Тогда я не придал значения приходу этого сумасшедшего, заросшего седыми космами, старика. Но отец всегда верил в высшие силы и питал слабость к предсказаниям. Не раз заводил речь о том, что нашему народу нужен ребёнок – сын чистокровного Инглинга и Каменной жрицы. Он вернёт детям равнин утраченную магию.
Тогда мне это казалось смешным, бредом воспалённого сознания. А сейчас…
– Я рассчитываю на тебя, сын мой, – глухо произнёс лорд, опускаясь в кресло. – Если справишься, я щедро награжу тебя. Признаю перед людьми и дам своё имя – не об этом ли ты мечтал, Ренн?
– Ваша воля закон, мой господин.
Он кивнул удовлетворённо, потёр подбородок.
– Я всецело доверяю тебе в этом деле. Ты упрям, но далеко не глуп. Собери отряд, возьми с собой Дема, щенку давно пора превратиться в матёрого волка. Банда Топоров – не самая главная ваша задача. И помни! – лорд взметнул палец. – Никто не должен ничего знать. Время пока не пришло, я умею терпеть. А теперь иди.
Не помню, как покинул его кабинет. Ноги несли знакомой дорогой прочь – необходимо побыть в одиночестве, собрать обрывки мыслей в цельное полотно. Решить, как быть дальше.
Отец выглядел помешанным, его глаза светились фанатичным блеском, когда он рассуждал о пророчестве и покорении Антрима. Сумасшедший тщеславный старик. Мало ему денег, мало ему власти и славы – хочет больше. Всегда больше. И готов заплатить за это чужой кровью, как и во Фризии, где я воевал семь лет назад, добывая эту проклятую славу, земли, дань.
Призрак войны до сих пор стоит у меня за спиной. Приходит по ночам. Не даёт забыть, что часть меня навсегда осталась в той выжженной земле. Я вернулся оттуда другим.
Мимо проносились замковые коридоры, слуги почтительно кланялись, стражи кивали – я их не видел. Но в зеркальной галерее вдруг запнулся, остановился, как будто вспомнил что-то.
Рамы зеркал были обрамлены янтарной крошкой. Богато, изысканно. Солнце щедро вливало свет в открытые окна, и камни вспыхивали золотыми искрами – совсем, как глаза одной жрицы, случайно встреченной в Скальном городе. А сейчас мой отец желает подмять под себя её дом и протоптаться по нему железными сапогами.
Почему меня это так волнует?
Я запрещал себе думать о Рамоне. Запрещал вспоминать, но она настойчиво лезла в голову, поселилась в мозгу, а покрытый дымкой тайны облик отпечатался под веками. Я случайно поймал своё отражение – стою с глупым видом, разинув рот. Ну не дурак ли?
И в тот момент, когда я усилием воли загнал воспоминания о горной деве в самый тёмный и пыльный чулан своего разума, впереди замаячила знакомая фигура.
Демейрар шёл так, словно не замечал меня. Намекал – посторонись, бастард, идёт законный наследник. Места было достаточно, чтобы мы могли безболезненно разойтись, но, конечно же, мы сцепились плечами, как два зверя на одной территории.
– Опять за своё, Ренн? – брат отряхнул рубаху так, будто измазался в грязи. – Забыл своё место?
– Моё место там, где я пожелаю. А вот ты мнишь себя грозным псом, но на деле – маленький гавкучий щенок.
Словесные перепалки с младшим братом всегда навевали скуку, но сейчас я всё ещё горел после разговора с отцом. Как бы не потерять голову и не врезать Дему. Могу не рассчитать силы и покалечить его.
– Кто ещё из нас животное, – братец не сдержал презрительного взгляда. – Верный пёс лорда, только рабского ошейника не хватает. Сын падшей женщины…
Один бросок – и пальцы сомкнулись на белом горле. Я впечатал Дема в стену и навис, глядя в расширенные блёклые глаза.
– Ещё раз откроешь рот – пожалеешь, – и заставил себя разжать пальцы. Он сипло вдохнул и закашлялся. – Впредь будь осторожней в выражениях… брат.
Щёки Дема заалели, рот скривился – он стал похож на петуха, которому ощипали перья. Пусть скорей летит в свой курятник, под крыло мамочки и её придворных дам.
– Ничего, когда-нибудь ты будешь гнуть шею передо мной, отец не вечен! Ещё посмотрим, за кем останется последнее слово, и чего стоит твоя верность Инглингам, – выдав свою пламенную речь, братец отряхнул рубашку и отошёл от меня на шаг, словно боялся, что я снова на него наброшусь.
– Тогда придётся постараться, чтобы я признал тебя своим господином.
Не оборачиваясь, я оставил его исходить желчью и бессильной яростью. В свои двадцать Дем считал себя взрослым опытным мужем, хоть и не участвовал ни в одном сражении. Чувствовал, что лорд не воспринимает его всерьёз, злился и видел во мне главного соперника.
Ничего, это пройдёт.
Всё когда-нибудь закончится.
***
Моя спальня расположилась на самом верху восточной башни – здесь свежо и обзор на город хороший. Главное подальше от придворной возни и лоснящихся рож аристократов.
В этом замке я сделал свои первые шаги, но он так и не стал мне домом. Под каменными сводами я всегда был чужим, а стены давили и высасывали жизнь – потому и хотелось нестись прочь, как семя, гонимое ветром.
Сколько себя помню, я всегда любил сбегать и бродить по городу, ввязываясь в драки с местными мальчишками – сыновьями булочников, рыбаков и сапожников. Некоторые из них стали мне добрыми друзьями, с которыми я был не прочь пропустить по кружке эля в таверне старины Эда. А то и кулаки почесать.
Но скоро побеги в город перестали волновать кровь, и тогда я начал уходить в горы, прихватив из конюшен свою лошадь. Бродил там подолгу, и с каждым разом отлучки удлинялись – это доводило наставников до обморока, а отца – до белого каления. Но ни выговоры, ни розги, ни попытки запереть под замок не могли успокоить мой дух. С неодолимой силой меня тянули нехоженые тропы и глубокие ущелья, а каменные исполины звали, стоило закрыть глаза.
Раздумья прервал громкий стук в дверь.
– Ты даже не навестил меня! – полетело звонкое обвинение, как пущенный из пращи камень.
– И без того дел было по горло, – ответил не слишком вежливо и посторонился, впуская нежданную гостью.
Мейра по-хозяйски ворвалась в спальню и закружила по ней, как соколица. Эта женщина была красива той классической красотой, которую воспевали поэты – аристократически бледная кожа, высокий лоб, глаза василькового цвета под крутым изгибом бровей, маленький нос. Нижняя губа была полнее верхней, поэтому иногда казалось, что она её специально выпячивает, капризничая.
Я против воли засмотрелся на рот, который с жаром целовал, о котором мечтал когда-то. А она вдруг брезгливо скривилась, растеряв половину своей прелести.
– Я знала, знаала… Я давно подозревала, что у тебя кто-то есть!
Я закатил глаза и измученно вздохнул.
– Только не надо сцен, – от женской ревности у меня начинали болеть зубы и трещать голова.
– Ах, вот как? – голос женщины взметнулся на октаву выше. Она замерла передо мной, вытянувшись в струну и сжав руки в кулаки. – Только не говори, что хочешь избавиться от меня.
– Я слишком устал, Мейра. Спать хочу.
Да, сейчас это моё самое главное желание. Хотел бы – сам пришёл. Только больше не тянуло в её комнату, в объятья холёных белых рук.
Мейра тряхнула головой, рассыпав по плечам золотистые кудри. Она была одета в неприметный серый плащ, но под ним – я успел заметить – скрывалась кружевная сорочка.
– Раньше ты таким не был, Ренн.
– Раньше – это раньше, – произнёс чуть жёстче, чем хотел. – Тебе лучше уйти, двор и так полнится слухами о нашей связи. Поторопись, пока твоя репутация не погибла окончательно. Твой папенька расстроится.
Мейра оскорблённо отвернулась. Прошагала к окну и замерла перед свечой. Повела ладонью над пламенем – свет ласково окутал тонкое запястье с двумя выпирающими косточками. И руки нежные, мягкие, не знавшие работы.
– Какой же ты сухарь. Жёсткий, бесчувственный, – завела привычную песню. – Я пришла к тебе среди ночи, рассчитывая на другой приём, а ты, значит, хочешь меня выгнать?
Наверное, ещё недавно я бы обрадовался её приходу, но теперь внутри что-то переломилось. Не хотелось касаться мягких губ, дышать её запахом и перебирать мягкие локоны.
