— Значит, почти с самого начала?
Диметриуш честно попытался изобразить покаяние, но губы сами собой расползались в довольной улыбке.
— Чудовище… — проворчала она, обнимая его за шею.
— Любимое, я надеюсь?
Поцеловала в подбородок и хмыкнула:
— Скорее, колючее… Ай! Щекотно! Димка, прекрати! Сам знаешь, что любимое.
Димон удовлетворённо вздохнул. Знает. Теперь.
— А ещё ревнивое и совершенно не думающее о последствиях!
— Это о каких, например? — возмутился он.
— О таких, — Машка заёрзала, натягивая приспущенное бельё и джинсы, а Диметриуш почувствовал, как к щекам прилила кровь. Ни цветов, ни кольца, ни шампанского. Даже не раздел её до конца, поимел второпях, как… как… — У меня из-за тебя теперь всё мятое и… — она наморщила носик и покраснела, — липкое.
Кровь несвоевременно отхлынула от головы к другому органу, и Димон осторожно отодвинулся от девушки. И в самом деле, чудовище!
— Прости, — пробормотал он, зарываясь лицом в её волосы, надеясь, что ему только кажется, что в голосе не слышно ни капли сожаления. — Хреновый из меня романтик…
Маша хихикнула.
— Что? — счастливо улыбнулся, наслаждаясь звуком её смеха.
— Ничего. Я в душ. Люблю тебя, — и спрыгнула с кровати, уворачиваясь от его руки, так что осталось лишь проводить взглядом, да бросить вдогонку:
— Я тоже тебя люблю.
Вот так вот. Спокойно. Без лишних нервов. Между делом. Вообще ничего сложного.
Поправить собственную одежду и привести себя в порядок Диметриуш решил во второй, гостевой, ванной, для чего пересёк гостиную, заметив на журнальном столике у двери нахохлившегося мозгоеда. Бьёри на секунду застыл перед ним, испытывая совершенно иррациональное чувство неловкости.
— Это моя женщина, — прошептал он, оглянувшись через плечо. Не хватало ещё, чтобы Машка увидела, как он с её розовым монстриком разговаривает. — Но ты можешь остаться. Только в спальне не появляйся.
Мозгоед презрительно фыркнул и, опустив мордочку на передние лапки, закрыл глаза, всем своим видом демонстрируя, что плевать он хотел и на Димона, и на его приказы.
— Ну и чёрт с тобой, — проворчал Диметриуш. — Живи пока.
Хорошее настроение никуда не исчезло, да и счастье искрилось под кожей, будоража кровь, но мысли уже закрутились вокруг насущных проблем. Поэтому, когда, выйдя из уборной, Диметриуш услышал шум воды, доносившийся из второй ванной, он не пошёл в спальню, а шагнул к входной двери. Нетерпеливо хлопнул ладонью по гладкой древесине и произнёс, когда в дверном проёме появился один из маминых людей:
— Пойди к моей матери и скажи ей, что мне давно не двенадцать.
На лице стражника не дрогнул ни один мускул. Хорошо всё-таки матушка их выдрессировала.
— Не понимаю, о чём вы, ваше императорское…
— Ага, — Диметриуш жестом велел мужчине закрыть рот. — И если ещё раз ты или кто-то из твоих людей решит, что меня можно безнаказанно запереть в комнате, как мальчишку…
Мужчина нервно дёрнул шеей и, быстро оглянувшись назад, кивнул.
— Нас слушали?
— Как можно? — искренне возмутился стражник, прижав к груди обе руки.
Диметриуш поморщился.
— Значит, слушали… И доложить успели?
— Ваше высочество, и в мыслях не было!
И снова это искреннее удивление и полный горькой обиды взгляд. Проклятье! Зная мать, Диметриуш был на сто процентов уверен, что она не постесняется признаться в том, что подслушивала, и потребует объяснений. Только этого ещё не хватало!
— Свободен.
Димон постоял в гостиной, ожидая щелчка замка, а когда его не последовало, удовлетворённо кивнул, пробормотав:
— Но жить мы всё равно будем на Тринадцатом…
А затем обратил внимание, что в ванной перестала журчать вода, и поторопился к Маше. Он радовался, что они смогли нормально поговорить, но этого было недостаточно. Слишком многое отвлекало и мешало полноценно наслаждаться внезапно обретённым счастьем. На секунду возникло желание бросить всё: работу, расследование, вездесущего Фоллетского — и удрать вдвоём куда-нибудь, где их никто не знает и никогда в жизни не найдёт… Но лишь на секунду. Прекрасно понимая, что это не выход из ситуации, Диметриуш обнял свою Машку и лишь восхищённо головой покачал, когда она неуверенно пробормотала:
— Дим, а что от нас Савелий хотел? Надо бы разобраться со всем, чтобы не висело…
— Обязательно разберёмся, — прошептал он. — Думаю, сейчас самое подходящее время.
— Но как же… — Маша перевела взгляд на дверь. — А ты хочешь, чтобы я попросила… — Димон прижал палец к её губам и качнул головой.
— Тс-с. Пусть лучше пока о Пуде никто не знает.
«И может быть, это «пока» станет величиной постоянной».
Не говоря ни слова, Машка вышла в гостиную, на ходу собирая волосы в высокий хвост. И вот же удивительное дело, розовый мозгоед, лишь только её заметив, подорвался с места и с противным писком бросился к хозяйке, а затем привычно устроился у неё на голове, притворившись лохматой резиночкой для волос. И Димон готов был поклясться на императорском скипетре, что перед этим проклятый монстр бросил в его сторону насмешливый и высокомерный взгляд.
«Интересно, можно ревновать к домашнему питомцу?» — мрачно подумал Бьёри и по-хозяйски положил руку на Машкино бедро.
Минуту спустя они стояли посреди гостевой гостиной, в которой главный дворецкий разместил Савелия.
Наружник сидел у журнального столика, обложившись пергаментными свитками, и, если ему не пришла в голову идея начать писать мемуары, был занят какими-то сложными, судя по количеству испорченной бумаги, расчётами. Услышав шум за своей спиной, он стремительно оглянулся и так же стремительно искривил лицо в насмешливой гримасе.
— Не прошло и года, — проворчал он, отворачиваясь к бумагам и игнорируя радостный приветственный визг Борща.
«И этот тоже в Машку влюблён!» — с необъяснимой досадой подумал Димон.
— Я думал, вы уже не придёте, — буркнул Савелий, не поднимая головы от своих записей. — Вы чем там заняты были столько времени?
Мария присела на корточки перед пиганом, чтобы скрыть ото всех полыхнувшие стыдливым румянцем щёки, а Димон довольно фыркнул и ответил:
— Не твоё дело.
— Угу. Я так и подумал, — понимающе приподнял бровь («Хорошо, что Машка не видит!») и вдруг спросил. — Шеф, ты, когда просил меня найти некроманта, что конкретно замышлял?
Диметриуш зашипел, как сбежавший на раскалённую плиту кофе.
— Чего ты орёшь?
— Спокойствие, только спокойствие, — Савелий вытянул ноги и кончиком карандаша почесал затылок. — Все подслушивающие устройства мы с Борщом устранили в первую очередь. И даже успели поставить парочку собственных блокаторов, пока вы с Марией Ивановной… хм… Так что с некромантом?
Диметриуш усадил Машу в свободное кресло, а сам устроился на его подлокотнике, задумчиво рассматривая диаграммы и графики, над которыми работал наружник.
— С некромантом? М-м-м… не помню. А что?
Ну, не признаваться же подчинённому, что он планировал провести запрещённый едва ли не во всех мирах обряд, подняв одного из покойников, найденных в доме парикмахерши Любки. И запрещён этот обряд был не только из этических соображений, но, в первую очередь, потому, что это была тёмная, не до конца изученная магия, питающаяся кровью и жизненными силами заказчика и требующая дополнительных жертв. Иногда достаточно петуха или кабанчика, но чаще некроманты в своих ритуалах используют людей.
— Да так… — Савелий развернул один из своих графиков так, чтобы Диметриушу было лучше видно. — Подумалось просто.
То, что Димон сразу принял за странного вида схему, оказалось двенадцатиконечной звездой, густо исписанной до пугающего знакомыми символами и рунами. Взяв в руки лист, Диметриуш хмуро посмотрел на своего лучшего наружника.
— Откуда ты это взял?
— Оттуда, — хмыкнул Савелий. — Тебе, я вижу, эта штучка тоже кажется знакомой.
Она была не просто знакома Диметриушу. Именно из-за этой, как выразился Савелий, штучки полвека назад Империя демонов вздрогнула от государственного переворота и едва не захлебнулась в последовавших за ним кровавых репрессиях. Именно из-за этой штучки у Диметриуша была только одна бабушка, а имя прадеда было под самым большим и самым страшным табу…
