— Что это?
— Они призывают всех граждан явиться на площадь в «Чёрный час», — перевела она.
— Это самый холодный час в тёмное время суток, — сказал Такеши. — Считай это полночью.
— Для лотереи? — спросила я.
— Нет.
Анна потянулась к моей руке, и я позволила ей взять её в свою. Это был не столько ласковый жест, сколько попытка удержать меня на месте.
— Королева принимает у себя нового жителя города, — сказала она глухим голосом.
Я сосредоточилась на давлении её пальцев, чтобы не закричать, не разлететься на части. По мере того, как рычащая речь продолжалась, хватка Анны неуклонно сжималась вплоть до того, что она едва не раздавила мою руку, но она больше не переводила для меня. Я уже собиралась спросить её, когда голос оборвался взрывом визгливой обратной связи, позволив мне услышать шум улицы, звуки, вырывающиеся из зданий вокруг нас. С момента нашего проникновения в город, здесь было почти тихо, если не считать отдалённого шума промышленных предприятий. Но теперь вокруг меня гудели и рычали Мазикины. Ревели моторы. Металл гремел и лязгал.
Люди кричали и стонали.
В серых сумерках начали мигать электрические лампочки, и этого света хватало лишь для того, чтобы указывать нам путь. На чёрном тротуаре плясали тени — силуэты морд и округлых ушей, бочкообразных туловищ и когтистых рук. И ещё больше человеческих фигур — сгорбленные спины, дрожащие плечи. Мазикины и их рабы.
— В городе больше людей, чем Мазикинов, — Такеши погладил меня по голове, как будто я была его немым и преданным псом. — Примерно в два раза больше.
— Если их больше, чем Мазикинов, то почему они рабы?
— Я бы начала с того, что почти все они родом из тёмного города, — сказала Анна. — Они же не были в боевой форме, когда оказались здесь. Они и так были достаточно безнадежны, чтобы покончить с собой.
— А тех, кто сражается, наказывают ужасными способами, — добавил Такеши. — В таком месте, откуда нет выхода, где ты бесконечно продолжаешь и продолжаешь страдать, это ужасная перспектива.
— Но не все они сдались, — сказала я, подумав о той женщине в телеге, прикованной цепью на пути к мясокомбинату, которая глядела на меня так, словно я могла спасти её.
Я пришла сюда не ради этой женщины, и она не была частью моей миссии, но я не могла не желать быть достойной этой надежды в её глазах.
Такеши холодно оглядел меня и потянул за поводок, когда мы пересекли улицу. Я содрогнулась от холодного воздуха, проникшего под мой плащ; теперь, когда солнце опустилось за горизонт, температура падала так же быстро, как и поднималась. Я вытащила перчатки из-за пояса и надела их.
Позади нас раздалось ворчание, и Такеши ответил яростным рычанием и взмахом когтистой руки. По мере того, как Мазикины выходили играть, на улицах становилось всё теснее. Острый мускусный запах их меха и более глубокий запах человеческого горя — пота и крови — окутал меня, когда я столкнулась плечами с другими рабами на поводках и покорно отпрянула от Мазикина в плаще, который шагал посередине тротуара. Я почти могла сказать, какие из них побывали в человеческих телах. Некоторые из них прыгали вверх по улице на четвереньках, в то время как другие шли прямо. Некоторые носили украшения и укладывали пучки волос на своих мохнатых головах, а другие вообще не носили украшений, но все они носили какую-то одежду. И с их человеческими руками и способностью говорить, с жутким умным блеском в глазах, их нельзя было спутать с обычными животными.
— А нет Мазикинов детёнышей? — спросила Анна.
Мы не видели ни одного с момента входа в город.
— Они держат их под землей, что ли?
Такеши издал звук отвращения.
— Нет, детёнышей держат в одном детском убежище, пока их не выпустят в город, — он залаял и бросился на Мазикина, который подошёл обнюхать Анну, в итоге существо взвизгнуло и убежало прочь. — Сейчас самое время помолчать, — пробормотал он. — Здесь слишком людно.
Пока мы шли на север, Такеши играл свою роль властно, никому не уступая на пути. Его плащ скрывал большую часть лица, но маска была выполнена в злобном оскале, что делало его плохим выбором для кого-то, кто искал драки. И это было хорошо, потому что другим повезло меньше. Драки вспыхивали через каждые несколько кварталов. Мы прошли мимо одного Мазикина, который лежал у стены, держа порванный поводок и истекая кровью из глубокой раны на груди. Его быстрое, неглубокое дыхание клубилось красноватыми облаками. Кто-то захотел его раба и взял человека силой, оставив проигравшего тонуть в собственной крови. Такеши укоротил верёвку на наших поводках, и через ошейник я почувствовала, как он напрягся.
Механизированные телеги, грузовики и машины — их огромные неуклюжие двигатели были открыты и шипели, а выхлопные трубы выпускали маслянистые чёрные пары — грохотали вверх и вниз по ухабистым дорогам, иногда царапая друг друга, пытаясь протиснуться по каменистой, осыпающейся местности. Технологии в городе выглядели примерно на сотню лет отстающими от Род-Айленда, ничего гладкого, ничего тихого. Всё было шумным и воняло, громким и свирепым. Равно, как и сами Мазикины. Казалось, не было никакого разделения между публичным и частным. Не раз мы проходили мимо пар или групп Мазикинов, которые прижимаясь к машинам или стенам, или лёжа на тротуаре, совершали действия, от которых у меня сводило живот. Секс. Смерть. Боль. Удовольствие. Абсолютно всё отвратительно.
И эти существа держали Малачи в плену.
И где-то среди всего этого было несколько моих одноклассников, которым не очень повезло встретиться с Мазикиными, вторгшимися в мой родной город. Где-то там Айден, звезда бейсбола, и Эван, торговец наркотиками, были порабощены и страдали. Некоторые из тех, кого я встретила в лагере для бездомных в Провиденсе, тоже были здесь. И где-то в этом кипящем аду моя мать была потеряна и страдала. Даже если я освобожу Малачи и выполню эту миссию, каково будет бежать из города, зная, что они всё ещё в ловушке?
— Осталось всего несколько кварталов, — тихо сказал Такеши, ведя нас сквозь толпу.
Теперь он двигался медленно, потому что улицы были полны существ и людей. И большинство из них шли в том же направлении, что и мы. В сторону площади.
Такеши резко остановился, и я врезалась головой о его спину.
— Сюда, — прошипел он, дёрнув мой поводок в сторону достаточно сильно, и я споткнулась.
Потом он зарычал и залаял на что-то рядом со мной. Я подняла голову и увидела в нескольких шагах от себя большого Мазикина. Его тело было покрыто черными пятнами, а одно ухо было оторвано. Он держал в кулаке капюшон Анны и смотрел на неё с жадным нетерпением. Анна стояла очень тихо, сжав рот в тонкую серую линию. Её рук не было видно, они были спрятаны под плащом, вероятно, она уже схватила ножи и приготовилась защищаться.
С разрывающим перепонки звуком система громкой связи снова ожила, и глубокое ворчание диктора-Мазикина эхом отразилось от цементных зданий. И пока Такеши продолжал спорить с Мазикиным-рваное-ухо, толпа сдвинулась к открытой площади впереди, освещённой высокими огнями стадиона. Вход на площадь находился всего в нескольких автомобилях, и тела буквально стекались на неё. Мазикины запрокидывали головы, их взгляды были сосредоточены на чем-то выше уровня улицы. Мазикины даже стояли на крышах домов, глядя вниз на площадь, в то время как те, кто был на улицах, пробирались вперёд, пытаясь разглядеть что-нибудь. Я сделала несколько шагов и поняла, что Такеши настолько поглощён разговором с другим Мазикиным, что отпустил мой поводок. Я повалилась вперёд, когда три женщины на поводках с запавшими лицами попытались протиснуться мимо, и мне пришлось резко сменить направление, чтобы не быть затоптанной.
Затем я услышала это — среди рычания по системе общественного оповещения, одно лишь слово на английском языке, вклинившееся между гудками и скулежом. Одно слово, которое заставило моё сердце сжаться.
Капитан.
Едва дыша, я позволила толпе нести меня, не обращая внимания ни на кого, будь то человек или Мазикин.
