— Зачем… Эрн, я ведь велела тебе оставаться на месте!
— Я нарушил ваш запрет, госпожа. А если уж один запрет нарушен, почему бы не нарушить другой — вот я и вошел в дом. Вы не поверите, госпожа, все двенадцать лет меня мучило любопытство, и наконец…
— Тебя могли увидеть!
— И что же? — Эрн тихо рассмеялся. — Меня убили бы еще раз? Да и вы, госпожа… вам следовало бы позвать людей. Вы ведь не должны прощать рабу такую дерзость.
Не должна. Почему же сейчас она чувствует себя такой беспомощной… беззащитной?..
— Ты не должен так говорить.
— Разумеется. Раб должен молчать. Либо издавать положенные звуки. Ваши собаки обучены лаять по команде «голос». А рабы — отвечать «да, госпожа», «слушаюсь, госпожа», «как прикажете, госпожа»… Впрочем, различие между рабом и собакой есть. Собака ходит на четырех ногах, а по команде встает на две. Раб же при виде хозяина преклоняет колени. Бить собаку — бессмысленная жестокость, бить раба — полезно и поучительно… Ваш отец наставлял вас: раб — не мужчина, рабыня — не женщина. Только сам он об этом позабыл, когда…
— Замолчи! Замолчи немедленно! — не потребовала — взмолилась Вирита.
— Нет, сейчас вы дослушаете до конца, — ожесточенно проговорил Эрн. Его лицо было в тени, но голос не оставлял сомнений — Эрн разгневан. — Зачем вы сохранили мне жизнь? Не за тем ли, чтобы посчитаться с отцом? Воистину, госпожа, нет более занимательного занятия, чем распоряжаться чьей-то жизнью!
— Эрн, послушай… Эрн, мне нужно видеть твои глаза… я не могу говорить с невидимкой!
— Почему вас это смущает, госпожа? — Эрн не шелохнулся.
Вирита, не колеблясь ни мгновения, сделала шаг к нему. Он отступил на два шага.
— Впрочем, вас не так-то просто смутить. Вы стоите передо мной едва одетая — и не смущаетесь… Или все-таки раб — не мужчина?
— Эрн!..
— Замечательную кличку вы когда-то придумали мне, госпожа… Коротко, звонко… А главное — вам нравится.
Эрн помолчал. Вирита вдруг поняла, что сейчас… вот сейчас он скажет самое главное — и ей стало страшно.
— Я пришел проститься с вами, госпожа, — в голосе Эрна не было злости, только усталость.
— Почему?.. — едва слышно вымолвила Вирита.
— Вы по-прежнему претендуете на мою жизнь?
— Эрн… Куда ты пойдешь?
— Не пытайтесь выяснить, госпожа… если действительно желаете мне добра.
— Но ты же обещал…
Молчание.
Вирита бросилась к шкафу.
— Вот, возьми, — она протянула Эрну кошелек.
— Вы щедры, госпожа, — Эрн снова насмехался. — Только я и так вознагражден сверх всякой меры.
Кошелек тяжело упал на пол.
— Я не думала, что ты можешь быть таким… таким безжалостным… Я не верю, что ты уйдешь…
— О какой безжалостности вы говорите? Это жизнь, госпожа. Ваша жизнь. Не правда ли, без украшений она выглядит довольно убого. Я претендую на другое — не знаю, лучшее или худшее. Но — на другое.
— Эрн, не оставляй меня, — Вирита схватила его за руку. И поняла — не удержит.
— Опомнитесь, госпожа. Завтра вам будет стыдно об этом вспоминать, — Эрн отстранился.
— Не уходи, Эрн, прошу тебя, не уходи… — твердила Вирита.
Знала, что он уже не слышит, но продолжала повторять. И ждала, до самого утра ждала, когда он вернется.
Эрн не вернулся.
* * *
Далеко за полночь хозяин уединенного лесного домика был разбужен стуком в дверь.
Пес насторожился, но не залаял. Значит, гость хорошо ему известен. Эрн.
— Что-то ты сегодня припозднился, — Учитель, по своему обыкновению, не выказал удивления.
— Я разбудил вас? Простите.
— Надеюсь, причина достаточно весомая? — мужчина усмехнулся.
— Надеюсь, — в тон ему ответил Эрн. — Я пришел попрощаться.
— Припоминаю, мы уже прощались. И, как вижу, ты до сих пор не уехал. Так куда же тебя усылают? В Восточное имение, как и предполагалось?
— Никто меня не усылает.
— Неужели сбежал? — иронически полюбопытствовал Учитель. Он не верил, что Эрн может решиться… уже не верил.
— Ни в коем случае. Меня убили.
Впервые Эрн видел Учителя в таком изумлении — изумлении, которое невозможно скрыть.
— То есть… как это? Ты хочешь сказать…
— Только то, что уже сказал. Раба по имени Эрн больше нет.
— Та-ак… — Учитель нахмурился. — Садись и рассказывай. И не оглядывайся на дверь. Никуда ты не пойдешь… по крайней мере, до тех пор, пока все не расскажешь достаточно вразумительно.
Он ни словом не прервал рассказ Эрна. Да и потом не торопился говорить. Спросил только:
— Что ты собираешься делать?
— Что вы хотите услышать? — вскинулся Эрн.
— Правду, — спокойно ответил Учитель.
— Я не знаю.
— Ты готов довериться мне?
— А разве у меня есть выбор?
— Теперь — есть. Мне хотелось бы сказать — был и раньше, но ты… ты чувствовал себя рабом, Эрн.
— Но вы приняли участие в судьбе этого раба. Я до сих пор не знаю, зачем.
— Затем, чтобы однажды говорить с ним как со свободным. Сегодня я буду говорить с тобой, как со свободным, Эрн.
— Великая честь! — Эрн ухмыльнулся. — Я польщен, мой господин!
Учитель с улыбкой покачал головой.
— Успокойся, Эрн. Успокойся. И послушай. Помнишь, я однажды сказал тебе, что буду считать тебя тем, кто ты на самом деле. Прежде я видел перед собой мальчишку, который усомнился во многом, в чем раб сомневаться не должен, но при этом остается рабом. И помнит, что он раб. Но порою забывает — и тогда… В такие минуты ты очень напоминал мне другого мальчишку… такого, каким был когда-то я. Ты спросил, почему я принял участие в твоей судьбе. Я могу ответить. Теперь — могу. Я тоже однажды усомнился. И сомнения привели меня сюда. Когда-нибудь я тебе расскажу… тогда, когда ты действительно будешь готов меня выслушать. А сейчас… ты должен знать вот еще что. Однажды ты упрекнул меня в суровости. Заслуженный упрек. Точнее, я заслужил бы его, если бы не относился к тебе как к сыну. А теперь подумай, как невыносимо видеть своего сына рабом.
— Учитель…
— Не говори. Прежде чем скажешь — подумай.
Эрн молчал всего лишь мгновение.
— Учитель, если вы прикажете, я останусь.
— Я не вправе тебе приказывать. Я могу попросить. И прошу.
— Я останусь, Учитель, — благодарно ответил Эрн.
* * *
Прохладное белое облако шелка и кружев. Вирита идет, окруженная величественно-белым сиянием. Туфельки звонко цокают по беломраморным плитам. Торжественная мелодия наполняет огромную светлую залу. Вирита идет, влекомая сильной рукой.
— Вот ваше новое царство, моя госпожа…
