С неприятным чувством Стэнли признался себе, что несчастный случай в библиотеке и возможно скорая смерть Шэйлы не вызывают в нём должного отклика. В последнее время он стал бесчувственным к боли умирающей жены. В глубине души он даже хотел её смерти и боялся признаться себе в этом чудовищном желании. Он до омерзительной дрожи стыдился своих мыслей, но они преследовали его. И дело не в равнодушии к нему со стороны виконтессы: он не был ни обидчивым, ни злопамятным. Подозрение, что Шэйла — уже второй раз! — намеренно избавляется от нежелательной беременности, грызла его изнутри, не давая покоя. «За что?» — изводил он себя вопросом, не находя ответа. Он копался в себе, пытаясь понять, что и когда сделал не так? Есть ли его вина в том, что два человека вынуждены жить под одной крышей, изнывая от желания освободиться один от другого?
Мысли о разводе не раз посещали его. Но освящённый Церковью союз считается нерасторжимым. Двое, венчанные перед алтарём и давшие клятву верности друг другу, получили особое благословение небес. Так может, несчастный случай и есть воля Господа, и Создатель сам решил разрубить этот гордиев узел? Стэнли вздохнул: неужели нет иного выхода для освобождения от кандалов брака? Как бы там ни было, а такая вот смерть жены — весьма высокая цена за обретение свободы.
Он прислушался. Доктор Пэйтон, склонившись над виконтессой, спрашивал её:
— Вы помните, как упали со стремянки в библиотеке?
Шэйла кивнула, переведя взор на графа Малгри.
— Потом вы шли на поправку, — продолжил Айболит.
Шэйла снова кивнула утвердительно.
— Как вы себя чувствуете сейчас? — допытывался доктор.
— Немного голова кружится и я…
— Вот, слышите? Она опять говорит на непонятном языке! — воскликнул Пэйтон. — Я никогда не слышал из уст миледи ничего подобного.
— Это русский язык, — не удивился граф.
— Русский?
— Я немного знаю его, — дёрнул щекой его сиятельство. — В нашей семье стало традицией учить русский язык. Один из наших предков был родом из России. Стэнли, ты знал, что твоя жена говорит на русском языке?
Граф Малгри буравил спину сына недовольным взглядом:
— Очнись, наконец.
Виконт подошёл к кровати и всмотрелся в бледную, молчаливую супругу. Её расширенные глаза потемнели. Если бы он не знал, что Шэйла при любых обстоятельствах умеет держать себя в руках, он бы сказал, что женщина, лежащая на кровати, чего-то боится.
А она, и правда, испугалась. Перед ней муж Шэйлы — Стэнли. Теперь как бы её муж. Забавно.
— Она мне никогда о подобном не говорила, — ответил он, продолжая пристально её рассматривать.
— Это не самое удивительное, — вдохновенно начал Пэйтон, вращая в пальцах слуховую трубку. — Дело в том, что у миледи… как бы это сказать, — мялся он, подбирая слова, — у неё изменился цвет радужки.
— Радужки? — нагнулся Стэнли к жене, заглядывая в её без сомнения испуганные глаза.
Что он ощутил в этот миг, описать трудно. И, правда, глаза Шэйлы стали ярче. Если раньше они были небесно-голубого цвета, то сейчас в них разливалась морская синь — глубокая и влекущая. Он чувствовал, что тонет в этой сини и задыхается от нехватки воздуха.
Ольга натянула одеяло до подбородка и, не мигая, уставилась на молодого мужчину. Произнесла тихо, старательно выговаривая слова по-английски:
— У меня ничего не болит. Только немного кружится голова.
Она не понимала, что происходит и почему эти люди пристают к ней с такими глупостями. Хотелось крикнуть: «Это всего лишь сон!»
Глаза Айсберга — серые и холодные — смягчились. Ольга слышала обволакивающее тепло его тела, свежий запах, исходящий от него: смесь дорогого табака, крепкого спиртного и лёгкого ненавязчивого парфюма с нотками мускатного шалфея, гвоздики и корицы. Так не бывает во сне! Слова сорвались сами, неосознанно, и Стэнли услышал едва слышное, предназначенное только ему:
— Вы что, настоящий?
Он ослышался или Шэйла в самом деле сказала это? Она напряглась, её взгляд стал беспокойнее. В нём читалось непонимание и детская беззащитность. В уголках глаз сверкнули слёзы. Его сердце бешено забилось, в горле пересохло. Виконт отпрянул от вздрогнувшей жены и, оттянув тугой ворот сорочки, ослабил узел галстука. Судорожно перевёл дух и повернулся к доктору:
— Разве при сильных болях цвет глаз не становится темнее?
Пэйтон развёл руками:
— Это кратковременное явление. К тому же миледи говорит, что у неё ничего не болит. Но, если вы, милорд, настаиваете, то я могу… — он потянулся за своей медицинской сумкой.
— Не нужно больше уколов. У меня же ничего не болит, — поспешила высказаться больная. Пальцы, сминающие ткань одеяла побелели, глаза стали ещё больше.
И снова сердце подвело виконта, гулко ударившись о рёбра. Речь Шэйлы показалась мягче и тише, чем обычно. Почему нет? Всякое возможно, пока она окончательно не оправится.
— Достаточно, — довольно громко сказал граф Малгри, вставая. — Леди нужен покой.
Он склонился над Ольгой и нежно прикоснулся тёплыми пальцами к её щеке. Погладил:
— Что-нибудь хочешь, милая?
От его руки пахло спелой сладкой вишней. Больная кивнула:
— Пить.
Он окинул её долгим проницательным золотисто-зелёным взглядом и вдруг улыбнулся: открыто, щедро, демонстрируя крепкие ровные зубы. Обернулся на сиделку и повелительно махнул в сторону двери. Скомандовал:
— Доктор Пэйтон, прошу в библиотеку. И тебя, Стэнли, тоже, — окатил его сверху донизу выразительным укоризненным взором.
Виконт понял значение его взгляда. Отец давно догадывался о его увлечении другой женщиной.
После ухода мужчин, в комнате стало неожиданно тихо.
Ольга ухватилась обеими руками за предложенную сиделкой чашку с отваром и поднесла её к губам. Руки дрожали, зубы выбивали дробь, питьё расплёскивалось. Женщина поддержала чашку, сочувственно приговаривая:
— Вы так слабы, миледи.
Из-за ширмы вышла горничная:
— Миссис Пруденс только что приготовила свежий бульон. Я принесу.
— Вы, что, все настоящие? — отчаянно простонала больная на родном языке, стремительно погружаясь в состояние полного оцепенения. Холод ужаса прокатился по телу, забирая остатки сил. Время остановилось.
Глава 9
Время остановилось только для Ольги.
Отвернувшись к окну и с головой укрывшись одеялом, дрожа от нервного озноба, она приходила в себя от потрясения. Воспалённый мозг подсовывал вопросы, на которые предстояло найти ответы.
Она пыталась понять, как произошла замена душ? Значит ли это, что душа аристократки заняла её тело и теперь Шэйла, очнувшись в другом времени, также напугана до смерти? Выдержит ли психика леди Хардинг подобное? Как она поведёт себя? А мама, сестра… От мыслей о доме на глазах выступили слёзы. Почувствует ли мама подмену? Должна почувствовать.
В какое время попала сама Ольга? В какой мир? Упоминался Лондон. Все, кого она здесь видела, говорят на английском языке. Судя по медицинскому инструменту, обстановке спальни, бархатному платью, одежде мужчин, то, как они называют друг друга, похоже на девятнадцатый век или начало двадцатого.
Ольга впервые в жизни подумала, что благодаря прочитанным книгам ей будет гораздо легче адаптироваться в прошлом, нежели Шэйле в будущем. Только необходимо понять, что здесь к чему и кто есть кто. Какую роль играли в жизни Шэйлы эти люди? То, что она виконтесса и её муж Айсберг — понятно и очень неприятно. Ольга глянула на огромную кровать. От проскочившей мысли обдало очередной волной озноба. Не хватало только постельных развлечений!
Она морщила лоб и с силой потирала виски. Силилась призвать на помощь чужую память, уговаривая ту откликнуться. Должна же она подсказать хоть что-нибудь! Но, как ни странно, ничего не получалось. Присутствия чужого разума не ощущалось. Вероятно, душа прежней хозяйки на радостях забрала все воспоминания с собой и сбежала. А чему удивляться? Ольга до сих пор чувствовала на себе безразличный взгляд «ледяной глыбы». Разве так смотрят на больную жену? «Именно так и смотрят», — невесело заключила она. Когда не любят. Когда жена — пустое место. Когда её боль — это только её боль, и никому нет до неё дела. Виконтесса умирала, и её неожиданное воскрешение вызвало настоящий переполох. Стало обидно за себя, за свою душу, неудачно пролетавшую мимо агонизирующей Шэйлы и попавшей в капкан её тела.
