— Разжалован и от двора был удален. Гниенью в ссылке предпочел ветра войны…
Перебивать невежливо, но выслушивать очередной поэтический шедевр я была не готова.
— Давно предпочли?
— Полгода. Пол бесконечных года. В холоде казарм, без тепла и уюта, без светских вечеров и блеска женских глаз…
Ответил он с приличным разочарованием, видимо, ждал вопроса о причинах опалы. В разочаровании я могла бы его поддержать, надеялась по сроку сама определить причину, но последний крупный скандал при дворе Тиренеха Исконийского был три года назад, а предпоследний — полтора. Оба раза император Киллитенса подозревал дорогих родственников в интригах и заговорах против своей особы и оба раза все главы подозреваемых ветвей отправились на плаху, а семьи — в ссылку за Тинческие болота. Дела были давно закрыты, машина правосудия в Киллитенсе работала быстро. Из нескольких мелких скандалов, с воровством, неуважением и выражением недовольства отдельными указами, под полугодовую давность тоже ни один не попадал. Значит, что-то совсем незначительное, раз его эхо не докатилось до действующей армии. Можно было бы выудить информацию из сплетен, но генерал и я, соответственно, в Стикрион не заглядывали уже больше семи месяцев. При таких исходниках вариантов получалось два: высокородный капрал называет не тот срок или в деле замешана женщина. Второй весьма походил на правду. Заговоры всех мастей Тиренех расследовал громко, во устрашение потенциальных последователей, а дела любовные широкой огласке предпочитал не предавать. Вот только ссылками они не заканчивались, подозреваемые в связях с императорскими фаворитками просто бесследно исчезали. Можно, конечно, спросить прямо, но в честности ответа у меня заранее имелись большие сомнения.
— Какая же красотка так блеснула глазами, что казарма распахнула Вам свои объятья?
— О! Иси Эргон, Вы не только прекрасны, но и проницательны. Вашей проницательности хватит понять, что раскрывать имя дамы… Но и я могу понять. В этой глуши Вам должно быть изрядно не хватает столичных новостей.
С этим я могла согласиться, столичные новости никогда лишними не были. Включая тайные связи придворных. Как говорил Сартар, в нашей работе порой могли пригодиться самые неожиданные сведения.
— Вы правы, ис Стевнив, не хватает. Я уже не помню, когда последний раз была на светском приеме. И Вы еще раз правы, имена дам разглашению не подлежат.
— А Вы умеете хранить секреты? — он подался вперед и свистящим шепотом поведал страшную тайну: — Это иси Митлик.
Ложь. Полнейшая. За Линиату Митлик, первую фаворитку императора, капралу грозила не ссылка. Я сделала удивленно-восхищенные глаза и подтвердила:
— Иси Митлик стоит многого.
Он гордо вскинул голову, постоял так немного и захохотал.
— Вы поверили? Все верят. Его всемогущество сам посоветовал мне называть ее имя для интересующихся.
А это, если не опять ложь, уже интересно. Раз Тиренех позволил трепать имя своей любовницы, значит, собрался ее сменить. И это не очень хорошо. Через Линиату иногда удавалось узнать довольно полезные вещи. Не факт, что новая фаворитка окажется такой же несдержанной на язык. Хотя… Полгода… Не похоже. Не увязывается. Ладно, восхищение с удивлением были, на очереди — обида и выпроваживание задержавшегося гостя. Продолжение разговора смысла не имело, он или продолжит лгать, или у него, действительно, не все в порядке с головой и буйная фантазия.
— Вам должно быть стыдно, капрал. Опорочить имя одной женщины, чтобы обмануть другую и бросить тень на императора… Это недостойно истинного мужчины. Я не намерена выслушивать подобные инсинуации. Покиньте мои покои. Немедленно.
По-моему, сильнее всего его впечатлили «покои», он даже головой завертел, видимо, в их поиске, и шею вытянул, потом заморгал часто да так и застыл. Я сначала решила, что моя воющая компенсация решила нам компанию составить, но нет, никто уединение не нарушил, а вниманием капрала всецело завладел листок с расценками «следилок» от заботливого коменданта, я его на стену перед ванной повесила. Удобно: выходишь и сразу видишь, сколько должна казне. Ни единого вопроса Стевнив не задал, но я все равно объяснила, на всякий случай:
— А что Вы хотели? Личный переводчик главнокомандующего.
Кажется, больше он ничего не хотел. И уверенность во всепрощении подрастерял. Ретировался, едва не зацепив по пути подоспевшего с обещанным ужином Мустила. Генеральский адъютант проводил его взглядом и выбросил «тихий щит». Я молча показала на «следилку». Кинтоф ругнулся и щит убрал.
— Привычка. Что ты наговорила «несчастному юноше»?
— Я? Тут он мне сказки рассказывал. О любовных победах на главном фронте. Кинт, он тебе странным не кажется?
Если не учитывать, что мы изначально были врагами, с обоими адьютантами отношения складывались почти дружеские. Иногда они меня жалели, когда Сурдив очередной раз устраивал проверки типа сегодняшней. Иногда их жалела я, когда генеральский гнев выливался на их головы. Все-таки восьмой год работали бок о бок, это не могло никак не отразиться. Да и ни за одним из них не водилось явной подлости или жестокости, по крайней мере, сама я ничего подобного ни разу не наблюдала.
— Странным — нет, — остальное Мустил прошептал едва слышно, поправляя тарелки на подносе и склонив голову так, чтобы лицо не попадало в поле обзора следящих заклинаний. — Полный идиот, но из высоких, поосторожней с ним. — и снова вернул громкость. — Злая ты, Вайра.
— Злая, — согласилась я. — На тебя бы выли безостановочно, я бы на твою доброту посмотрела.
— Как выли? — не понял он.
— Вот так, — я сняла щит и приглашающе махнула в сторону комнаты. — Не знаешь, за что мне это?
Кинтоф в комнату не пошел, сунул мне поднос с ужином и повторил:
— Злая ты, Вайра. Тебе домашнее животное подарили, а ты недовольна.
Домашнее животное? Это точно не определение Мустила, знаю я, чье это определение.
— А на волю ее нельзя? Нет у меня на приручение ни сил, ни времени, ни желания, — говорить так о разумном существе было отвратительно, но игру приходилось поддерживать.
— На волю нельзя, только в казармы. Можешь хоть сейчас отвести. Чернокорпы не откажутся, слышала же сегодня.
— Слышала. Подумаю. Не заткнется — отведу. Все, Кинт, я есть и спать, эти дни выдались…
Мустил на продолжении общения настаивать не стал, просто ушел. Я вернулась в комнату. Зеленокожая сидела в той же позе, раскачивалась в том же ритме и завывала на той же ноте. Тарелки с ее порцией ужина я выставила рядом с одеялами, со своей частью забралась на кровать. Вообще-то, это нарушение устава, пища должна приниматься за столом, если дело происходит не в полевых условиях. Но у меня условия… специфические, у меня подступы к столу заняты.
Запахам мяса и каши орочья девчонка сопротивлялась минут десять. Амплитуда колебаний постепенно снижалась, пока совсем не прекратилась вместе с воем, зеленая рука потянулась к тарелке, ухватила кусок мяса, быстро сунула его в рот.
— Ешь спокойно, не отниму. И слушай, пока молчишь, — с ней говорить я могла совершенно свободно, орочий никто не поймет, а артефакт через «следилку» переведет такие обрывки, что не поймут вдвойне. — Ты мне не нужна еще больше, чем я тебе, но нас об этом не спросили. Не надо хватать кашу руками. Ладно, ешь, как удобно. Выбор у нас с тобой один: мы как-то терпим друг друга или ты идешь в казармы, — просвещать ребенка, что ее там ждет, совсем не хотелось и я обошлась абстрактным: — Не думаю, что тебе это понравится. Я ничего обещать тебе не могу, но в том, что зависит от меня, не обижу. Вот так. Решай.
Она молча доела все до последней крупинки, облизала пальцы, подтянула оба одеяла, замоталась в них, как в кокон, и улеглась там же, где сидела. Ну, наверное, можно считать, что договорились. Ладно, пусть спит, потом разберемся. А чернокорпам, если не заберут силой, я эту зеленокожую не отдам. Еще бы ее разговорить на тему того, с кем она однажды разговорилась. Того, кто разбрасывал ментальные нити, не делая исключений для отпрысков императорских ветвей. Я успела запустить искру, пока капрал спотыкался о генеральского адьютанта.
