Сдавшись, я вычеркнул их из своей жизни, оставив лишь прислугу в возрасте и пару нянь сыну. Я посвятил себя работе, моему королевству и с упоением занимался делами, стараясь не замечать маячащего на грани сознания безумия.
Моему сыну исполнилось десять, и для меня это знаменовало больше половины отведенного мне срока. Я наивно полагал найти предателя намного раньше, надеялся, что Скай меня недооценивает, не понимает моих возможностей, но просчитался. Время неумолимо шло вперед, пока я тщетно терялся в догадках и ставил под сомнение собственные суждения. Тогда же, посоветовавшись с собой, решил обратить внимание на тех, кто все эти годы был со мной, и в чью преданность я так охотно верил.
Советник, придворный маг и личный страж.
Последнего, я убрал из списка почти сразу. Мартирас показывал себя достойным слугой, даже не так, он был послушнее любого пса, как настоящее оружие, клинок или инструмент правосудия в моих руках. Он просто физически не мог мне навредить после всего, что делал для меня.
Оставались советник и придворный маг.
Второй, Грегор Хейс, был стар, безумно стар, и обучая свою замену, тратил большую часть сил, чтобы прожить новый день. Куда ему до предательства, хотя… он не простил мне смерть племянника, что застал появление первенцев, и терять ему по сути нечего. Я приберег этот вариант на потом.
Советник Ламонт Кейн. Застал еще моего отца, и отчасти мне его заменил. Умен, услужлив и понятлив, казалось, следил сразу за всеми в замке и извне. Не мог бы помешать мне, так как боялся за собственную семью, но по этой же причине Ламонт оказался бы в неловком положении, если с помощью сына или жены его начали шантажировать. На него и пал мой первый выбор, в конце концов, если советнику нечего скрывать, то и переживать о небольшом допросе он не станет. Даже если подозрение в хищении средств из казны будут абсолютно надуманны.
Освободив для этого целый день, я дал Ламонту выходной и услужливо отправил к нему личного стража, чтобы не дергать лишний раз советника в замок.
Сам я в предвкушении разгадки не мог усидеть на месте и заняться хотя бы частью должностных дел, постоянно чувствуя потребность перебрать все доступные варианты измены королевству. Расточительство, сговор, сокрытие важной информации, где именно Ламонт мог обмануть меня? Как он поступил со своей властью? Продавал сведения другим странам? Не выполнял порученных обязанностей? Прости боже, связался с какой-нибудь темной?
От последней мысли неприятно заныло в груди. Работать не получалось как ни старайся, и, оставив в покое свой кабинет, я сам направился искать утешение в прогулке по длинным запутанным коридорам моей темницы из белого камня.
Близился конец лета, я тщетно старался игнорировать и краснеющую пожаром листву, и ленное, увядающее великолепие наступающей осени. Самое противное мне время в году, когда мысли о Еве терзали особенно часто и больно.
Забравшись подальше от балконов и открытых галерей, я поднялся к цокольному этажу, где в основном хранились ненужные, старые вещи ушедшие из моды, неполные комплекты и поврежденная временем мебель. Крохотные слуховые окна едва освещали склад рассеянным бледным светом, а толстый слой пыли намекал на редкость уборки.
Не желая влезать в грязь, я хотел было уйти из столь неприятного места, но в глубине, за хребтами сложенных стульев, послышались чьи-то осторожные шаги.
Оцепенев сознанием, я даже не сразу заметил, как тело мгновенно подалось вперед, преследуя незадачливого гостя. В сердце тут же шевельнулся запоздалый страх. Вдруг это призрак? Я наконец-то увижу его? Узнаю, где он прятался все эти годы?
Шаги повторились, где-то скрипнул отодвигаемый комод, в воздух взвился слой пыли, послышался тихий детский шепот, обращенный не ко мне.
— Здравствуй.
Выныривая из-за потертого дубового шкафа, я наконец увидел пришельца и едва сдержал стон разочарования. У скопища старых картин в позолоченных рамах на коленях сидел Авель, держа в ладонях чуть сияющий молочным светом камень. Его короткие белые волосы растрепанным ореолом сияли над головой, а перепачканный пылью камзол утратил свой презентабельный вид. Поджав тонкие губы, он осторожно провел ладошкой по изображению перед собой, а я с удивлением отметил, что сын здоровался именно с ним.
— Авель, что ты здесь делаешь?
Я постарался сохранить тон строгий, но спокойный, чтобы не пугать сына, но тот все равно дрогнул и, подскочив, чуть не выронил свой фонарь.
— П-простите.
— Где твои няни? Кто тебя сюда пустил?
— Я…я прятался, мы играли.
— Ясно.
Обогнув преграду, я прошел к Авелю и протянул руку, чтобы вывести его с чердака. Мой взгляд упал на картину, притянувшую внимание сына. Рыжая дева на фоне беседки, увитой виноградными лозами, резанула душу болью.
— Откуда ты вообще ее нашел…
— Простите?
— Неважно, я попрошу избавиться и от этой картины тоже, а ты больше не смей сюда забираться без разрешения.
Авель открыл было рот, желая запротестовать или объяснить что-то, но страх тенью пробежал по его лицу. Маленькая детская ручка послушно легла в мою ладонь. С неудовольствием я отметил, что сын дрожит рядом со мной.
Он совершенно не противился, когда я увел его вниз и передал няням, не задавал вопросов, не капризничал, лишь проводил взглядом полных печали и какой-то неведомой мне тоски серых глаз.
Следующий день преподнес мне новые сюрпризы.
Мой верный слуга вернулся только с утра, ввалившись в тронный зал посередь очередного заседания министров и не один, а с какой-то девицей и еще мальчишкой лет четырнадцати.
Несколько смущенная столь странным появлением охрана успела поймать только последнего участника процессии, в то время как незнакомка в сопровождении Мартираса дошла до меня. Воспаленные, зареванные глаза метали молнии, волосы беспорядочно торчали из когда-то аккуратной прически, а платье… последнее привлекло мой взор сильнее, чем гневная тирада, полившаяся, словно из ведра с помоями, прямо в уши.
— Как вы посмели его обвинить в подобном! Он служил вам столько лет…
Истеричный, срывающийся голос вызывал головную боль, поморщившись, я постарался абстрагироваться от него, сосредоточившись на знакомых кружевах по подолу изумрудной юбки. Кажется, я уже видел их раньше, такая тонкая работа и такой яркий запоминающийся момент. Помню, как запускал свои руки под эту дивную ткань, сжимая осыпанные веснушками бедра Евы. Тогда, в первые дни после коронации, я особенно сильно ощущал собственную вседозволенность, поэтому не постеснялся зажать супругу в одном из коридоров, не желая тратить время на беготню до спальни. В самом деле, попробуй пройти все эти чертовы лестницы и галереи до нужного крыла и не растерять весь пыл. В конце концов, я все-таки король, и могу надеяться на тактичность охраны или прохожих слуг, что могли услышать наши зажимания. А слышать было что, ее голос и едва сдерживаемые стоны были как музыка для ушей, возможно, кому-то даже повезло их подслушать.
Интересно, ее платья сожгли или распродали? Могла ли эта пигалица купить что-то у слуг, или наряды намеренно пожертвовали кому-то? Может, мне кажется, и это платье просто похоже? Но я определенно видел его раньше.
— Почему вы молчите, Адам?! Ответьте мне, за что вы убили моего мужа?!
Голос незнакомки окончательно сорвался на крик. Подняв голову и посмотрев на неприятно раскрасневшееся лицо девушки, мне пришлось выдать свой вердикт.
— Снимите с нее платье и сожгите.
В мгновение ока в шумном зале повисла звенящая тишина. Девица передо мной вздрогнула и заметно побледнела, едва устояв на ногах. Министры, окружавшие нас, кажется, даже перестали дышать.
Мой придворный маг, Грегор, единственный, кто решился выступить вперед, тоже изрядно напуганный, но благодаря возрасту сумевший сохранить почтительный тон.
— Мой король, я прошу смягчить наказание для леди Кейн, она не виновата в своих чувствах и наверняка не хотела оскорбить вас. В ней говорят эмоции, леди встретила смерть мужа, прошу вас, отнеситесь к этому снисходительно. Пересмотрите свое решение относительно костра, заменив хотя бы заключением под стражу.
