– Это не Тень. Он умнее. Он бы тебя аккуратней убрал. – Магнус повторял собственные мысли Урфина. – Работорговцы? За «Красотку» и «Золотой берег»? Оттого и клеймо?
– Поставили бы на видном месте. Да и эти меня скорее распяли бы. Или убрали без следов.
В протекторате много шахт, озер и провалов. Море опять же. Камень к ногам, и прощай, будущий лорд-дознаватель. Или как вариант – медленная смерть в корабельном трюме, такая, чтобы хватило сил над ошибками подумать.
Но тогда кто?
И главное, как так получилось, что его настолько чисто взяли?
– Это… личное. – Клеймо на шее самый верный признак того. – И дурное. Личное и дурное…
Робкий стук в дверь оборвал нить мыслей.
– Там… – Гавин глядел исключительно на пол, словно чувствовал за собой вину, хотя он-то был ни при чем. – Ее светлость вас желают видеть.
А ей кто донес-то?
В гостях у Урфина бывать мне не доводилось. И следовало признать, что устроились их сиятельство с комфортом.
Неброско. Уютно. Один камин в полстены чего стоит. А вот растения в каменных кадках полить следовало бы. Интересно, эти кусты ему часом не Кайя приволок? Если так, то заревную… впрочем, одного взгляда на Урфина хватило, чтобы, во-первых, проникнуться жалостью, которая зело мешает воспитательному процессу. Во-вторых, осознать – романтикой в ночных похождениях и не пахло, что было довольно-таки обидно: если уж получать, то за дело. В-третьих, призадуматься – не является ли нынешнее плачевное состояние для их сиятельства нормой. Это какой патологической невезучестью или неуемной жаждой приключений обладать надо, чтобы за последние месяцы столько раз вляпываться?
– Ну? – поинтересовалась я, давя в себе змею сочувствия. – Что на этот раз?
– Ничего, – неправдоподобно соврал Урфин, заворачиваясь в меховое одеяло. – Отдыхаю.
А зелень под глазами, стало быть, от переизбытка здорового сна.
Сержант хмыкнул, соглашаясь с моими выводами.
– Иза, а давай в другой раз поговорим?
Предложение мне не понравилось, и я выдвинула встречное:
– Признавайся сам. Не то хуже будет.
– В чем?
– Во всем.
– Во всем – будет долго, муторно и мрачно.
Ничего, наша светлость потерпит. Она в последнее время только и делает, что терпение тренирует. Но Урфин определенно не собирался сдаваться по-хорошему. Я оглянулась на Сержанта, на сей раз решившего с местностью не сливаться, но занять кресло у камина; перевела взгляд на дядюшку Магнуса, который наблюдал за мной с восторгом энтомолога-любителя, узревшего крайне редкий экземпляр уховертки;{8} и снова на Урфина. План действий самозародился, верно, на тлеющих остатках других планов, более революционного характера.
Сдернуть одеяло совсем не получилось – Урфин вовремя успел среагировать, а хватка у их сиятельства оказалась бульдожья, – но и увиденного было достаточно. Его грудь, плечи, живот – одна сплошная гематома. Сизо-лиловая, с красноватыми прожилками, с прорывающейся желтизной, которая обозначала условные границы перехода одного синяка в другой.
Слой мази – резкий запах ее был неприятен – лишь усугублял общее впечатление.
– Иза, ты замужняя женщина… – пробурчал Урфин, возвращая отобранное одеяло на прежние позиции. – Это неприлично.
Кто бы тут о приличиях думал.
И голова разбита. На затылке выделяется полоса стриженых волос и аккуратный шов.
– Садись, ласточка моя. – Магнус уступил стул. – И не вздумай волноваться. Это не опасно.
Ну да… сине-красно-лиловый окрас вообще естественен для их сиятельства.
– Кости целы.
Действительно, что может быть важнее целостности костей?
– Кто тебя так? – Сесть я все-таки села.
– Не помню.
– Тошнит? Голова кружится? – Не хватало еще сотрясения мозга для полного комплекта. Ну вот как можно так с собой обращаться? Он себя, как Кайя, неубиваемым вообразил? Но тошнить Урфина не тошнило. Головокружения, звона в ушах, мошкары перед глазами тоже не наблюдалось. Или врал он убедительно.
– Да нормально все…
Я вижу.
– Гавин, подай-ка чаю, – велел Магнус, потирая руки. Вид у него был донельзя довольный, счастливый даже. Кажется, мысленно добрый дядюшка уже беседует с теми нехорошими людьми, на которых Урфин имел несчастье наткнуться.
– Просто чаю! – уточнила я.
Сержант снова хмыкнул и плечами пожал: мол, он как лучше хотел. Так ведь я и не в претензии, но в этом дурдоме хотелось бы сохранить относительную трезвость мировоззрения.
– Иза… – Урфин скрестил руки на груди, точно подозревал меня в повторном покушении на его одеяло. – Пожалуйста, не рассказывай Кайя.
Совсем не рассказать не выйдет. Пусть бы эту историю и удастся замять для широкой общественности, но Кайя увидит, что я что-то от него скрываю.
И Урфин понял.
– Хотя бы без подробностей. Я сам.
– Хорошо.
– Ты и вправду не переживай, ласточка моя. – Магнус забрал у Гавина поднос с чашками. – Случалось и похуже… завтра уже встанет.
Чтобы новое приключение на задницу примерить?
– …послезавтра, – уточнил Урфин.
Ему чай подали отдельно, травяной и, судя по тому, как их сиятельство скривились, крайне мерзкого вкуса. И правильно. Будет знать, как ночами не спать, по злачным местам шляться и фрейлин юных с пути истинного сбивать.
– Урфин, – я заговорила ласково-ласково, как только могла, и он дернулся, явно подозревая неладное, – скажи, ты случайно не в курсе, куда это Тисса ходила ночью?
– В курсе. Сюда.
Чистосердечное признание облегчает душу и работу следователя.
– Я чего-то не знаю? – оживился Магнус, добавляя в чай сахар. Кусок за куском. И щипцы серебряные напрочь игнорируя. Действительно, пальцами удобней – я сама так делаю, когда никто не видит. – Нет, теперь знаю. И все складывается… чудеснейшим образом все складывается.
Мне бы его оптимизм.
– И что она тут делала? – Нашу светлость сбить с цели не выйдет.
– Мне помогала.
Исчерпывающий ответ.
– Иза, если ты думаешь, что я вчера к ней приставал, то ты меня серьезно переоцениваешь. Мне нужна была помощь. Точнее, я отключился. И Гавин привел девочку.
– Почему?
– Она леди, – тихо ответил Гавин. – Все леди умеют лечить.
Да? Тогда я – несчастливое исключение.
– На Севере, малыш, – Магнус размешал чай пальцем, – там издревле повелось, что женщины лечат мужчин. Не так, как местные доктора, но умеют и шить, и кровь остановить, и жар сбить… всего понемногу. И нам повезло, что у этой птички мама – северянка.
А вот ей так не очень.
