Она обошла тёплые комнаты, просторные и довольно светлые, с ранней весны стоявшие пустыми. Только дед Баруф оставался тут на лето, потому что жар от углублённого в землю и никогда не остывавшего пола, выложенного каменной светлой плиткой, был для остальных слишком сильным в тёплое время года, и даже открытые окна не помогали уравновесить тепло, ласково обогревающее пятки зимой и создававшее невыносимую духоту летом, когда воздух прогревался ещё и солнцем. Деда Баруфа в комнате не было, лишь стояла на столе его синяя глазурованная кружка с остывшим питьём. По-видимому, новости о большом корабле даже его заставили выбраться из тёплого убежища и отправиться в общий двор за подробностями. Аяна подмела в его комнате, чихая от пыли, потом протёрла пол влажной тряпкой и вывесила проветриваться на верёвку его покрывало.
Тёплая кладовая и детская были уже убраны, видимо, уборку тут начали, пока Аяна была в отъезде. Спальни родителей и Мары с Аремо были в относительном порядке, лишь пара паучков сплели себе паутинки в углах, да несколько листьев занесло ветром в окна. Она проветрила в комнатах, вытерла пыль с подоконников и мебели и протёрла окна, выдыхая на них с силой, так, что даже голова закружилась.
У парней в комнате были кучей свалены какие-то ветки и обрывки бумаги, а в углу стоял закрытый сундук. Она помнила, какой крик они подняли в прошлом году, когда при уборке Аяна с Нэни выкинули из этой комнаты хлам, оказавшийся, как выяснилось, очень нужными предметами, поэтому хмыкнула и протерла крышку сундука, потом немного поразмыслила и ещё протёрла влажной тряпкой пол вокруг кучи веток.
В тёплой комнате Солы прибираться не было смысла, так как там круглый год хранились её запасы трав, и Сола сама ревностно следила за чистотой. Оставалась комната, в которой раньше зимовала сама Аяна со старшими сёстрами.
Тут стояли три крепких больших кровати, деревянный стол у окна, выходившего во двор, со столешницей, покрытой тёмной морилкой, и два стула, а ещё пустующие сейчас полки для книг и шкафчик для белья. Она тщательно протерла пыль с мебели и помыла пол, вспоминая каждую зиму из тех, что провела здесь с обеими сёстрами, а потом и вдвоём с Нэни. Окно немного заклинило, она залезла на стол, чтобы дотянуться до ручки, и подёргала створки двойной рамы с неровными стёклами, искажавшими всё до неузнаваемости, не дающими рассмотреть ничего во дворе, превращавшими то, что было снаружи, в весёлые цветные пятна, сложно поддающиеся разгадыванию.
Матрасы нещадно пылили, пока она стаскивала их по лестнице из летней спальни, и Аяна яростно чихала, вытирая слёзы, а потом ещё долго стояла на крыльце, щуря слезящиеся глаза и пытаясь проветрить нос от пыли.
Говоря Арем Тоссу, что они могут принять троих, она подразумевала, что освободит эту их старую спальню, перебравшись к Соле, но, пока она таскала матрасы, ей в голову пришла другая идея. Она оставила ведро и тряпки у купальни, и, вытирая руки о передник, поднялась на первый этаж.
Здесь прямо над купальней находилась небольшая комната, которую раньше занимала Кори. Свой сундук Кори уже давно перевезла во двор к стеклодувам, и комната стояла пустая, обитаемая лишь пауками и мелкими мотыльками, собравшимися зимовать здесь по углам в трещинках светлой штукатурки.
Аяна упёрла руки в бока и стояла, озираясь. Она знала со слов Кори, что эта комната почти такая же тёплая, как комната Солы, потому что нагревается от находящейся внизу купальни, и смутно помнила, что здесь действительно было довольно тепло даже в морозные дни. Не давая себе время на лишние раздумья, она сходила вниз за веником, ведром и тряпками и, бормоча под нос куплеты детской песенки про дружбу мухи и лягушки, приступила к уборке.
Комната сияла чистотой. Аяна, гордая собой, открыла окна и дверь, чтобы сквозняк вынес остатки пыли, и села на перестеленную кровать, довольно озираясь, но перевести дух не успела: во дворе послышался какой-то шум.
Она легко выбежала к лестнице и выглянула в окошко, выходящее во двор. Внизу, около подворотни, стояла большая телега, гружённая длинными кожаными мешками. Наверняка ткани, о которых говорил Воло. Неужели они настолько нежные, что их перевозят, заворачивая в кожу?
Телега была не их, она принадлежала двору каменотёсов. Парень, приехавший на ней, озирался в поисках людей, и Аяна выбежала на крыльцо.
– Доброго дня тебе! Пусть он будет тебе на благо!
– И тебе тоже. Погоди-ка, ты же, получается, сестра Лойки? – Остановился он, глядя на Аяну.
– Да, я её старшая сестра.
– Ох, как мне тебя жаль, – покачал головой парень. – И ваших родителей.
Аяна всполошилась.
– Что с ней? С ней всё хорошо? – воскликнула она, сбегая с крыльца. – Где она?
– Ну, с ней-то, положим, всё как раз хорошо, – парень тяжело вздохнул. – А вот бедный старина...
– Аяна! – заорали близнецы, забегая во двор. – К нам везут огромную кучу непонятных мешков! Все едут к нам!
Они резко остановились, увидев телегу.
– Онор, ты уже тут, – сказал вкрадчиво Арет. – Это замечательно.
– Мы с тобой давно не виделись, да, приятель? – подхватил Тамир.
– Твой старший брат ездил на болота, да? Как жаль, что опять отправили его, а не тебя, – сказал Арет, подходя поближе.
– Мы так и сказали, когда узнали, что он снова едет туда: «Брину пора остепениться», – Тамир сделал пару шагов, подходя к телеге сзади.
– Да-да, – кивнул Арет, подходя к Онору и хлопая его по плечу. – Мы сказали: «Пора уже уступить место в лодке младшему брату».
Он сокрушенно помотал головой, выражая сочувствие Онору.
– Пошли, приятель, я угощу тебя чем-нибудь, – печально сказал он, увлекая совершенно ошалевшего Онора за собой. – У нас там орехи в меду, и даже была коврижка. Может, придумаем что-нибудь, чтобы следующей осенью ты точно поехал.
Онор в полном ошеломлении сделал пару шагов за ним.
– Там ткани.
На голос обернулись все, включая Тамира, который уже почти развязал один из мешков.
Конда стоял, прислонившись плечом к стене подворотни, и широко улыбался, сложив руки на груди.
– Там только ткани, больше ничего. Могу показать.
Он, посмеиваясь, подошел к Тамиру, у которого покраснели кончики ушей.
– Позволь.
Тамир отступил на шаг. Конда развязал кожаный шнур, который тот пытался растеребить, вытащил мешок из общей кипы и завернул края, показывая содержимое.
Аяна, Арет и Онор подошли поближе.
Конда провёл рукой по ткани, и Аяна восхищённо выдохнула. Сине-зелёная ткань цвета спокойного моря была невероятно тонкой, гладкой, и сияла ярче, чем морская гладь на восходе. По телу пробежали мурашки от восторга.
– Что это? – взволнованно подняла она глаза на Конду и встретила его взгляд. Он внимательно смотрел на её лицо, а тёмные глаза смеялись.
– Это седа. Я вижу, что ты не знакома с этой материей, кирья. Коснись её.
– Тут и правда только тряпки? – разочарованно протянул Арет. – И всё?
Конда рассмеялся.
– Этот рулон седы стоит... – Он зажмурился и потёр переносицу, считая про себя. – Стоит примерно как семь или восемь хороших лошадей.
Аяна отдёрнула руку. Менять рулон ткани на семь лошадей? Но блеск ткани манил её, и она, словно заворожённая, медленно подняла пальцы и провела по ткани.
Седа была прохладной, и рука скользнула по нежной поверхности рулона. Она еле удержалась от того, чтобы смять пальцами верхний слой, почувствовать стромкость материи, и с сожалением убрала ладонь.
– Сколько па в этом рулоне? – спросила она, присмотревшись внимательнее. – Материал совсем тонкий. Что вы шьёте из него?
– Ну, эти тряпочки — по твоей части, Айи. Мы, пожалуй, пойдём к затону, – сказал заскучавший Арет. – Бывайте.
Конда проводил близнецов глазами.
– Эта ткань идёт на повседневные платья знатных женщин и на рубашки для мужчин. Здесь шестьдесят па. Этого хватает на два женских наряда.
Шестьдесят па? Два платья? Аяна уставилась на него с круглыми глазами.
