посланный ею, — вещий.
Ишмерай похолодела, однако отмахнулась от фавна и вежливо произнесла:
— Я сожалею, господин Цесперий. Но я не верю.
— Вы отказываетесь от этой веры, ибо боитесь. Но если вы не будете осторожны…
«Что, если пока мы бродим по этим горам, Калиго придет за матушкой, дядей Лореном, Гаспаром и Адиль?.. — в ужасе подумала Ишмерай. — В моем сне Калиго выходил из Кунабулы в Карнеолас…»
Девушка высказала эту мысль вслух, но Цесперий покачал головой, ответив:
— Вы не должны опасаться за судьбу ваших близких. Госпожа Акме и господин Лорен могущественны, и я сам был свидетелем их могущества. Ваш младший брат и ваша маленькая кузина под надежной защитой. Сегодня мне снилось, что Калиго идет в Авалар… вернее, то, что было Аваларом еще три сотни лет назад. В тех горах существует древних проход в Заземелье. Боюсь, как бы не следовал он за нами.
Ишмерай тряхнула головою столь негодующе, что сама удивилась, сколь хорошо ей удалось скрыть свой страх.
— Пусть приходит, — фыркнула она. — А мы прогоним его, верно, господин Цесперий? Мы ведь Рианоры!
— Хотелось бы мне в это верить… — пробормотал он, задумчиво глядя на горизонт. — Быть может, все это воистину лишь дурной сон?..
Устроившись на ночлег рядом с небольшим озером в маленьком пролеске, путники вновь собрались у костра и уговорили Цесперия рассказать ему что-нибудь из древних преданий Архея. Немного подумав, фавн оглядел своих слушателей властным взглядом и затаенно проговорил:
— Если не слыхивали вы о легенде «Плач Атаргаты», с вашего позволения я поведаю вам о ней. Во времена, когда Архей назывался Элассаром, и там ещё правили Боги, и не был он отдан людям, но два могущественных брата, Нергал и Шамаш, уже ненавидели друг друга, было у нашего лучезарного бога Солнца маленькое верное существо. Прелестное и мудрое. С волосами из серебра, белоснежной сияющей кожей и чёрными, будто обсидиан Кунабулы, глазами. Оно не покидало Шамаша ни на минуту — сияло рядом с ним и оттеняло зной его жара. Златовласый Шамаш и Атаргата, сотканная из серебряной пыли и жемчужного сияния звезд. Никого более не любила Атаргата, лишь Шамашу служила, лишь одному ему верила, лишь для него одного хранила себя. Но пришли люди, и к ним Шамаш обратил солнечный свой лик. И пленила душу его смертная дева, Изумрудноокая Ишмерай, и возревновала Атаргата, и умоляла Шамаша прогнать людей из Элассара, ибо недолюбливали их остальные боги. И отвернулся от неё Шамаш, так и не прознав ничего о её к нему любви, и не внял её мольбам и стонам, и взял в жёны он смертную деву, возвысив её и наделив силою. И обозлились боги. И подняла Атаргата восстание, и потерпела поражение. Союзников ее превратили в фавнов и прогнали из Элассара, Атаргату же сослали на небо, с которого бы она до скончания всех времён лунным светом проливала на пустынную ночную землю свои безутешные слёзы по возлюбленному своему Шамашу, которого ей было не суждено более увидеть. Вот уже тысячи веков выходит скорбная Атаргата на небо, усыпанное звездами её погибших в восстании союзников — и тихо плачет, охлаждая землю, которую весь день грел её возлюбленный Шамаш, и греясь в этих испарениях. А на рассвете, едва Атаргата завидит сияние своей златовласой любви, тает от горя на светлеющем небе. Она может отказаться от своего заточения, но для этого должна выступить против Шамаша на стороне его брата, и тогда спустится она с небес и вновь станет свободной, но каждый рассвет она отказывается предать его. И никогда она не встретит более своего возлюбленного. И будет печальной луною лить серебряные лучи слез своих, рука об руку со своей печальной вечностью…
— Какая чудесная легенда! — выдохнула Сагрия, поглубже закутываясь в свой плед. — Вот почему символ Авалара — полумесяц.
— А Атаргата — главная его покровительница, — кивнула Атанаис. — Осужденная богами Кунабулы на вечную разлуку со своей любовью, пусть и неразделенной. Каждую ночь вечности она мучается, но продолжает хранить своему возлюбленному верность. Как может быть крепка любовь!
— Очень занятная байка, — вполголоса проговорил Александр, обращаясь к своим друзьям, и Ишмерай отчетливо услышала его, молясь, чтобы его не услышал Цесперий. — Но более меня занимает то, что фавны хранят и чтут свою историю, свои корни и своих богов, но действуют так, как им заблагорассудится. Народ Атаргаты предал народ Шамаша триста лет назад и бежал, когда Атариатису, потомку Шамаша, так была нужна помощь.
— Но существует и другое предание! — громко возвестил Цесперий, будто стараясь заглушить слова Александра. — Атаргата вернет в исконные земли Архея свой народ, указывая им путь своими серебряными слезами, и заживет он мирно рядом с народом Шамаша.
— Как же Атаргата вернёт в Архей свой народ, если она богиня ночного неба, откуда она не спускается вот уже целую вечность? — съязвил Александр.
— Предания, как приказы, господин Сагдиард, — холодно проговорил Цесперий, — не обсуждаются.
— Только у фавнов… — парировал граф так тихо, что был услышан только друзьями.
— Помолчи уже, Сагдиард! — отчетливо прорычал Марк, и Александр презрительно поглядел на него, но ничего не ответил — роль верного друга он должен был отыграть до конца.
Ишмерай не хотелось глядеть на наглого графа. Она сидела немного поодаль и мечтательно разглядывала усыпанное мерцающими звездами небо. А за тучами, обвив их жемчужными косами, пряталась Атаргата.
«Как прекрасна ты, Атаргата! — мысленно воскликнула девушка, потянувшись к ней всей душою. — Как мужественна ты, тверда и великодушна! Шамаш отвернулся от тебя, но ты по сей день не предаёшь его. Сколько ты выстрадала и сколько ещё придётся тебе выстрадать ради Солнца, ради всех нас, эгоистичных и, должно быть, люто тебе ненавистных, ибо твой возлюбленный покинул тебя ради одной из нас! Отныне я буду петь тебе, Атаргата! Так, как пою нашему солнышку! Я буду молиться, чтобы пение это хоть как-то успокоило твою печаль…»
И девушка запела, нежно, тягуче, светло и так тихо, что путники, обсуждающие сказание о несчастной богине Атаргате, по началу не слышали ее. Но Атанаис, чувствующая музыку каким-то необъяснимым чувством, тихо присоединилась к младшей сестре. Голоса их сплелись и потекли единым потоком в сумрачную ночь, громче, нежнее. Высокий голос Ишмерай заструился хрустальным ручьем, глубокий же, низкий, основательный голос сестры зашуршал
