Проглотить — не проглотила, а ни сказать, ни пошевелиться не удается — будто одеревенела.
На красиво очерченных скулах заиграли желваки, мужчина обжег меня еще одним яростным взглядом и потянулся к фате, которая все еще закрывала мое лицо.
— Нет! — я инстинктивно отшатнулась, выставила перед собой ладонь в защитном жесте, пытаясь хоть как-то отгородиться. И с облегчением поняла, что могу снова двигаться и говорить.
«Нет» — подхватило эхо, взметнулось вверх, отразилось от стен и осыпалось вниз протяжным многоголосьем.
«Нет? Ты уверена?»
В мягком, призрачном голосе, прозвучавшем сразу отовсюду — словно со мной говорило вот это полуразрушенное здание, в котором я находилась, — слышалось недоумение и легкое недовольство.
— Уверена, — подтвердила я, обращаясь… А, впрочем, какая разница к кому? Ко всем сразу. Сил на то, чтобы удивляться, уже не осталось.
«Что ж, — дрогнул голос. — Твое право. Тогда…иди»
Что-то с силой ударило в грудь. Я пошатнулась, неловко взмахнула руками, попыталась ухватиться за что-нибудь, но пальцы поймали лишь воздух, и я, не удержавшись на ногах, полетела в темноту.
«Прими мой свадебный дар, дитя», — донеслось издалека затухающим отзвуком, и я словно взорвалась изнутри. Казалось, в жилах вместо крови потек жидкий огонь.
Последняя мысль, которая пришла в голову перед тем, как я потеряла сознание, была, конечно, абсурдной. Хотя… Куда уж абсурднее?
Ну, ничего себе, сходила за хлебушком…
***
Очнулась я в пустой, темной комнате — на этот раз, судя по всему, полуподвальной, похожей на склеп и на погреб разом. Везет мне, однако, нынче на незнакомые помещения.
Низкий сводчатый потолок, каменный пол и такие же стены, крошечное зарешеченное окно высоко над головой, почти не пропускающее свет. Сумрачно, тихо, пахнет затхлостью и пылью… Хорошо хоть сухо и не очень холодно.
С трудом поднялась на ноги и, стиснув зубы, пошла вперед. Чувствовала я себя совершенно разбитой. Меня шатало из стороны в сторону и знобило так, что зубы стучали, но я шаг за шагом, упорно цепляясь за стену, брела к намеченной цели — массивной деревянной двери, которую заметила сразу же.
К выходу вели три высокие ступени — серьезная преграда для человека в моем состоянии. Когда же я все-таки заползла наверх, выяснилось, что дверь, ко всему прочему, крепко заперта, а на мои слабые удары и хриплые крики никто не отвечает.
Оставаться на ступенях было глупо и бесполезно. С каждой секундой мне становилось все хуже, так что я снова спустилась в подвал и направилась в дальний угол, где на полу у стены кто-то «любезно» раскидал солому. Там же валялся плащ — судя по размеру, детский, но теплый и плотный, кажется, даже шерстяной.
Легла, подтянула колени к груди, старательно укуталась в плащ и, постепенно согреваясь, уплыла в сон, больше похожий на обморок.
Простуда дело привычное, почти житейское, об этом все знают. Как и о том, что болеть можно по-разному. Между делом, на бегу, со стенаниями и жалобами всем и на все сразу, а иногда даже со вкусом и удовольствием. Особенно, если зацепило тебя легко, на улице ветер с дождем, а дома тепло и очень уютно. Полулежишь в кресле, пьешь чай с малиной, смотришь любимый сериал, дремлешь, снова что-нибудь смотришь в полглаза или читаешь, и тебе совершенно не стыдно за собственное безделье. Сейчас имеешь на него полное право.
Я в своей не очень долгой пока жизни успела «погрипповать» по-всякому, но никогда еще мне не было настолько плохо.
Я просыпалась, вновь проваливалась в беспамятство и выздоравливать, похоже, не собиралась. Меня бросало то в жар, то в холод, горло драло, суставы ломило, а губы спеклись так, что я с трудом могла их приоткрыть.
В тяжелых снах проносились смутные бредовые виденья. Высокий светлый храм. Злое блондинистое «величество». Алистер, который упорно кого-то искал — и я даже догадывалась, кого.
А еще, я начала слышать голоса, вернее, голос, шептавший что-то о свадебном даре. Потом он истончился, затих, как будто выдохся, и его сменил жалобный детский плач. Он преследовал меня даже в забытьи, звучал все громче и громче, перекрывая все остальные звуки. И что самое странное, я могла совершенно точно сказать, как выглядит ребенок и где он сейчас находится.
Сколько я провалялась в подвале, не знаю. Вокруг неизменно царил все тот же полумрак. Вечер, утро, день? Непонятно, да и какая теперь разница?
Из очередного сна меня вырвали резкие удары, грохот, от которого содрогнулись стены, быстрые размашистые шаги. А потом с меня бесцеремонно сорвали плащ, схватили за плечи и грубо затрясли.
С трудом разлепила веки и увидела склонившееся надо мной перекошенное от ярости мужское лицо. Совершенно незнакомое, между прочим.
Господи, еще один. Этому-то что от меня нужно? Явно ведь, не лечить пришел, на врача даже отдаленно не похож. Да и добротой не отличается: видит, что человеку плохо, и все равно продолжает упорно тормошить. Если меня в результате сейчас опять куда-нибудь выкинет, это будет уже перебор. Я точно не доживу до счастливого приземления — погибну еще в полете.
Пошевелилась, пытаясь высвободиться, но незнакомец и не думал отпускать. Он вообще оказался очень настойчивым — слабая попытка сопротивления его только разозлила. Сдавил мои плечи, еще раз тряхнул, уже сильнее, и угрожающе прорычал:
— Где она?
— Пи-и-ить, — выдохнула я в ответ, решив, что с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Если этот настырный тип не желает оставить меня в покое и категорически намерен пообщаться, так и быть… Но пусть сначала хоть напиться даст.
Мужчина поморщился, но потом все-таки повернул голову и повелительно бросил куда-то за спину:
— Воды!
Через минуту в его руке оказалась пузатая кожаная фляга, а еще через мгновение я уже жадно глотала прохладную, восхитительно вкусную воду. Пила и никак не могла напиться.
— Так где она? — требовательно повторил мужчина, буквально отрывая от моих губ флягу и снова вцепляясь в плечи.
Вот ведь жадный какой.
Я уже собралась дальше торговаться и добиться для себя еще чего-нибудь —таблетку жаропонижающего, порошок, микстуру или что там у них есть, — но следующая фраза заставила мгновенно насторожиться и забыть о собственных планах.
— Где Мисти? Скажешь ты, наконец, или нет? Она ведь была здесь, вот доказательство, — передо мной махнули содранным с меня же плащом.
Мисти…
Я могла поклясться, что раньше никогда не слышала этого имени, и в тоже время оно болезненным эхом отдавалось в душе, вызывало в памяти странные образы. Удивительно, но я, кажется, не просто догадывалась — твердо знала, кому оно принадлежит.
А еще сразу вспомнился безутешный детский плач.
— Мисти… Девочка? — на всякий случай переспросила я.
— Да.
— Худенькая, лет восьми… десяти, не больше. Серые глаза. Русые волосы заплетены в косу. Над верхней губой — маленькая родинка, — продолжала перечислять я.
— Да-да!
— В пышном голубом платье и такого же цвета туфельках.
— Это она, — мужчина жадно дернулся ко мне. — Ты ее видела?
— Нет, — призналась я честно, и меня тут же с яростным возгласом отшвырнули прочь.
— Издеваешься? — мужчина сжал кулаки, угрожающе нависая надо мной.
— Даже не думала, — я сдержала стон, потирая ушибленную при падении руку, и уставилась в побелевшие от ярости глаза. — Я никогда не видела эту девочку, но могу сказать, вернее, описать, где она находится.
Пауза.
Мужчина не сводил с меня хмурого, тяжелого взгляда — я почти физически чувствовала его недоверие — потом резко выдохнул сквозь стиснутые зубы и велел:
— Говори.
— Островок посреди болота… Не очень далеко отсюда, но и не рядом… — медленно начала я.
Говорить было сложно, во рту опять пересохло, хотелось пить и клонило в сон. А еще, видения стали путаться, ускользать, затягиваться липким, серым туманом. Чего-то не хватало. И, повинуясь внезапному наитию, я потянула к себе плащ, который мужчина сейчас прижимал коленом.
