Тисса и пила. Молчала. Потом, наконец, призналась:
– Он… не такой, как я думала.
То есть не совсем, чтобы злое зло, тьма, смерть и разрушение? И проблески совести виднеются где-то на горизонте.
– Но… ваша светлость, зачем я ему нужна? Раньше я думала, что у него нет выбора. Но Долэг сказала, что ей Гавин сказал, что его отец говорил старому лэрду, что имеет двоих дочерей и… и Деграсы – хороший род. Древний. Богатый. Породниться с ними – большая честь.
Гавин – умница. Не знаю, насколько сказанное правда, и уж точно сомневаюсь, что сам Урфин в курсе чужих на него матримониальных планов, но сам факт наличия соперниц весьма способствует пробуждению здорового женского эгоцентризма. И кажется, неведомые мне дочери барона Деграса задели Тиссу куда сильней, чем она пытается показать.
– Может, ты просто нравишься?
– Ваша светлость… – Тисса, позабыв про этикет, держала чашку в ладонях и, склонившись, вдыхала ароматный пар. Вот что алкоголь животворящий с людьми делает.{7} Надо было сразу беседу с чая начинать. – Люди не женятся только потому, что кто-то кому-то нравится. Да и… он же все время надо мной смеется! Я сама знаю, что некрасивая. И что на клавесине играю плохо! У нас не было клавесина. И голоса у меня тоже нет… и манеры не такие, как здесь! Меня мама учила. Журналы выписывала… дорогие… хотела, чтобы я настоящей леди была. А у меня не получается.
Так, пожалуй, с чаем пора завязывать. Нехорошо, конечно, несовершеннолетних спаивать. Вроде и доза небольшая, но после бессонной ночи да пережитого Тиссе и ложки бы хватило.
Кружку отбираем.
Ведем к кровати. Здоровый сон – лучшее лекарство от всего.
Из платья Тисса выпутывается сама и на кровать забирается без возражений, обнимает подушку и бормочет:
– И… и я сдерживаюсь. Я маме обещала, что буду вести себя достойно. Но если бы вы знали, как мне иногда хочется его ударить… – Она мечтательно зажмурилась.
Мне тоже. Но я никому ничего не обещала, поэтому и сдерживать себя не буду.
Магнус разглядывал клеймо долго. Трогать не стал, за что Урфин был премного ему благодарен.
Болело. От макушки до пяток, и пятки, что характерно, тоже болели. Но клеймо ощущалось особо – дергающая огненная метка. И огонь продолжал вгрызаться в кожу, хотя Урфин знал, что такое невозможно. Хотелось содрать клеймо, неважно – со шкурой, с мясом, хоть бы до смерти, лишь бы насовсем.
Магнус не позволит делать глупости.
– Повезло, что не на лбу. – Шутить не получается.
И рука сама тянется к шее. Не трогать. Забыть. Столько всего забыть получалось, так неужели эту пакость из памяти не выкинуть? Подумаешь, еще один шрам.
– Ерунда.
– Не ерунда. – Магнуса не проведешь. – Ты и сам это знаешь. Себе нельзя врать, мальчик мой.
И еще по голове погладил, отчего вовсе тошно стало.
Не надо его жалеть!
– Я лично его искать буду, – пообещал дядя, руку убирая. – А как найду, то долго говорить станем…
Он мечтательно зажмурился, и от улыбки его, безумной, такой, которую Урфин давненько уже не видел, стало не по себе.
А если сорвется?
Тот, кто напал, – просто идиот. И потому, что напал. И потому, что живым выпустил. Ложная цель, на которую нельзя отвлекаться, как бы ни хотелось. Месть местью, но позже. Да и не нужна Урфину помощь: сам управится.
– Ты не прав, дорогой. Он не тебя обидел. Он семью обидел. Такое не спускают.
Урфин и не собирался спускать. Опыта у него, конечно, поменьше, чем у дяди, и надо как-то упущенное наверстывать, раз уж случай подвернулся.
– И если уж о семье речь, то ты когда решение примешь? – поинтересовался Магнус, разминая пальцы. Суставы похрустывали, именно из-за звука многие считали эту дядину привычку омерзительной.
– Я просто не уверен, что в этом есть смысл…
– Не уверен он. Ломаешься, как девка на сеновале, глядеть тошно. Ладно, Ушедший с тобой. Надумаешь – скажи. А сейчас закрывай глаза и вспоминай.
Вспомнить Урфин был бы рад. Он и пытался. С того самого момента, когда, проснувшись, понял, что с трудом может пошевелиться. Вот только события последних дней перемешались.
Он помнил пожар на складах. И казнь тоже, но как будто случившуюся одновременно с пожаром, хотя разум подсказывал, что между событиями прошло изрядно времени.
Какой-то бордель, явно из дешевых.
И нищего, который тянул руку. Руку помнил особенно четко – темную, с длинными желтыми когтями.
– Глаза закрой. – Дядя сел рядом.
Закрыл. Свет все равно пробивается сквозь веки, отдаваясь чередой обжигающих вспышек в голове.
– Давай с того момента, как очнулся. Подробно так. Как лежал?
– На спине.
– Точно?
– Да.
Был холод, идущий снизу. И чтобы перевернуться на бок, пришлось повозиться.
– Нехарактерная поза. – Голос дяди теперь доносился словно бы издалека. – Синяки у тебя и спереди, и сзади. Значит, когда били, ты лежал на боку. Не морщись. Это тебе за дурость, чтоб в следующий раз задницу прикрывал, когда в дерьмо лезешь. Руки и ноги чистые – защищаться не пытался. В отключке был? Наверное. Тогда потом перевернули. Убедиться, что живой?
И поставить клеймо.
Неужели этот удар по голове был настолько силен? Кожа содрана, но… череп цел. И если так, то Урфин должен был бы продержаться хоть сколько-то.
– Запах. – Из темноты проступила утраченная часть мозаики. – Я очнулся, потому что воняло.
– Чем?
Ответ был очевиден, хотя и странен.
– Нюхательная соль.
В этом Урфин совершенно уверен.
– …и сердце колотилось. Как никогда прежде. Меня вырвало. Там.
Кислый вкус во рту. И подгибающиеся руки. Попытки встать на ноги. Кровь на пальцах. Долгая дорога… такая долгая, что Урфин был почти уверен – не дойдет.
– …за мной кто-то шел. Наверное. Я не уверен. Не было угрозы… просто шел.
Знание сформировалось.
– Присматривал.
Кто и зачем?
– Если не примерещилось, – добавил Урфин, поскольку тем своим ощущениям доверял с весьма большой натяжкой.
– Не примерещилось. – Дядино присутствие воспринималось четко. Урфин, пожалуй, мог бы и выражение лица вообразить до мельчайших подробностей. – Интересно получается…
Он все-таки коснулся шеи, и Урфин заставил себя выдержать прикосновение.
– Спокойно. Если бы тебя не подняли, был бы трупом. Пьяная драка. Ограбление. Одно из тех, которые случаются, когда кто-то лезет не туда, куда надо. Такие расследовать бессмысленно. Они так думают.
Дядя бы не отступил. Уж он-то умеет по следу идти. Неважно, сколько на это уйдет времени и крови.
