На мужских щеках появились красные пятна, свидетельствовавшие о том, что терпению его светлости начинает приходить конец.
– Почему? – требовательно спросил он.
– Я слишком взрослая для него. Неужели вы не видите, что я уже не ребенок?
Герцог оглядел меня с головы до ног, словно искал подтверждение словам, и только потом выпалил:
– И в кого ты такая упрямая? Неужели не понимаешь, что несмотря на выходки Джастины, я не смогу выставить ее из замка, пока ты здесь. Она и твой, и мой спасительный билет.
– Как так?! Прошла любовь? – не удержалась я от колкого высказывания.
– Любовь, – хмыкнул брюнет. – Я был очарован ею, не более.
– Ровно до тех пор пока не поняли, что она задалась целью женить вас на себе?
Брюнет задумчиво поджал губы, около минуты помолчал, затем произнес:
– Пока не осознал окончательно, что она собой представляет. Хотя в твоих словах есть доля правды. Джастина не раз говорила, что устала от брака и не собирается больше замуж, даже если предложение сделает сам император. Меня вполне устраивали наши ни к чему не обязывающие свидания. Джастина очень красива, умеет подчеркнуть достоинства, преподнести себя с лучшей стороны. Но уже немолода и довольно глупа. В жене же важна не внешность, а ее ум. Можешь представить, каково это – знать, о чем скажет женщина еще до того, как она откроет рот. И это на протяжении суток! – в его голосе прозвучала неприкрытая горечь. – Да и роль рогоносца мне ни к чему. Я не собираюсь становиться посмешищем или, что хуже, растить чужого ребенка, а она вряд ли остановится. Джастине нужны от меня только деньги и положение. Получив желаемое, она возьмется за старое. Я ведь позвал Джастину, чтобы она помогла мне справиться с тобой, да и скрасила немного вечера…
Его откровенность в очередной раз выбила у меня почву из-под ног. Некоторое время я не знала, что ответить, но затем сам собой родился вопрос:
– Зачем тогда сказали ей, что сделаете предложение, как только разберетесь с делами и приведете замок в порядок?
– Опять-таки из-за тебя, Алексия. Скажи я ей, что брак не входит в мои планы, она тут же направилась бы в столицу и назло нам растрезвонила бы всем, что у меня появилась молодая любовница.
– Вот так дела… – ошеломленно протянула я. – И как теперь собираетесь выкручиваться?
– Очень просто, – пожал он плечами. – Ты поедешь в пансион, я в Олаю. Джастине ничего не останется, как вернуться домой. Там она быстро найдет утешение в чьих-нибудь объятиях, по городу поползут слухи. Я в свою очередь заявлю, что не могу жениться на женщине, которая не хранит верность будущему мужу. К тому же мы еще не помолвлены. Это все упрощает.
Только улегшееся негодование вспыхнуло во мне с новой силой. Как умно он все просчитал! Подопечную в пансион, неугодную любовницу – домой, а сам будет наслаждаться холостяцкой жизнью и привилегиями, которые давал титул герцога.
– Думали, надавите на жалость, и я тут же побегу собирать вещи? – мой вопрос прозвучал довольно резко.
Герцог поморщился, как будто надкусил лимон. Он смежил веки, что-то еле слышно проговорил одними губами, когда открыл глаза, вымолвил:
– Я не давил на жалость, а искал понимания.
– Не стоило. Я не поеду в пансион! И точка!
С этими словами я спешно завернула в промасленную бумагу буженину, кусочек ветчины, сыра и приличный ломоть хлеба, после чего сложила всю еду в холщовый мешочек. Вот теперь точно следовало уйти. Наш разговор все равно ни к чему не приведет.
– Алексия… – выдохнул герцог, не договорив до конца.
– Нет, – покачала я головой, догадываясь, что он сейчас предпримет еще одну попытку убедить меня.
Его светлость отстранился от печи и встал на расстоянии вытянутой руки от меня.
– Джастина и слухи не единственная причина, по которой я прошу тебя отправиться на месяц в пансион.
Я прекратила сборы и посмотрела на опекуна.
– Отец пришел в бешенство от того, что титул достался мне, а не ему. Его временное бездействие напоминает мне затишье перед бурей. Но я знаю: так просто он это не оставит. Судебный иск – самое меньшее, что он сделает. Большее… Не хочу даже говорить, на что способен родной отец. Вдали от замка ты будешь в безопасности. Прошу, Алексия, подумай над моим предложением, – его голос зазвучал приглушенно, стал походить на шепот. – Я считаю, что месяц в пансионе – вполне достойная плата за достоверную информацию. Если окажется, что твой отец жив и ты захочешь найти его, я помогу тебе с поисками. Неужели тебя не интересует, почему он однажды ушел и не вернулся?
– Нет, – произнесла я с толикой неуверенности на этот раз, развернулась и схватила сухари, что висели возле печи.
Лорд Эткинсон рассмеялся.
– Судя по размеру мешочка, к завтраку тебя можно не ждать.
– К обеду и ужину тоже.
Мужчина сделал решительный шаг вперед.
– Алексия, я не требую ответа сию минуту. Возможно, у тебя внутри сейчас все бунтует. Но как только эмоции улягутся, ты поймешь, что в моих словах есть здравый смысл. Поэтому давай вернемся к вопросу через два дня. Нет, значит, пускаем все на самотек, да, значит, ты уезжаешь…
Я не хотела слышать больше ни единой фразы, поскольку боялась, что он невероятным образом убедит меня отправиться в пансион. И решила прибегнуть к самому разумному решению – уйти.
– Спокойной ночи, ваша светлость!
Брюнет ничего не ответил. Он стоял, уставившись куда-то перед собой невидящим взглядом. При этом каждая мышца в его теле была напряжена. Не понимая, что на мужчину вдруг нашло, я пожала плечами и устремилась к двери.
Стоило сделать пару шагов, как длинные мужские пальцы плотным кольцом сомкнулись вокруг моего запястья. Я резко развернулась и в следующий миг оказалась вжатой спиной в остывающую печь. С моих губ не успел сорваться протестующий крик – лорд Эткинсон зажал мне рот ладонью. Свободной рукой, щелчком пальцев, погасил освещение. Он сделал это ровно за мгновение до того, как распахнулась дверь, вспыхнул яркий свет и помещение наполнилось шаркающими шагами!
Кровь тотчас с невероятной скоростью понеслась по венам, ладони покрылись липкой испариной, а по спине потекла капелька холодного пота. Я боялась представить, что будет, если кто-то из слуг обнаружит нас в столь щекотливом положении.
«Мы вынуждены пожениться», – прямо-таки расслышала я вердикт опекуна и пришла в неописуемый ужас. Замужество не входило в мои ближайшие планы, поэтому я превратилась в каменное изваяние. Вдруг пронесет?
Герцог почти сразу убрал руку с моего лица и осторожно положил на плечо, хотя мог опереться ею о печь. Его горячее дыхание окутывало мою шею, шевелило локоны возле уха, касалось губ…
«Теперь понятно, что толкнуло его на откровенность, – подумала я, почувствовав исходящий от лорда Эткинсона ярко-выраженный запах рома. – Отчим тоже был всегда необычайно разговорчив и искренен после пары стаканчиков виски или портвейна».
Отстраниться от брюнета не было возможности. Я стала заложницей непредвиденной ситуации. И мне не оставалось ничего, кроме как против воли впитывать тепло его тела, ощущать твердость его мышц под рукой. Вскинуть ее и упереться ладонью в крепкую мужскую грудь – последнее, что мне удалось сделать, прежде чем я оказалась в ловушке. Чем допустила ошибку.
От волнующей близости меня охватила легкая дрожь. Сердце оглушительно забарабанило в груди. Как мне хотелось замедлить его стук, который, очевидно, слышал и герцог. Но ничего не могла с собой поделать.
Я молилась, чтобы выпавшее на мою долю испытание поскорее закончилось. Тяжелые шаги то приближались, то отдалялись, но затем они прозвучали совсем близко. Тогда брюнет подался вперед и впечатал меня своим отменно сложенным телом в печь. Мне с трудом удалось подавить рвущийся наружу стон и удержать зажатые в левой руке мешочки.
«Кажется, мы влипли!» – пронеслась в голове тревожная мысль, и я задрожала еще сильнее.
Неподалеку от печи раздался плеск воды, за ним последовал глухой стук металлической кружки о что-то стеклянное и снова плеск. Череда звуков повторялась раз за разом. Очевидно, кто-то из слуг набирал в кувшин воду. Мы же стояли в считанных дюймах от ведра.
