Мы повернули наши стулья так, что оба сидели спиной к стене, а наши ноги слегка соприкасались. Мика продолжал держать меня за руку, а лбом уткнулся мне в плечо. Конечно, это было бы более романтично, если бы не мой бронежилет, но я находилась при исполнении, к тому же, когда в последний раз я была в больнице, жилет мне пригодился.
Я гладила его заплетенные в косу волосы — французскую косу, которую, как я знала, заплел Натаниэль перед тем, как покинул гостиницу. Ни я, ни Мика не умели заплетать чертову французскую косу, и оставляли волосы распущенными. Не так приятно гладить его по заплетенным волосам, но я понимала, что так волосы не будут скрывать его лицо и с ней куда меньше мороки, чем с любой другой прической.
Мика поднял голову и внезапно я заглянула в его потрясающие глаза, которые сейчас были всего лишь в нескольких сантиметрах от моего лица. Они были зелеными и золотистыми, но не это делало их такими примечательными. Зеленый ободок опоясывал зрачки, а желтое — внешние края радужки. Насыщенность цвета зависела от того, ссужен или расширен зрачок, и в тусклом свете зеленый почти казался серым, но прямо сейчас зеленый цвет его глаз напоминал бледность молодой весенней листвы, а желтый — осенние листья, как будто в глазах Мики одновременно было и возрождение и увядание природы. Цвет особенно поражал на фоне его очень смуглой кожи; когда кожу Мики покрывал летний загар, его глаза смотрелись еще более восхитительными. Он был таким же смуглым, как Ричард Зееман, наш Ульфрик, король волков, но в его семье не было коренных американцев. Я спрашивала у Мики, есть ли в его роду коренные американцы или испанцы, как у меня, но он просто ответил «нет». Интересно, что это никогда не приходило ему в голову и не объясняло его смешанного наследия. Либо он сам об этом не думал, либо не считал, что для кого-то из нас это важно.
— Я не знаю как с этим справиться, Анита, — наконец произнес он.
— С чем?
— Спустя столько лет вновь обрести отца и тут же его потерять.
В этом был весь Мика: прямолинейный, говорящий все как есть, и прямо в точку. И тут я осознала, что это совсем не он. Больше трех лет, что мы вместе, он скрывал от меня кое-что важное.
— Что случилось? Я только что увидел на твоем лице тень какой-то мысли.
— Да многое случилось с тех пор, как мы тут приземлились, а ты спрашиваешь, что не так, — ответила я и сделала все возможное, чтобы выдавить из себя улыбку.
Мика улыбнулся в ответ.
— И, по твоему, я только что вообразил, что ты о чем-то подумала?
Я вздохнула. И осознала, что не собираюсь ругаться с ним из-за драк за доминирование до тех пор, пока мы не вернемся домой. Мне не хотелось причинять ему боль, когда он и так подавлен, и пока не утихнет боль, которую я увидела в его глазах, когда он вышел из палаты отца. Но я слишком долго ждала. Я могла врать, но Мике я лгала редко. На самом деле, то, что он так долго скрывал от меня такой важный момент наводило на мысль, а не скрывал ли он от меня что-то еще. Мне не нравилось об этом думать, и я просто ненавидела предстоящую тему разговора, тем более сейчас, когда Мика и так никакой.
— Я люблю тебя, — просто сказала я.
— Я тоже тебя люблю, но твои слова прозвучали как предисловие к чему-то плохому, — ответил Мика.
— Ты меня слишком хорошо знаешь.
— Мы давно вместе. Неужели не должны хорошо знать друг друга?
Я улыбнулась.
— Ты прав, и признаюсь, я была очень серьезно настроена с тобой поговорить кое о чем, не касающемся твоей семьи и нашего здесь дела, но увидела тебя и…
— И я был полностью расклеенным, — закончил за меня Мика.
— Я этого не говорила. Я считаю, что ты чертовски хорошо держишься при таких обстоятельствах.
Он улыбнулся.
— О чем ты хотела поговорить?
— Мика, потенциально эта тема может привести к серьезной стычке. Давай не будем ее сейчас обсуждать.
— Что-то настолько серьезное и ты честно хочешь отложить обсуждение?
— Да, сама себе удивляюсь, но могу подождать, — кивнула я.
Он склонил голову набок и посмотрел на меня.
— Считаешь, что идея с «подождать» для меня будет хорошей?
— Да, считаю.
Мика прищурился.
— Ты поймешь, если я скажу, что ты чересчур рациональна и меня это на самом деле нервирует?
— Да, вообще-то пойму, — рассмеялась я.
Мика улыбнулся, и на этот раз его улыбка вышла ярче прежней.
— Анита, рассказывай, потому что сейчас я просто убежден, что речь о том, что рассказал нам мой отец о Ван Клифе и псевдо военной фигне.
— Эта информация может оказаться не ложью, но речь не об этом.
Мика глянул на меня.
— Клянусь, — ответила я на его взгляд.
— Ты же понимаешь, что сейчас же должна мне все рассказать, иначе накручу себе самое худшее.
Пришла моя очередь положить голову ему на плечо.
— Мика, я пытаюсь быть рациональной. Позволь оставить как есть. Позволь хоть раз быть взрослой.
Он коснулся моих волос, поднял мое лицо, чтобы мы посмотрели друг на друга.
— А теперь ты меня пугаешь.
— Проклятье, мы оба по-своему непреклонны.
— Да, и это одно из твоих качеств, которое я полюбил сразу.
Я держала его за руки и смотрела ему в глаза. Я боялась этого разговора, потому что, если он мог скрыть подобное от меня, то мог скрывать и другое, более серьезное, способное разрушить нашу пару. Я поняла, что боюсь заводить этот разговор, и не завести его боюсь, что совсем не имело смысла.
— А я люблю то, что ты любишь это во мне, потому что очень многие мужчины это ненавидели.
— Тогда, Анита, чем бы это ни было, мы через это пройдем. Мы оба слишком ценим друг друга, чтобы позволить чему-то все испортить.
Сидя вот так, держа Мику за руки, глядя на него, я ему верила, но… я всегда ему верила, а сейчас чувствовала себя, словно он мне врал, и… а, да к черту все.
— Ладно, дело в том, что на самом деле ты дрался с лидерами других животных групп, чтобы вынудить их присоединиться к нашей Коалиции?
— Иногда. — Мика произнес это так, словно это было ничем, обычным делом, само собой разумеющимся.
Я попыталась вырвать от него свои руки, но Мика их крепко держал.
— Почему ты злишься?
— Почему я злюсь? Черт, Мика, ты уезжаешь из города, участвуешь в опасных боях насмерть и считаешь, что я не должна об этом знать?
— Говори тише.
Мне хотелось закричать громче, но Мика был прав; я только что сказала, что он, согласно людскому закону, связан с убийствами. Я понизила голос, наклонилась к нему, но мой голос по-прежнему оставался сердитым — чуть мягче гневного шепота.
— Как ты мог от меня это скрывать?
