class="p1">– Сейчас медсестра придет. Потерпи минутку. Операция прошла хорошо, повреждений внутренних нет, разодрана лишь мышечная ткань. Швы наложили, но сразу предупреждаю – заживать долго будет и сложно, не один месяц, потому что лохмотья еле собрали. Крови много потеряла, пришлось переливать. Антибиотиками тебя заливаем, потому что от зверья что угодно могла подцепить, и уколы от бешенства…
Слушала его рассеянно, кивала невпопад, а в душе пусто. Будто не про меня рассказывал, про кого-то другого, чужого.
– …Мы тут похозяйничали, влезли в твой рюкзак, нашли документы. Бекетова Татьяна Васильевна.
Снова кивнула, будто ничего другого не умела, и сморщилась, как от боли, услыхав свою фамилию. Бекетова. Счастливая жена альфы Черных Тополей. Точно не обо мне, не о разбитой, брошенной, несчастной чужачке, так и не ставшей "своей" для стаи.
– Друзья, родственники?
Отрицательно качаю головой. Никого у меня нет. Ни друзей, ни родственников. Одна. Снова.
– Ладно, обсудим это позже, когда в себя немного придешь, – врач проверил показания приборов и ушел.
Правда, одна я оставалась недолго – через минуту в палату вошла медсестра и всерьез взялась за меня: напоила, помогла лечь удобнее, проверила бинты, сделала уколы. После этого я снова заснула.
* * *
Опять пробуждение, в этот раз ночью, редкие звезды сиротливо заглядывали в окно, словно боясь потревожить мой сон. Осторожно пошевелилась, испытывая страшное разочарование. Состояние не улучшилось: все та же боль, та же скованность. Никаких улучшений. Черт. Когда же восстанавливаться начну? Быть больной и слабой так плохо, так непривычно. Эти лекарства, которыми меня поддерживают – только вредят, голова с ними чудная, сил нет, и зверь внутри спит, никак себя не проявляя. Надо отказаться от обезболивающих, потому что сама справлюсь быстрее, стоит только химии из крови выветриться!
Наутро, посчитав мое состояние стабильным, меня перевели в общую палату. Пять раздолбанных скрипящих коек с зелеными прорезиненными матрасами на тот случай, если пациент совсем слаб и ходит под себя. Мне досталось почетное место у окна у батареи, которая, к счастью, не работала, а то от жары задохнулась бы. Кроме меня в палате лежали еще две женщины: одна спала, отвернувшись лицом к стене, а вторая что-то постоянно бубнила и вскрикивала. Как выяснилось позже – пациентка дурдома, вышедшая гулять со второго этажа. Настроение совсем упало, когда выяснилось, что тишины не предвидится – буйная соседка не успокаивалась ни на минуту, и несмотря на то, что обе ноги сломаны, порывалась уйти.
В положенное время медсестра принесла капельницу, намереваясь влить мне новую порцию лекарств.
– Что тут? – просипела еле слышно – сорванный голос не спешил восстанавливаться, и сил не хватало, чтобы сказать громче.
Она монотонно перечисляла лекарства, ни одно из которых я не знала. Я вообще лекарств не знала, потому что оборотни не болеют, на них все заживает, смешно сказать, как "на собаках", и сейчас, слушая заковыристые названия, я приходила в уныние. Это сколько всего в меня вливают!
– Уберите обезболивающие.
Она посмотрела на меня, как на безумную:
– Девушка, вы о чем? У вас швов больше, чем на этом халате! – бесцеремонно махнула на свою одежду, – как вы без обезболивающих планируете держаться? Кулаки кусать? Орать, как вон эта…
Снова кивок, на этот раз в сторону безумной соседки по палате.
– Мне не нужно обезболивающих, – произнесла тихо, но твердо, – запрещаю. Если надо – письменный отказ подпишу!
Мне было важно избавиться именно от них, я была уверена, что именно из-за этих препаратов я вялая и плохо соображаю, и волчица не проявляет активности. Медсестра нахмурилась, глянула на меня так, будто в этой палате не одна клиентка дурдома, а две, но обезболивающие не вколола.
Что ж маленькая победа на пути к выздоровлению.
* * *
К вечеру меня накрыло по полной. Болело все. Кажется, я чувствовала каждый миллиметр искромсанной кожи, каждый пульсирующий шов. Шевельнуться нельзя, сразу огненные когти впивались в тело, до слез, до стонов. Но я держалась, слезы глотала, но держалась. И не это самое страшное – не физическая боль, а душевная.
Как же так? Почему? За что он со мной так? За проступок, которого вроде и не было? Почему не стал слушать, а просто вынес приговор и сам же привел его в исполнение? Руслан… Мы же… мы же так любили друг друга. Я и сейчас тебя люблю, до дрожи, до ломоты в истерзанном твоими когтями и зубами теле. Люблю и умираю от тоски, от горечи. Стоит только подумать, что все, конец, и дышать невозможно. Как я без тебя? Любимого, родного. Предавшего…
Ведь не я, ты меня предал. Ты!
Ночь превратилась в не прекращавшийся удушающий кошмар. Я кусала губы до крови, сжимала кулаки, чтобы не закричать, а едва, измученная, проваливалась в сон, изо всех щелей лезли монстры. Жуткие, жестокие, скалившие волчьи пасти, глядевшие на меня янтарными глазами с золотой каемочкой. Сначала я умоляла его пощадить, пыталась лаской погасить жестокий огонь в глазах, уговаривала, а потом убегала. Бежала, ползла, захлебываясь слезами и ужасом. И он всегда настигал меня, набрасывался, и я чувствовала, как его зубы впиваются в мою плоть. Просыпалась с криком, с дико бившемся сердцем, с мокрым от слез лицом. Все страшные ощущения постепенно отступали, а на их место проникали ядовитые щупальца страха. В ту ночь он научил меня бояться до панической атаки, до паралича, до безумного желания сбежать.
Мне снился то лес, то наш дом, то эта палата, но итог всегда один – Руслан меня настигал и уничтожал, раз за разом. Словно пленку заело на самом жутком моменте.
Утром легче не стало. Разбитая, уставшая, с опухшим лицом, лежала и рассматривала свои тонкие руки, покрытые ссадинами и синяками. Когда же боль пройдет? Я устала. Не могла бороться с ней и со страхом одновременно. Они меня выматывали, не давая передышки. Почему я не излечиваюсь? Что не так?
Или организм еще не освободился от ненужных лекарств. Надо еще потерпеть, да? Не знаю, получится ли.
И я ждала. Губы в кровь закусывала, упрямо от лекарств отказывалась, но ждала, когда организм проснется и начнет спасать сам себя. А он не просыпался. Ни к следующему вечеру, ни к утру, когда уже перед глазами кровавые круги от боли плыли. Ну сколько можно? Очнись! Жизнь продолжается, надо на ноги вставать, влачить дальше свое никому ненужное существование! Я даже разозлилась – хоть на это сил хватило! Глаза прикрыв, в себя ушла, пытаясь настроиться на мирный лад, на выздоровление. Потянулось к своей
