на что, хотела жить. Перекинуться не успела – снова налетел, лапами на спину обрушиваясь, когтями распарывая кожу, зубами впиваясь в бок. А дальше просто трепал, как мягкую игрушку, вымещая на мне свой гнев, боль, ревность. Сопротивляться бесполезно, силы не равны. В какой-то миг пеленой все перед глазами подернулось, и проваливаться начала в беспамятство. Я даже обрадовалась этому малодушно, потому что боль невыносимая, голос сорвала от крика, от мольбы о пощаде.
Откуда-то сбоку метнулась черная тень, сбивая Бекетова с ног, отшвыривая от меня в сторону. Крупный черный волк между мной и Русланом встал, ощетинившись, зубы обнажая, рыча тихо. Нечаев. Лежа на траве, липкой от моей крови, не могла пошевелиться – сил не было, истерзанное тело не слушалось, и где-то в животе рос ледяной ком. Скосила мутный взгляд в их сторону, с равнодушием наблюдала, как кружат по поляне, как черный волк не подпускает ко мне, всегда находясь между палачом и жертвой. Он защищает меня? Не верю. Хотя все рано. Плевать. Уже на все плевать. То и дело картинка перед глазами темнела, и черный лес кружиться начинал. Меня уносило во тьму, а я силой воли возвращалась, удерживала себя в сознании. Улучив момент, Кирилл обернулся. Встал перед альфой, руки разведя в стороны:
– Руслан, уймись, что ты делаешь?!
Бекетов тоже перекинулся и к приятелю шагнул, грозно сжимая кулаки, в глазах такой ад полыхал, что чертям страшно стало бы, окажись они поблизости:
– Защищаешь? – не голос, а звериное рычание.
– Ты убьешь ее!
В ответ лишь дикая улыбка.
– Рус, очнись! Что бы ни произошло, вы пара! Убьешь ее – и тебе п***ец! Ну же, включай мозги! Вспоминай! Правила для всех одни! И ты не исключение! Нет хуже участи, чем волчицу свою убить! Сам себя сломаешь, до конца дней гореть будешь! Ты же знаешь!
Янтарный взгляд стал чуть осмысленнее, скользнул по мне пренебрежительно, без тени сожаления. На шаг отступил, шумно выдохнул, виски сжимая, пытаясь себя успокоить, пересилить хищное безумие, кипящее в крови.
– Отпусти ее, – давил Кирилл, – пусть проваливает! Потому что если останется, рано или поздно разорвешь ее. Сколько бы ты не держался! Финал будет один! Сам знаешь!
Пусть проваливает? Смешно. Я даже шевельнуться не могла. Смешно и жестоко. Не меня Кирилл защищал – пытался альфу удержать от рокового шага. Преданный сукин сын! До меня ему нет никакого дела. Если бы не парность, что нас с Русланом связывала, Нечаев бы не стал вмешиваться, стоял бы в стороне и смотрел, потому что слово вожака – закон.
Наконец Бекетов выдохнул резко и ко мне направился:
– Рус! – крикнул Кир, дорогу преграждая.
– Отвали, – альфа отмахнулся от него хладнокровно, – не убью.
Вот и все. Не убью. Коротко, словно про муху говорил. Присел рядом со мной на корточки, локтями на колени опираясь, и рассматривал долго, без единого выражения на лице. Так смотрят на песок, на землю, на кучу ненужного хлама. И я смотрела в ответ, и казалось, веки свинцовой тяжестью налились. Хотелось прикрыть глаза и поспать, хоть немного, хоть пять минуточек. Бекетов схватил за подбородок, разворачивая лицом к себе, глаза в глаза. Янтарные омуты в полумраке светились, отливая золотом.
– Значит так, любимая, – это слово он теперь использовал вместо ругательств, – Кирилл прав. Не хочу из-за тебя подыхать, землю грызть от бессилия. А если ты останешься поблизости, то рано или поздно этим все и закончится. Так что проваливай. Вали в какую-нибудь глухомань, чтоб духу твоего не было поблизости. Уяснила? – сжал сильнее, чуть приподняв мою голову от земли. Он снова смотрел пронзительно, будто в душе измученной ковырялся. – Меня тошнит от нашей связи! Если бы мог, разорвал нахер, чтобы избавиться от больной зависимости…
Сердце от его слов споткнулось и заметалось судорожно.
– …Проваливай и не смей возвращаться! – В душу смотрел, рвал ее на части. – Учую поблизости – пожалеешь. Забейся в какую-нибудь нору и носа не показывай. Отныне ты для меня никто, и звать тебя никак.
Он меня все-таки убил. Словами. Лишил последней надежды. Снова повело куда-то вбок, несмотря на то, что лежала, и темная воронка внутри меня расширялась, засасывала внутрь, укрывая мир черной пеленой.
Татьяна
В полубессознательном состоянии, еле балансируя на краю пропасти, слышала холодный убивающий голос Руслана, вспарывающий наживую:
– Кирилл, увези ее.
– Куда? – без единой эмоции спросил бета.
– Мне плевать куда, подальше отсюда.
Любимый, что ты делаешь? Зачем?
Они стояли надо мной и говорили как о вещи, ненужной, сломанной, бесполезной.
– Сдай ее куда-нибудь, скажи, в лесу нашел.
– А дальше?
– Дальше не мои проблемы. – Мне хотелось кричать, но голос больше не слушался, тело не подчинялось. Нет сил. Даже боли не чувствовала, только колючий холод. – Пусть скажет спасибо, что отпускаю… живой.
Я не узнавала его. Вместо Бекетова, родного, любимого, надо мной нависал яростный и страшный в своем равнодушии зверь, которому плевать на мои мучения. Ни сомнений, ни сожалений. Хладнокровный палач.
– Все, увози! Чтобы духу ее поганого здесь не было, – и, перешагнув через мою безвольную руку, пошел прочь.
Не оглядываясь, неторопливо, заправив руки в карманы джинсов и меланхолично пиная перед собой камень, а я смотрела вслед. Все вокруг в темном тумане, а в центе – его удалявшаяся широкоплечая фигура. По щеке горячие дорожки от слез, губы дрожали, но с них не сорвалось ни звука, а внутри расправляла крылья ядовитая пустота. За что он так со мной? Хотелось умереть, но и этого мне не позволили.
Кирилл бесцеремонно подхватил меня на руки, не жалея, резким рывком, причиняя адскую боль. Застонала, не сдержавшись, но ему было плевать, он смерил меня взглядом, полным холодного презрения. Сердце зашлось еще сильнее. Мне неоткуда ждать помощи. Они – стая, они все за него, и я в глазах каждого из них – тварь, посмевшая предать их альфу. Обстоятельства роли не играют, объяснения не нужны, пощады не будет. Безвольной куклой висела в его руках, то и дело проваливаясь в темный туман, пока Кирилл выносил меня из леса. Быстрым шагом, не разбирая дороги, то перескакивая через овраги, то продираясь сквозь кусты. Каждое его движение – пытка, усиливавшая агонию.
Сколько длился этот переход, я не знаю. Может, пять минут, может, час, может, целую вечность, но он вышел из леса на проселочную дорогу ровно в том месте, где стоял его пикап. Закинул меня в багажник и недовольно посмотрел на свои руки – все в моей крови:
