class="p1">На плече была веснушка. Я никогда не замечал ее раньше. Чуть ниже хрупкой кости. Она проглядывала сквозь пряди ее волос, которые теперь были свободны от косы и рассыпались в буйном беспорядке свободных волн и полу завитых локонов.
Поппи изменилась.
Россыпь веснушек на переносице и щеках стала темнее от времени, проведенного на солнце. Волосы отросли, все еще влажные концы, оставшиеся после быстрого купания, почти достигали изгиба ее попки. Лицо немного похудело. Я не думал, что кто-то другой заметил бы это, но я заметил, и это заставило меня подумать, что она плохо ела. И это…
Я не мог думать об этом без желания разрушить стены вокруг нас. Добрые смертные, приютившие нас, не заслуживали этого, поэтому я сосредоточился на ее глазах.
Каждый раз, когда густые ресницы приподнимались, казалось, что весь дом сдвигается с места.
Ее глаза были такими, как тогда, когда мы снились друг другу — весенне-зелеными, пронизанными крупинками светящегося серебра. И они оставались такими с тех пор, как я снова обрел себя.
Но изменения в ней были не только физическими. В ней появилась тишина, которой раньше не было. Не совсем спокойствие, поскольку в ней все еще присутствовала какая-то бешеная энергия, как будто само ее присутствие влияло на воздух вокруг нее. Но что-то в ней было глубоким и спокойным. Уверенность? Пробуждение? Я не знал. Что бы это ни было, она была самым прекрасным существом, которое я когда-либо видел.
Я не отрывал от нее глаз дольше, чем требовалось, чтобы моргнуть. Как только я это делал, случалось плохое. Ощущение нереальности или панический страх, что это какая-то галлюцинация. Это случилось, когда я зашел в соседнюю купальню, чтобы облегчиться и воспользоваться бритвой и кремом, которые принесли вместе с водой. Там было темно. Электричества не было. Тусклый свет из спальни ничем не рассеивал темноту. На мгновение мне показалось, что я снова там, в камере. Я почувствовал кандалы на своих запястьях и лодыжках. Мое горло. Я сидел взаперти, держась одной рукой за раковину, а другой сжимая рукоятку бритвы.
Так Поппи нашла меня.
Она принесла в комнату лампу и поставила ее у раковины. Никто ничего не сказал. Она просто обхватила меня руками за талию, прижалась к моей спине и оставалась так до тех пор, пока панический страх не утих. Пока я не закончил сбривать зудящую отросшую щетину.
Я не мог поверить, что она здесь.
Я не мог поверить, что я здесь. Собранный по кусочкам. Почти целый. В моих воспоминаниях были пробелы. Темные пустоты, вызванные жаждой крови. Но я сидел в ванне, стоящей в углу комнаты, под картиной с изображением гор Скотос.
Пока Поппи осторожно заталкивала меня в теплую, чистую воду, настаивая на том, чтобы именно она смыла с меня всю грязь, она делилась со мной всем, что произошло. О событиях в Массене. О старухе с украденной Первородной сущностью. Что произошло в Оук-Эмблере. О странном выздоровлении Тони и о том, кем был Виктер. То, чему она была свидетелем под замком Редрок и в храме Теона. То, что Избет рассказала ей об отце. Причине, по которой Малик остался. Я знал кое-что из этого. А кое-что — нет. От многого из этого у меня болела грудь, а в нутре кипел гнев, портивший густое, сдобренное травами рагу, которое мне принесли.
Я ненавидел чувство вины, промелькнувшее на ее лице. Затянувшуюся боль. Я знал, что моя королева может стоять на ногах. Я был здесь из-за ее силы. Ее храбрости. Но я должен был быть там, чтобы взять на себя часть того груза, который, как я знал, несла она.
Но она была не одна.
Я должен был постоянно напоминать себе об этом. Это было единственное, что удерживало меня от того, чтобы впасть в другой вид жажды крови. У нее была поддержка. С ней был Киеран. Как и другие, но Киеран… да, зная, что у нее есть он, я сдерживал нарастающую ярость.
То, как я гордился ею, всем, чего она добилась, тоже помогало. Поппи была чертовски необыкновенной.
А я был всего лишь монстром, прикованным к стене, когда она пришла за мной, не способным сделать ни черта, чтобы помочь нам сбежать. В груди поселилось давление. Я был обузой. Опасным, слабым звеном.
Черт. Эту правду было трудно проглотить.
— Знаешь, — сказала Поппи, отвлекая меня от моих мыслей, когда опускала мою правую руку в воду. — Те бриджи, которые ты уничтожил? — Ее удивительно странные и красивые глаза поднялись к моим, когда она взяла мою левую руку и принялась вытирать грязь. — Это была единственная пара штанов, которая у меня была.
Некоторое напряжение в груди ослабло. Несомненно, она почувствовала спутанные эмоции, которые скрывались за моими мыслями.
— Я бы сказал, что мне жаль, но я бы солгал.
Она криво усмехнулась, проведя мочалкой по моей руке.
— Я ценю честность.
Я смотрел, как она наклонила голову. Винного оттенка пряди сползли набок, открывая взору затянувшиеся красные раны на ее горле. Их вид вызвал двойную реакцию, в результате которой моя голова и член оказались в полном противоречии друг с другом.
К этому я не совсем привык, так как они обычно были на одной волне, когда дело касалось Поппи.
— Ты когда-нибудь раньше слышал о викторах? — спросила она.
— Нет, но учитывая то, как Виктер вел себя с тобой, это имеет смысл. — Мужчина вел себя так, словно он был отцом Поппи, и я не произвел на него особого впечатления. Мне стало интересно, как много викторы знают и видят.
— Тони сказала, что он гордится мной, — прошептала она.
Я затих.
— А ты думала, что он не гордится?
— Не знаю, — призналась она, ее голос охрип. — Я надеялась на это.
— Он должен был, независимо от того, знал ли он о своем предназначении как виктора или нет, — тихо настаивал я. — Не может быть, чтобы он не знал.
Она кивнула.
Я наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб.
— Этот человек… кем бы он ни был, любил тебя так, словно ты была его собственной плотью и кровью. Он гордился тобой.
Поппи быстро моргнула и мягко улыбнулась мне.
— Сядь назад. Я еще не закончила с тобой.
— Да, моя королева. — Я сделал, как было приказано, и она придвинулась ближе, ее брови сжались от быстрого вздрагивания. У меня свело живот.
— Я причинил тебе боль?
Ее глаза снова поднялись к моим.
— Ты уже раз пять задал мне этот вопрос.
— Вообще-то, семь… — У меня были только
