— Что тебе вдруг понадобилось?
— Всего лишь вопрос, — Люциус с любопытством наклонил голову. — Что такого сделала моя нынешняя грязнокровная невестка, что вы все вдруг стали плясать под её дудку? И только не ври мне, что она вам просто понравилась в отличие от той, другой!
Арманд прищурился. Он неторопливо поправил нарисованный шаперон и задрал фамильный подбородок.
— Видишь ли, потомок, доброе слово и низзлу приятно. Мы висим здесь Мерлин знает сколько времени и от скуки уже все кости друг другу перемыли, особенно твоя тётка, Жюстина, чтоб ей…
— Я всё слышу! — сердито отозвалась Жюстина.
— Продолжай! — потребовал Люциус.
— Она нас слушала, — улыбнулся Арманд, и его лицо вдруг помолодело от этой тёплой улыбки. — Она слушала наши истории с искренним интересом и переживала за нас! Искренне смеялась и пугалась. Чистая душа. Такая добрая… Как такую не полюбить?
Люциус мгновение мерил его изучающим взглядом, а потом молча развернулся и отправился в спальню. Не хватало ещё опоздать на работу.
* * *
Гермиона торопливо шагала по Косой Аллее, придерживая сумочку. Здесь осень ощущалась острее, поскольку было намного прохладнее, чем в южном Уилтшире. Полы лёгкого плаща трепетали от резких порывов ветра, и ведьма ежилась: чулки не спасали от кусачего холода, а белья пока что так и не было.
Август шёл к середине, и Аллея гудела от школьников с родителями, которые закупали всё к новому учебному году. Дети хвастались друг перед другом мётлами, ящерицами и воронами, толстый черноволосый мальчишка запихивал зазевавшемуся брату за воротник садовых улиток, а девочка в синей шапке истерично орала так, что уши закладывало: «Нет, мама, я хочу ядовитую жабу! Сейчас!»
Гермиона стиснула зубы. Никогда ещё она не бывала здесь в таком раздражении. Бесило всё: капризные дети, злые взрослые, цветные постеры с новыми котлами, а особенно — навязчивая реклама новых учебников под редакцией какого-то Лоулоу (господи… Дал же бог фамилию!).
Она хотела пройтись по магазинам пораньше, но так засиделась в библиотеке, пытаясь прояснить сложившуюся ситуацию.
Что бы она ни делала, всё выходило не так. Она ошибалась шаг за шагом. Родители. Люциус. Всё не то и не так.
«Деяния Великих», в которые она заглянула после завтрака, сообщали: чем больше отклонений от твоего привычного поведения в этом мире, тем больше в родном. Потому что возникает резонанс, которым Вселенная уравновешивает колебания во всех реальностях.
Гермиона представила, как отражение очнулось в Малфой-мэноре, там, где и должно было, точно так же, как и она оказалась в Отделе Тайн, там, где и была. Оставалось только догадываться, как отреагировал тот, привычный Люциус, на её появление в своём доме. Повезло, если не огрел Ступефаем сразу. А может, его и вовсе удар хватил: грязнокровка в его доме! Смерти подобно! Тут Гермиона вообразила, какие любопытные подробности могло сообщить Малфою отражение, и скорчилась от смеха. Она вспомнила свою первую ночь в этом мире и поняла, что дома-то всё, скорее всего, случилось в обратном порядке: тому Люциусу, должно быть, пришлось отбиваться от её отражения. И даже не факт, что успешно, учитывая характер и темперамент этой сумасшедшей. Но потом Гермиона вспомнила, что ей придётся возвращаться и расхлебывать всё, что натворит отражение. Впрочем, им обеим придётся. Вот в чём проблема.
Утром она всё-таки набралась смелости и внимательно рассмотрела медальон. Пыли на рубине осталось немного. Три дня, не больше. Видимо, высыпалось всё, что было тогда в чашечке Петри. Ровно на неделю.
И это неприятно скребло где-то в сердце. Мучило чувство, что тебя обокрали. Ограбили, забрав самое ценное. Отняли…
Гермиона стиснула зубы и сунула медальон в сумочку.
«Давай, Гермиона! Соберись. Да что с тобой такое? Ты, в конце концов, ведущий научный сотрудник Отдела Тайн или безмозглая подопытная мышь, которой голову вскружить может одна только ночь?!»
У «Мадам Малкин» она проторчала полчаса, выбирая бельё. И очнулась, когда в упаковке обнаружила вместо удобного хлопка в простом дизайне какие-то кружева, звёздочки, паутинки. С досадой Гермиона хотела выложить это непотребство и начать выбирать сначала, но, посмотрев на время, поняла, что и без того сильно задержалась. Пришлось брать то, что было навеяно мыслями о Малфое, чёрт бы его побрал.
Она хотела зайти во «Флориш и Блоттс», но там была такая давка, что пришлось развернуться. По пути в лавку зелий Гермиона вдруг заметила Рона под руку с незнакомой девушкой. Они весело о чём-то говорили и смеялись. Увлечённая друг другом парочка совсем её не замечала, они зашли в магазин «Всё для квиддича», и колокольчик звякнул, заменуя приход нового покупателя.
Вдруг ей вспомнились слова Гарри в аврорате «Я не оправдываю Рона». Новая загадка, на которую не терпелось найти отгадку. В чём это он его не оправдывал?
Гермиона поспешила в магазин следом за ними.
Она обнаружила Рона у витрины с мётлами. Красивый и плечистый, он держал на весу новый «Вихрь» и оценивал балансировку.
— Привет, Рон. Отойдём?
Он бросил на неё хмурый недовольный взгляд: очевидно, увидеть здесь бывшую подругу ожидал меньше всего. Его девушка, пухленькая брюнетка, поморщилась:
— Чего тебе?
Но Гермиона даже не удостоила её взгляда. Рон всё же оценил обстановку и решил уступить.
— Идём. Только быстро. Нам ещё кольца выбирать.
Они отошли к окну, в дальний угол. Гермиона не удержалась от шпильки:
— Кольца, значит? Женишься?
Рон пожевал губами. Он смотрел на улицу, не желая встречаться взглядом с ней.
— Если ты пришла, чтоб опять выяснять отношения — уходи. Ничего нового я тебе не скажу.
— Как насчёт старого? Того, из-за чего мы поругались?
— А что изменилось-то? — со злостью бросил Рон. — Ты как была шлюхой, так и осталась!
Гермиона и сама сначала не поняла, как успела среагировать. Просто голова Рона дёрнулась, а ладонь жгло от хлёсткого удара.
— Не смей, — тяжело дыша сказала она, — не смей так меня называть!
Рон прижал пальцы к щеке, не веря, что она смогла сделать это.
— Другого ты не заслуживаешь. Мой дружок был слишком большим для тебя, а, Герм? У Малфоя поменьше? То-то ты к нему сбежала, как последняя…
Вне себя от холодной ярости Гермиона замахнулась, но её руку поймала спутница Рона.
— А ну не смей трогать моего жениха, дрянь!
Гермиона обернулась. Покупатели с интересом наблюдали за сценой, которую они устроили. Она молча выдернула руку и вышла.
На улице на неё напал ледяной ветер. Явно северный, он забирался под плащ и кусал, обжигая холодом. Казалось, он добирается до самого сердца, пытаясь заморозить его, чтобы уберечь от боли.
«Вот, значит как. «Дружок слишком большой».
Гермиона отрешённо смотрела, как от ветра раскачивается вывеска какого-то кафе «Минни» и думала о том, какой же была жизнь отражения с вот таким вот Роном. Что он делал с ней? Принуждал? Насиловал? С горечью она поняла, что даже подробностей знать не хочет. Иначе просто найдёт его и расправится. Жестоко расправится.
Она вдруг вспомнила поступки Рона со всей их неприглядностью: как он бросил Гарри во время Кубка Трёх Волшебников из-за глупой обиды, как бросил их обоих в лесу и сбежал…
«…в Нору, чтобы набить себе брюхо…» — газетный заголовок с интервью другой Гермионы всплыл в памяти. Отражение пыталось отомстить. Ей было больно, и она била в ответ по самым больным местам.
Гермиона почувствовала себя грязной, испачкавшейся в чём-то гадком, от чего уже не отмоешься. И на мгновение сердце зажгло от боли, будто бы всё это случилось с ней — пытки Лестрейндж, обида родителей, а ещё и это…
Понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Гермиона сдавила пальцами виски, вполголоса повторяя: «Я — Гермиона Грейнджер, я — Гермиона Грейнджер…»
Руки так и чесались пойти и вытряхнуть из Рона правду. Она уже повернулась к магазину «Всё для квиддича», но тут сверху к ней вдруг плавно спустилась сова. Гермиона отцепила письмо от лапки и развернула.
