В-третьих потому, что видеть то, чего на самом деле не существует не есть признак душевного здоровья. И, может быть я не переживала бы особо по этому поводу, если бы не одна важная деталь. Одна подробность, о которой я не имела права забывать. Ни при каких обстоятельствах. Как бы мне этого ни хотелось. Я всегда должна была помнить, что я — дочь своего «папки». Ребенок человека, который отличался маниакальными нездоровыми наклонностями. Вряд ли его поведение по отношению к нам можно считать нормой. Ничего не смысля в медицине, я не знала как правильно это называется, но не могла не понимать, что гены, переданные мне биологическим родителем могли нести в себе информацию о его болезни. Это означало, что монстр, в которого превратился мой отец, мог жить и внутри меня. И тяга моя к Брэйди, трепетное стремление души, боль сердца, которую мне так нравилось временами считать любовью, могла иметь совсем другую природу. Страх ледяными лапками пробегал вдоль позвоночника, когда я напоминала себе об этом, и помогал выныривать из состояния, близкого к эйфории, когда мы встречались с братом взглядами.
Вот и тогда, стоя у притолоки, я с виноватым видом уставилась в пол, зная точно, что именно в этот момент Брэйди смотрит на меня с легкой усмешкой. Старательно накручивая прядь волос на палец, я пробормотала:
— Надо было разбудить. Сегодня моя очередь готовить завтрак.
— Ничего. Мне не сложно.
Глубокий грудной голос Брэйди был теплым от снисходительных отеческих интонаций. Он вообще был невероятно терпелив со мной. Неожиданно и необъяснимо терпелив и заботлив. Особенно для двадцатилетнего парня. Как будто я, в самом деле, была его младшей сестренкой. Любимой, маленькой, глупой, по-щенячьи беспомощной и нуждающейся в постоянном внимании и опеке. Его, совершенно очевидно, не тяготила необходимость возить меня каждый день в Форкс и обратно. Он готов был сопровождать меня в каждой прогулке к морю, или бесцельном блуждании по окрестностям. Но я упорно отстаивала личную свободу, и он отступал. Гулять я ходила одна. Порой доходило до смешного. Когда наступало время приниматься за уборку в доме, он всегда предлагал свою помощь, и приходилось приложить изрядные усилия, чтобы отвертеться от такой благотворительности. Но когда я становилась мыть посуду, он устраивался с полотенцем рядом со мной, уже не спрашивая разрешения. К тому времени, как перемытые тарелки, чашки и ложки оказывались разложены по местам, я готова была сквозь землю провалиться от неловкости и смущения. Скорее всего, братик хотел, чтобы я чувствовала себя как дома. Очень мило. Но я, наверное, и правда была ненормальной потому, что совсем уже непонятные мысли появлялись тогда в голове.
Глупо, конечно, но иногда мне почему-то начинало казаться, что он будет и дальше с таким же удовольствием и заботой готовить для меня завтраки каждый день, станет моим помощником, водителем, нянькой, охранником, да кем угодно. И совсем уже неуместное чувство мнимой власти над ним закрадывалось в душу. Бред воспаленного воображения. Я с этим боролась. Брэйди оказался замечательным человеком, и портить его жизнь было жестоко и несправедливо. Так же как и мамину.
Брэйди быстро накрыл на стол и негромко позвал:
— Садись за стол. Все готово. У нас совсем мало времени.
Я устроилась на стуле у окна, где обычно сидела по утрам за завтраком и молча придвинула тарелку с едой. Брэйди устроился напротив.
— Налить молока?
— Да, спасибо.
Мы, наверное, смотрелись со стороны довольно трогательно. Двое молодых людей, парень и девушка, мирно завтракают на маленькой кухне. Два месяца после свадьбы. Завтрак вдвоем уже начинает входить в привычку. «Молока, дорогая?» «Да, дорогой.» «Тебе полный стаканчик?» «Нет, достаточно половины.» Прослезиться можно от умиления. Я не выдержала и сказала об этом вслух:
— Мы с тобой похожи на молодоженов.
Я думала он тоже улыбнется. Ведь в самом же деле — забавно. Однако ожидаемого смешка не последовало и я, подстегнутая любопытством, подняла глаза и посмотрела на брата из-под ресниц. Успела заметить, как дрогнула его рука, сжимавшая вилку, как застыло на его лице непроницаемое выражение, превратив правильные черты в маску, как медленно начал поднимать он глаза. Смешного он ничего в моих словах не видел. Но они явно задели Брэйди за живое. Не представляю чем. Он… разозлился? Расстроился? Не ожидая такой странной реакции, но почувствовав, что воздух мгновенно наполнился электрическими разрядами нарушив покой и умиротворенность, я вскочила из-за стола и буркнула:
— Спасибо. Все было очень вкусно.
И вышла из кухни. Подальше от его глаз, от тяжелого душного напряжения, на свежий воздух, к далекому шуму моря и крикам чаек.
Минут через пять следом вышел Брэйди, прошел к машине и уселся на место водителя. Мысленно проклиная свой болтливый язык, я уселась на пассажирское место. Все хорошо. Все просто прекрасно. Тихо — мирно, чинно — благородно. В жизни больше не открою рот, чтобы пошутить в его присутствии! Хватит.
Машина шуршала резиной по гладкой серой полосе асфальта, а я думала о том, чего мне стоил покой нашего дома. Еще тогда, после первой нашей поездки на машине, сидя у обрыва над морем, я сделала первые выводы. Стараясь быть предельно честной хотя бы с собой, я вынуждена была признать, что в присутствии Брэйди мне было очень нелегко держать себя в руках. Смятение, которое он вызывал в моей душе, было каким-то неправильным, неуместным, болезненно-сильным. Вполне обычные нормальные чувства были тоже. Они появились чуть позже. Например, благодарность и интерес. Симпатия. Иногда злость и даже обида. Но все это отходило на задний план, размывалось, теряло очертания, стоило встретиться с ним взглядом. Не зная можно ли назвать эту непонятную внезапную тягу к нему любовью, я понимала одно — прав у меня на это чувство не было. Значит, я должна избавиться от него, чтобы не портить жизнь себе и окружающим. Непростая задача, но другого выхода, по-видимому, не существовало. Надо было изжить это чувство в себе, переболеть им как ветрянкой и забыть. На это понадобится время, которое, как известно — лучший лекарь. Но что конкретно нужно делать? Как поступать, чтобы не только благополучно излечится от болезни под названием «Брэйди», но еще избежать рецидива? Требовалась четкая тактическая линия поведения. Необходим был план. И я тут же занялась его разработкой. Учитывая то, насколько сильно волновало меня присутствие братика, хорошо было бы по возможности держаться от него подальше. Сделать вид, что его не существует, не получится. Это нереально. Мы жили в одном доме, и попытки полностью избежать общения выглядели бы, по меньшей мере, нелепо. А поскольку разговаривать с братиком придется, то было бы очень неплохо научиться контролировать внешнее проявление эмоций, чтобы не выдавать свои неуместные чувства выражением лица.
