— Тш-ш, помолчи.
Люциус обнял её и набросил сверху тёплый плед. Гермиона прижалась к нему на тесном диване и сама не заметила, как заснула на его груди.
А дождь за окном всё играл и играл свою ночную симфонию.
Глава 6. Я — Гермиона Грейнджер!
Люциус проснулся с неохотой. После смерти Нарциссы в груди столько лет давило что-то неприятное, но этим утром прошло. Дышать стало легче. А тело окутала такая приятная истома, что не хотелось шевелиться и открывать глаза.
Когда же он всё-таки позволил себе сделать это, то обнаружил себя не на кровати в привычной спальне, а на старом диване в мансарде, а рядом, собственнически забросив на него ногу, тесно прижималась Гермиона и тихо сопела в плечо, чуть выше подмышки. Люциус бросил взгляд наверх. Там, в первых лучах, на стекле прыгали какие-то птицы, ветер шевелил опавшие за ночь мокрые листья. Мансарду заливал радостный свет, и Люциус почти слышал весёлое щебетание птах.
Он поймал себя на том, что улыбается. Впервые за все эти годы проснулся с улыбкой. А причиной всему: маленькая растрёпанная ведьма под боком, чьё сердце сейчас так близко, что нельзя не почувствовать, как оно бьётся. Ещё никто так не выводил его из себя и не умиротворял, как она.
Люциус осторожно высвободился и прикрыл Гермиону пледом. До начала рабочего дня был ещё целый час, и многое можно успеть.
Вернувшись из душа в халате, он захватил с собой с кухни кофейник, чашки и тарелку с булочками. Но увидев спящую Гермиону на диване, замер и поставил поднос на пол. Она подгребла под себя плед, обнимая его вместо ушедшего Люциуса, и сама осталась обнажённой. Солнечные блики играли на круглых ягодицах, а тени красиво оттеняли терракотовым узкую талию.
Он стоял и смотрел на неё, вспоминая, как разительно отличается эта Гермиона от своей копии: у неё хватало смелости исправлять ошибки своего отражения, а неподдельной искренностью она так вчера покорила, что он захотел принести ей завтрак в постель. Сам.
Люциус склонился и задумчиво провёл по её спине, вспоминая скачки: кажется, эта часть оказалась особенно чувствительной. Гермиона вздохнула. Он отодвинул с её лица спутанные волосы и погладил по щеке.
Потом опёрся на край дивана и кончиком языка провёл по ложбинке на спине — от лопаток до поясницы. Кожа была вкусной, чуть сладковатой с привкусом вчерашнего шерри.
Гермиона мурлыкнула от удовольствия и открыла глаза. Найдя его взглядом, она смущённо улыбнулась.
— Привет… — голос был ещё хриплым со сна. — Что хочешь на завтрак? Я такая голодная, что съела бы свежую пасту с соусом…
— Звучит заманчиво. Но сначала — тебя.
Он вернулся к спине и повторил свои ласки, с удовольствием отмечая, как выгибается от каждого касания Гермиона. Она вздыхала, пытаясь развернуться и обнять его, но Люциус приказал:
— Нет, лежи и не двигайся!
Гермиону охватила дрожь. Он сел на пол рядом и, раздвинув её ноги и придерживая одну на весу, целовал внутреннюю сторону лодыжек, потом принимался за икры, неторопливо поднимаясь к бёдрам.
Гермиона тихо постанывала. От волнующих касаний словно электрические разряды пронизывали напряжённые мышцы. Люциус был так ласков, внимателен, что она таяла от каждого поцелуя. И пробудившееся было поутру чувство вины из-за измены Рону угасло, как затушенная свечка.
— У тебя здесь родинка, — его губы коснулись местечка совсем рядом с лоном. — Как мило…
Тёплое дыхание там, совсем рядом, взвинчивало до предела. Гермиона вся напряглась, будто сжатая пружина, со стыдом чувствуя, как на половых губах выступила влага.
— Люциус… Не мучай меня… пожалуйста! Пожалуйста…
Он сжал её бёдра и резко приподнял, ставя на колени. Но и тогда не спешил исполнить её просьбу. Водил влажной от смазки головкой члена по самому краю лона. Смаковал.
— Хочу, чтобы ты запомнила меня. Меня и ощущение, когда я в тебе.
— Что… — начала Гермиона, и в этот момент он вошёл в неё, разбивая вдребезги зародившееся сомнение.
Она забыла, как дышать, чувствуя внутри обжигающе горячую плоть, а на спине — его руку, которая ласково оглаживала. Из груди вырвался жалобный стон, и Люциус отозвался на этот призыв новым толчком.
Гермиона терялась от нахлынувшего удовольствия. Она бесстыдно подставлялась ему, нанизываясь, упираясь руками в клетчатую обивку на подлокотнике. Люциус обхватил её тонкую талию, любуясь возбуждающим видом круглой оттопыренной попки. Он изнывал от жара Гермионы. И каждое погружение в тесную плоть, сжимающую со всех сторон, плавило в огне блаженства.
— Ох, Люциус… Люциус!
Люциус уловил знакомые молящие нотки в голосе и отыскал пальцем клитор, потирая его.
Гермиона забилась, тяжело дыша, и он ускорился, чувствуя, как она исступлённо сдавливает его изнутри.
— Моя хорошая… моя девочка… ох… Да-а!
Потом она легла на спину, обняла его за шею и опрокинула на себя. Люциус не помнил, когда его целовали так нежно и благодарно. Искренне. Он лёг рядом и, опершись на руку, согнутую в локте, любовался девушкой: глаза томно прикрыты, длинные ресницы роняют тени, восхитительная грудь вздымается, мечтательная улыбка на распухших губах.
Люциус прошептал:
— Доброе утро, миссис Малфой!
Улыбка Гермионы разом отцвела. Ведьма поднялась, с недоумением глядя на него. Она медленно провела по лицу, с которого сошла вся краска, и хрипло ответила:
— Я не изменилась за ночь, Люциус. Я всё ещё мисс Грейнджер… Ты меня с ней путаешь, да? С моим… отражением?
Он молча смотрел на неё, и Гермиона сочла это за знак согласия. Она судорожно натянула платье и трансгрессировала в ванную. И не слышала окрика вслед.
— Гермиона!
* * *
Гермиона стояла напротив зеркала и смотрела на своё отражение в банном халате. Тело горело от того, как его докрасна натерли щёткой в ванне десятью минутами ранее.
— Отомстила родителям, да? И себе заодно! Дура!
Она ударила кулаком по раме, и та низко зазвенела.
Гермиона всхлипнула. Злость мешались с сочувствием. Но последнее перекрывалось обидой от последней фразы Люциуса. Ощущение было такое, будто съела гнилое яблоко. Или того хуже — червивое. Да что там — отравленное!
Ладно ещё жалеть отражение за лишнюю долю Круциатуса и безумие, но ревновать к ней? И кого? Его, Малфоя?!
Гермиона оделась и уложила волосы в косу. Нужно было всё-таки заглянуть к Мадам Малкин за бельём, вчера было до него. Да и находиться в мэноре невыносимо.
Чужая здесь. Это не её дом. Не её муж. И даже любовник — и тот чужой!
Завтрак она попросила Хэнка принести в свою комнату: видеть Люциуса просто не могла. А когда домовик уносил тарелки и спросил, чего бы миссис Малфой хотела на обед, Гермиона едва не расплакалась. Воспоминание о том, как они с Люциусом вчера готовили вместе, неожиданно обожгло болью.
— Какая теперь разница, Хэнк? Ну вот какая?!
Она так расстроилась, что чуть не забыла покормить Ронни и налить свежей воды в поилку.
* * *
Люциус хмуро шёл по коридору. Он провёл по подбородку, думая о том, успеет ли побриться.
«А как хорошо начиналось утро! И дёрнул же гриндилоу назвать её именно так, а не иначе!
Что поделать, слишком привык, что она Малфой, а не Грейнджер. Но она — Грейнджер. А может, здесь крылось что-то ещё? В желании звать её «миссис Малфой»… Будить по утрам вот так, приносить кофе и булочки.
Какая чушь! Скоро она исчезнет, и всё вернётся на круги своя».
Впрочем, не признать того, что хорошо было именно с ней, он не мог. Эта Гермиона затронула ту часть души, что долгое время таилась под толстым слоем пепла, когда сердце горевало по погибшей Нарциссе. И часть эта звенела, как задетая струна.
Быстро проходя мимо портретной галереи, Люциус вдруг остановился у изображения Арманда Малфоя. Тот как всегда дремал, сложив руки на животе, и тревожно всхрапывал.
— Арманд! — позвал Люциус. — Арманд, проснись!
Предок свистнул носом и открыл заспанные глаза.
