед которой дядя не устоял. А Урфин вынужден был думать о том, как защитить Тиссу, и оказался вне игры. Впрочем, как и я. Хотя у меня для таких игр ума не хватает. Но в итоге ни дяди, ни Урфина нет, а Макферсон мертв. Его люди перейдут под крыло сильнейшего, и вряд ли они посчитают сильнейшим меня.
…а дальше что?
…не знаю. Он лишил меня и друзей и союзников.
Осталась лишь я.
…именно поэтому мы уезжаем сейчас. И плевать, как это выглядит. Я не буду рисковать тобой.
Меня хотят убить? Как-то уже и не смешно… Ингрид имела тысячу возможностей меня убить, но не стала. А те покушения? Неужели всего-навсего забава? Способ выместить злость?
И те листовки, выходит, тоже…
…к листовкам у меня тоже есть вопросы. Не к исполнению, но к содержанию. Откуда вообще пришла эта идея? Ее поддерживают, но она родилась не здесь.
