— Она заботится о твоей матери, — сказал Такеши, когда она закончила. — Когда Зип вернулась в город, она была полна решимости найти её. Она спасла твою мать от телеги, едущей напрямик к потрошению, и взяла её в рабство. Но у меня такое чувство, что она относится к ней скорее как к домашнему животному. Это лучшая судьба, чем у многих здесь.
— Ну, спасибо, — прошептала я, не желая думать о том, сколько раз моя мать ездила в этой телеге, прежде чем Зип спасла её.
Я встала и подошла к окну.
Как удар в живот, зрелище сильно поразило меня, мы были прямо над площадью, около верхнего этажа одного из соседних зданий. Примерно этажом ниже, всего в нескольких метрах справа от меня, Малачи был прикован цепью к окровавленной платформе.
Я руками вцепилась в грубый цемент подоконника, увидев кровь, ужасную, едва зажившую рану прямо под его грудной клеткой и тяжёлые кандалы, прижимающие его к бетонной стене позади него. Мои пальцы сжались в дрожащие кулаки, когда я посмотрела на его суровое красивое лицо. Они пытались полностью изуродовать его. Или, по крайней мере, наполовину. Его правая щека представляла собой лабиринт следов когтей, но левая казалась нетронутой. Но, тем не менее, хуже всего было видеть его глаза. Они были открыты, и агония в их чёрно-коричневых глубинах была на много миль глубже. Он смотрел на чёрную дымку, висящую над огнями стадиона так, как в те минуты в тёмном городе, когда он смотрел на дикий лес за городской стеной. Он спасался единственным доступным ему способом.
Пронзительный взрыв музыки разорвал холодный ночной воздух, и толпа взревела, размахивая своими чёрными когтистыми Мазикинскими руками. Люди на площади тоже зааплодировали, как будто они были такими же кровожадными. Какого чёрта? Малачи провёл годы, защищая жителей тёмного города… но, конечно, это были люди, которых он подвёл, и у него здесь не было никакой власти. А Мазикины были хозяевами. Утверждение Такеши о том, что Сопротивление было мифом, имело полный смысл, поскольку человеческие крики смешивались с рычанием и улюлюканьем Мазикинов. Но тут моё внимание привлекло какое-то движение слева от меня, и я высунулась из окна и посмотрела вниз на переулок рядом с нашим домом. Я мельком увидела светлые волосы, развеваемые холодным ветром, молочно-белую кожу, когда рука натянула капюшон, человека в тёмном плаще, погружающегося обратно в тень. Затем фигура исчезла, и толпа возле переулка вновь собралась вокруг человека, который только что был там.
Все взгляды на площади были теперь прикованы к арке из огромных цементных блоков, на которой было выбито изображение Мазикина, ухмыляющегося, клыкастого лица, наблюдающего за площадью. Арка находилась сбоку от платформы, где был прикован Малачи, и сквозь неё виднелось тёмное, огромное здание, частично скрытое дымкой. Когда зазвучала музыка, нестройная и оглушительная, к ней присоединился рёв мощного двигателя. Толпа расступилась, и под арку въехала механизированная телега, открытые витки её двигателя блестели в свете фонарей стадиона. На повознике была чёрная кожаная кепка с прорезями для ушей, которая дёргалась, пока он вёл телегу в центр площади. Сзади показалась телега с длинной открытой спинкой, похожая на лимузин без жёсткой крыши.
А в задней части блестящей серебряной телеги, на широком, замысловато сваренном кованом железном троне, лежал покрытый медным мехом Мазикин. Он приподнял голову на локтях, как собака на кровати, одетый в развевающееся чёрное кожаное платье и корону из кремового бивня… Нет, в городе не было слонов… Это была кость. Так и есть. Существо носило корону из кости.
Королева Мазикинов.
Её чёрные глаза скользнули по площади, когда она подтолкнула себя и села. Она подняла руку в воздух, показывая длинные, прямые когти, которые выглядели так, будто их окунули в серебро. Они испускали стальной блеск, когда она махала толпе, которая приветствовала её, разинув рты, высунув языки и сверкая зубами. Позади Королевы стояли два больших чёрно-пятнистых Мазикина с изогнутыми чёрными когтями. Гладкие кожаные плащи с чёрными треугольниками свисали с их широких плеч, а тупые морды выглядывали из-под широких капюшонов.
Когда телега грохотала и подпрыгивала на неровной мостовой, их плащи поднимались и раскачивались, обнажая кинжалы, заткнутые за пояс.
— Сил и Ибрам, — сказал Такеши позади меня. — У Джури тоже есть место в окружение Королевы, когда он обитает в своём собственном теле. Он один из её любимых спутников.
Я уставилась на двух Мазикинов. Тот, что справа, смотрел на толпу с холодным, надменным безразличием, но у того, что был слева — с глубоким шрамом на верхней части морды — глаза с опаской метались, никогда не переставая блуждать по толпе. Кончик его носа подёргивался и дрожал, как будто он улавливал запахи в воздухе. Когда телега приблизилась к приподнятой платформе, он глубоко вздохнул, и его уродливое пятнистое лицо расплылось в широкой злобной усмешке. Его взгляд плавно скользнул вверх по цементным ступеням и остановился на Малачи. Я была готова поспорить почти на что угодно, что Мазикин, со шрамом на морде, был ни кто иной, а Сил. Выражение его лица было очень похоже на то, как он смотрел на меня, когда был в своём человеческом теле, когда он знал, что побеждает, даже когда я ещё не понимала этого.
Повозник телеги остановился перед постаментом. Королева медленно сползла с трона и встала на задние лапы. Она указала острым, как бритва пальцем на небо, и толпа внезапно затихла.
На середине широкой цементной лестнице, ведущей к возвышению Малачи, стоял диктор-Мазикин. Тяжёлые серебряные петли свисали в ряд с каждого уха. Его зубы были окрашены в ярко-красный цвет, как и когти. Его мохнатые руки были коричневыми, а лицо — белоснежным. Он что-то проворчал в микрофон, затем издал улюлюкающий рык и указал на Королеву.
Толпа — включая рабов-людей — захлопала в ладоши и зааплодировала, когда Королева тяжело сошла с телеги, сопровождаемая Силом и Ибрамом. Складки платья туго обтягивали её странно раздутый живот. Она приложила к нему руку, когда ступила на лестницу, ведущую на платформу. Вместе с Силом и Ибрамом она подошла к диктору, который низко поклонился и отошёл в сторону, чтобы дать ей возможность занять его место. Диктор опустился на четвереньки, чтобы расправить юбки Королевы, аккуратно разложив чёрную кожаную ткань вокруг её ног. На мгновение взгляд королевы скользнул вверх по фасаду нашего здания, и я быстро отпрянула в тень, когда железный холод пробежал по моему телу.
Сил, Ибрам и диктор спустились по ступенькам, оставив королеву одну на возвышении. В нескольких шагах над ней на платформе стоял прикованный Малачи. Его тёмные глаза всё ещё были устремлены в небо, как будто он не замечал окружающего. Выражение его лица ничуть не изменилось. Мне хотелось закричать, позвать его. Мне хотелось выпрыгнуть из окна и освободить его. Ужас почти душил меня.
Королева заговорила в микрофон, и её низкий рокочущий голос прокатился над толпой. Такеши наклонился ближе и заговорил мне на ухо, переводя:
— Граждане, вы знаете о моей преданности вам. Я ваша кормилица, та, кто прокладывает путь. Я ваша любовница, та, кто дарит вам молодость.
Я вздрогнула от звука её голоса, и его рычания с шёпотом, и от того, как она похлопала себя по животу, продолжая говорить, пока Такеши переводил.
— Я ваша мать, а мать защищает своих детёнышей. Я ваша Королева, а Королева уничтожает своих врагов.
Она оскалила зубы, и мой желудок сжался. Она указала серебряным когтем на Малачи и прорычала что-то, что заставило толпу взорваться. Рука Такеши сомкнулась на моём плече, и он начал тянуть меня назад.
— Лила…
Я отдёрнула руку и прижалась ближе к окну. Королева поднялась по ступенькам на задних лапах, медленно сокращая расстояние между ней и Малачи. Моё сердце сжималось, я видела, как в тот самый миг, когда он пришёл в себя, побег был уже невозможен. Его глаза метнулись к Королеве, когда она достигла верхней ступеньки, и он крепко зажмурился. С тяжёлым наручником на шее он не мог даже повернуть голову, но каждый мускул его тела напрягся. Я прикусила губу изнутри, чтобы не закричать. Рядом со мной Такеши что-то говорил, всё ещё дергая меня за руку, но его голос был просто жужжанием в моём ухе. Королева встала перед Малачи, её платье развевалось позади неё, я могла слышать только голос Кларенса, Мазикина, которого я допрашивала в мире живых, говоря шесть слов о том, что его Королева сделает с ним, если он предаст её.
