Мужчина грузно опустился на стул у кровати и пристроил сумку на подставленный под неё стул. Подался к больной. С нескрываемым любопытством всматривался в её лицо, бубня:
— Так-так-так, как такое возможно? — нащупывая застёжку на сумке, вполголоса обратился к сиделке: — Когда я уходил от вас вечером, то был уверен, что миледи… — наткнувшись на осмысленный ироничный взгляд Ольги, он откашлялся: — М-да…
Она рассматривала его седую голову, пушистые рыжеватые бакенбарды и выбритый подбородок, крупный покрасневший нос. Вдыхала запах лекарств, въевшийся в его одежду. Её пальцы сминали шёлковую коричневую ткань пухового одеяла. Снова закрыла глаза, в этот раз прислушиваясь к себе: зачем её душа выбрала — пусть и временно — тело немощной умирающей женщины? Разве нельзя было пересидеть период восстановления организма и возврата в своё тело в более комфортных и приятных условиях?
Мистер Пэйтон коснулся пальцами её глаз и раздвинул веки.
Ольга дёрнула головой, отстраняясь. Часто заморгала, фокусируя взгляд и, заметив засохшее пятно грязи на его рукаве, возмущённо замычала:
— Вы руки не вымыли.
Да уж… Она никак не ожидала, что её будут трогать — пусть и во сне — грязными руками. Хоть тело не совсем её, но чужие прикосновения она ощущает очень реалистично.
Доктор отпрянул от неё и поднял широкие густые брови.
— Что вы сказали, миледи? — спросил он виновато. — Не разобрал.
И тут Ольга поняла, что говорит на русском языке, в то время, как вокруг звучит речь, очень похожая на английскую.
Не спуская с неё глаз, мистер Пэйтон подхватил со стула сумку и опустил её на свои колени. Щёлкнул рамочный замок. В руках мужчины появилась слуховая трубка, как у доктора Айболита. Откинув угол одеяла, он сдержанно извинился и, двумя пальцами аккуратно расправил кружева на сорочке больной. Прильнул к её груди. Замер. Затем натужно засопел и сместил «стетоскоп» под грудь Ольги, вслушиваясь в биение её сердца. Его брови то сходились, то расходились в немом изумлении, а толстые губы подрагивали, шепча:
— Неслыханно… Куда пропали ваши хрипы? — отложив трубку, он осторожно надавил ладонью на живот леди. — Так больно?
— Нет, — сказала она по-английски, не узнавая свой голос и уже ничему не удивляясь.
Отвернувшись от мужчины, поморщилась. Глядя на ширму, недоумевала, почему терпит подобное? И чему удивляется грязнуля-доктор? При чём здесь живот? О своём диагнозе она и так знает: сотрясение мозга. Очень сильное сотрясение. Потому что поленилась передвинуть стремянку, тем самым надолго обеспечив себе пребывание на больничной койке. Да ещё травма на рабочем месте. Жди неприятностей. И вместо того, чтобы во время предстоящего отпуска отдыхать и заниматься поиском работы, она будет восстанавливать подорванное здоровье.
Айболит надавил на живот сильнее:
— А так не больно?
— Чуть-чуть, — возразила Ольга тихо, в самом деле почувствовав слабый отголосок боли.
Наконец, доктор выпрямился и тяжело вздохнул. Обернувшись к женщинам за своей спиной, спросил:
— Лорд Хардинг вернулся?
— Милорд останутся ночевать в городском доме в Лондоне, — последовал ответ женщины, которая его привела.
— А графа Малгри можно увидеть?
— Его сиятельство просили разбудить его, когда… — не договорив, сиделка вздохнула.
— Может, я чем-нибудь могу быть вам полезен? — раздалось от двери.
Ольга, мысленно повторяя: «Лорд… Милорд… Сиятельство… Лондон», стремительно повернула голову.
Высокий сутулый старик с пушистыми — как у доктора — седыми бакенбардами, непослушными трясущимися пальцами застёгивал пуговицы на тёмно-синей ливрее. Он зорко всматривался в женщину, лежащую на кровати. Она в свою очередь изучала его, так напомнившего дворецкого Бэрримора из «Собаки Баскервилей» Конан Дойля с его пресловутой «Овсянка, сэр!»
— Мистер Траффорд, — отозвался доктор, — даже не знаю…
— Могу предложить вам чаю, мистер Пэйтон.
— Пожалуй.
Когда за дворецким закрылась дверь, доктор до отказа распахнул сумку, оказавшуюся медицинским сундучком. В раздумье поводив над ним коротким толстым пальцем, достал коробочку и флакончик с жидкостью.
Ольга следила за руками Айболита. Вид шприца сомнительной конструкции вызвал у неё минутный шок. Она заёрзала при виде намерения Пэйтона сделать ей укол этим нестерильным подобием шприца с толстенной иглой, способной пробить руку насквозь! Даже во сне она к подобному готова не была.
Её оживление было понято мужчиной по-своему.
— Сейчас, миледи, сейчас, — склонился он к ней и осторожно взял её под локоток. Неожиданно сильно сжал и повернул место сгиба к свету.
Доктор оказался шустрее: вот что значит практика! Не успела больная ахнуть и что-либо предпринять, как игла впилась в её кожу. Через мгновение Ольга заворожено наблюдала за большим с желтоватым ногтем пальцем Айболита, упёршимся в поршень шприца. До неё, как сквозь толщу воды, донеслось приглушённое:
— Морфин вас поддержит.
Ольга ещё успела подумать: «Морфин? Что за морфин?», как ни с чем несравнимое блаженство затопило рассудок. Это же морфий! Морфей — древнегреческий бог сновидений, младший брат бога смерти, а её видения — результат неглубокого наркотического сна. Удивительного, необыкновенного и такого реалистичного!
Всё вокруг стало зыбким и прозрачным. Силуэты растворились, рассеиваясь, вбирая в себя затихающие голоса. Ольга, с блуждающей улыбкой на лице, вновь погрузилась в сладкую негу и умиротворяющую тишину.
Глава 8
Звук протяжного зевка вытащил Ольгу из сонного царства. Поток воздуха освежил кожу лица. Остро запахло лекарством. Тонкая прядь волос коснулась щеки. Послышалось звяканье посуды и шуршание одежды. Больная пробудилась окончательно и настороженно вслушалась в непривычные звуки. Приоткрыла глаза: совсем чуть-чуть, как когда-то в детстве подсматривала за старшей сестрой. Та вставала раньше её и, потягиваясь, зевала намеренно громко, недовольно косясь на спящую Мелкую.
В комнате по-прежнему сумрачно. В камине потрескивают горящие дрова. Над головой свисает полог. Уже знакомая сиделка забрала кувшин с прикроватного столика и, прерывисто дыша и прихрамывая, вышла за дверь.
Ольга тотчас открыла глаза. Озираясь по сторонам, убедилась, что сон продолжается, и она всё ещё находится под действием наркотиков. Ждала, что вот-вот проснётся, всё закончится и она окажется в знакомой обстановке фабричной библиотеки или, на худой конец, в больнице.
Но всё оставалось неизменным. Она тяжело вздохнула и прислушалась к себе: ничего не болело.
Повернулась на бок и уставилась на старинную лампу, скупо освещавшую заставленный склянками столик. Откинув одеяло и подкатившись к краю кровати, села и спустила ноги. Чуть повело в сторону. Оперлась на руку, чтобы не упасть. Длинный рукав сорочки скрыл запястье. Под воздушным кружевом малиновой вспышкой подмигнули рубины на кольце. Слепящие иглы искр впились в прозрачный камень, мерцающий всеми цветами радуги. Ольга вытянула руку перед собой, любуясь крупным бриллиантом. Сложив ладони, потёрла одну о другую, рассматривая короткие отполированные ногти на ухоженных руках. Она тоже не любит длинные ногти и яркий маникюр.
Ну что ж, — вздохнула она, — чужое тело стало для неё временным убежищем? Страшно не было — всё сон, который скоро пройдёт. Она готова ждать пробуждения. Это не должно продлиться долго. А вот донорское тело вызвало интерес — какое оно?
Приподняв сорочку, оценила узкие лодыжки и аккуратные ступни, которые касались красочного ковра, толстого и упругого. До чего приятно!
Ольга поднялась, чувствуя лёгкое головокружение и… голод. Но пить хотелось сильнее. Добавила света, подкрутив фитиль на лампе, как делала сиделка. На столике у кровати чашка оказалась пустой. Ольга на негнущихся ногах сделала маленький шажок к стулу и ухватилась за его спинку. Обернулась на кровать, украшенную по периметру оборками подзора. Подушки… Различной формы и размера, с вышитыми наволочками и однотонные… Их было непривычно много как на самой кровати, так и на софе для дневного отдыха, в креслах у камина. Они ласкали взор и не казались лишними, придавая обстановке спальни убаюкивающую теплоту.
