Внезапно Ким поняла, что эта Лара лютовала вовсе не из-за того, что ее поставили присматривать за новенькой рабыней. Она злилась именно из-за золотого льва, висящего на груди у Ким.
Этого она понять не могла. Лично ей было плевать, где кхассер. С кем он, чем занимается, кому раздает свои амулеты и прочее барахло. Когда его не было рядом, легче дышалось. Даже эти котлы пугали ее меньше, чем крылатый кинт.
Может теперь, когда Хасс привел ее в лагерь и скинул на руки надзирательнице, он потеряет к ней интерес? Не будет появляться поблизости и вообще забудет о ее существовании?
— Хватит мечтать! — гаркнула Лара над самым ухом, — работай!
— Да работаю я, — проворчала Ким, склоняясь ниже над котлом, и не замечая, как за ней неотрывно следят янтарные звериные глаза.
***
Свой первый день в рабстве Ким запомнила, как нечто долгое, беспросветное, наполненное громкими звуками, суетой и постоянным ожидание чего-то страшного. Лара не отходила от нее ни на шаг, будто других забот у нее не было, и заваливала работой. Порой непосильной, порой отвратительной и грязной, а порой абсолютно бессмысленной.
Пленнице приходилось то стирать, то шить, то перематывать грубую колючую веревку из одного мотка в другой и обратно, то драить засаленные казаны, то перетаскивать до отказа набитые тяжелые тюки. Лара даже заставила ее вычистить раненую злую вирту, рычащую на каждого, кто осмелится подойти близко.
К вечеру, когда на лагерь спустились густые сумерки, у Ким не было ни одного живого места. Спина болела от непосильных тяжестей, плечо горело — там вирта все-таки задела ее своими клыками. Хорошо, что вскользь. А руки… На них без слез не взглянешь. Красные, воспаленные, стертые местами до кровавых пузырей.
— Во-от, — удовлетворенно протянула Лара, разворачивая ее кисть ладонью кверху. В тусклом свете факелов она была похожа на хищную птицу, склонившуюся над поверженной жертвой, — совсем другое дело. А то пришла, белоручка.
Ким дернулась, когда тонкие ногти будто случайно полоснули по воспаленной коже.
— Ну-ну, побрыкайся мне еще! — осклабилась ее мучительница, сжимая сильнее.
Ей хотелось увидеть слезы этой бледной замухрышки, которая почему-то находилась на особом счету у одного из кхассеров, но Ким упрямо молчала. Только охала, когда становилось совсем больно.
Мерзавка!
Лара оттолкнула ее от себя:
— Завтра продолжишь в том же духе! — потом развернулась к остальным, — заканчиваем работу! Все в шатер!
Девушки, до этого пытающиеся что-то шить в потемках, откладывали в сторону недоделанные вещи, устало поднимались с земли и брели к низкому темному адовару. Ким шла последней, едва передвигая ноги от усталости. Перед входом в шатер она замешкалась, настороженно вглядываясь в полумрак, за что получила еще один толчок в спину и пролетела вперед, чуть не упав на земляной пол — удержалась, в последний момент ухватившись за срединную опору.
— Все сели! — гаркнула Лара, раскладывая трехногую подставку, — живо!
Рабыни начали поспешно опускаться на землю, и Ким, боясь, что на не снова обратят внимание, стекла вниз по опоре. Ноги гудели от усталости.
Замызганный полог поднялся, и в шатер зашли двое мужчин. Тоже рабы, но на тощей шее одного из них едва различимо поблескивало серебро. В руках у него был поднос с большой глиняной миской и стопкой покореженных тарелок, а у второго — большой кувшин и одна жестяная кружка.
— По одной!
— Ты первая, — Лара указала пальцем на одну из девушек.
Та покорно поднялась, подошла ближе, чтобы получить свою порцию.
Раб с серебром, поднял крышку и в шатре запахло едой. Чем-то пряным, овощным, с запахом костра. Ким только сейчас поняла, что ничего не ела со вчерашнего вечера, когда ей сунули в руки несколько кусков вяленого мяса. Со всеми этими проблемами и хлопотами, она совсем не чувствовала голода. Только усталость. Поэтому равнодушно наблюдала за тем, как к раздаче одна за другой подходят и, получив, свою порцию поспешно возвращаются на свое место.
Есть не хотелось, совершенно. Ким даже понадеялась, что останется без ужина, но Лара все-таки ее позвала. Последней. Когда в общей миске уже почти ничего не осталось. Мужчина тщательно соскреб со стенок все остатки и небрежно плюхнул их на тарелку.
Пока он ужинала, не чувствуя вкуса еды, остальные начали уже сдавать грязную посуду и выстраиваться в очередь за водой. Ким снова оказалась последней, и снова ей достались только остатки — немного жидкости на дне.
— Отбой! Завтра рано вставать, лентяйки! — Лара забрала единственный факел, освещающий унылое убранство рабского шатра, — чтоб тише воды сидели!
Они ушли, и шатер погрузился во тьму. Из света — только узкая полоска, пробивающаяся сквозь неплотно прилегающий полог. Пока остальные ворочались, пытаясь устроиться поудобнее, Ким аккуратно переползла поближе к светлому пятну и одним глазом в прореху пыталась рассмотреть, что происходит снаружи.
Первое, что она увидела — это как рослый солдат неспешно прохаживался туда-сюда, поигрывая тяжелым гнутым мечом. Их тюрьма охранялась. Плохая новость, но вполне ожидаемая. Только дураки могли оставить рабов без присмотра. Андериты дураками не были.
— На твоем месте, я бы не стала занимать место возле входа, — прошептала ближняя к ней девушка. Ким не могла разглядеть в потемках ее лица и видела, лишь слабые отблески в глазах.
— Почему?
В ответ тишина. Потом рабыня подползла к ней ближе и прошептала:
— Слышишь музыку?
Ким озадаченно замерла, только сейчас обратив внимание на то, что где-то вдалеке звучит неспешный бой барабанов и мелодичные трели.
— У них праздник, а это значит, что потом…они придут.
— Придут? — переспросила Ким.
— Вольные женщины сами выбирают себе мужчин. Тех, которые сильнее, ловчее, удачливее. А мы…мы не имеем права отказать. Так что мой тебе совет, забейся в самый темный угол, свернись в клубок и молись своим богам, чтобы тебя не заметили.
От этих слов, наполненных горечью, по спине прошелся мороз. Оказывается, день — это не самое страшное время. Там только жара и работа. А вот ночью… Ночью на охоту выходят чудовища.
— Как тебя зовут?
— Ким.
— А я Юлея. Тебе надо перевязать руки, а то завтра будет еще хуже. Я на прошлой стоянке нашла несколько кустиков равнинника. Он снимает боль.
Ким скорее угадывала, чем видела, как Юлея сунула в рот листья, пахнувшие одновременно горькой мятой и смородиной, и начала их тщательно пережевывать.
— Давай сюда, — прошамкала через пару минут, громко сглатывая слюну.
Ким покорно протянула руку и тут же почувствовала, как аккуратные тоненькие пальчики размазывают кашицу по пылающей ладони.
— Вторую, — скомандовала Юлея.
Потом она оторвала от подола полоску ткани и плотно замотала изувеченные руки:
— Не вылечит, но станет немного легче.
— Спасибо, — едва слышно прошелестела Ким. От такого неожиданного участия и заботы и нее первые за день защипало глаза, и по щеке скатилась первая слеза.
— Не знаю почему, но Лара взъелась на тебя. Ты с ней не связывайся. Она противная девка. Сама только недавно сидела рядом с нами, но потом удачно прогнулась перед Орладой, подставив одну из своих. За это получила серебряное кольцо и право называться рыссой.
— Что значит рысса? Она вольная?
— Нет. Тоже рабыня, просто на ступеньку выше, чем хвеллы. Почувствовала власть и теперь житья от нее нет, но к тебе она особенно жестока…
— Может хватит болтать? — раздался грубый резкий голос другой рабыни, и его поддержал ропот остальных, — ночь и так коротка, еще вы тут со своими разговорами.
Юлея тут же замолкла и отползла в сторону, а Ким еще немного посидела у светлой полоски, глядя на тот кусочек неба, который было видно в прореху. Оно было темнее, чем в долине. Черное, бархатное, с россыпью огромных, ярких звезд. Красивое. Как и музыка, доносящаяся до их шатра.
***
— Подъем, красотки! — хриплый голос ворвался в ее сон, — встречайте настоящих мужчин.
