Что случилось с этим человеком?
Он садится рядом со мной, держа между нами полную подушку.
— Есть несколько предварительных вопросов, на которые мне нужно получить ответы.
Это удивляет меня до смешного.
— Я не знала, что есть вступительное собеседование.
— Едва ли. — Он пожимает плечами, выглядя как король с тем, как он, не извиняясь, занимает
больше, чем его справедливая доля места. Дело даже не в его теле — он не особенно огромен. Это его присутствие. Он заполняет эту большую комнату, пока я едва могу дышать. Аид наблюдает за мной слишком пристально, и у меня возникает неприятное чувство, что он отслеживает каждое мое микро-выражение.
Наконец он обводит взглядом комнату.
— Это соглашение может иметь цель помимо удовольствия, но я не заинтересован в том, чтобы
травмировать тебя. Если ты собираешься трахнуть меня, то тоже можешь хорошо провести время.
Я моргаю.
— Это так заботливо с твоей стороны,
Аид.
Мой сарказм скатывается с него, как вода со спины утки. Хотя я уверена, что его губы подергиваются.
— Отвечай: да, нет, может быть.
— Я…
— Связывание.
Мое тело горит от этой мысли.
— Да.
— Трахаться на глазах у людей.
Нет. Но этот ответ не является правдой. Правда в том, что сама эта идея воспламеняет меня. Я смотрю на его лицо, но он ничего мне не предлагает. Никакого поощрения. Никакого осуждения. Может быть, именно поэтому я могу ответить честно.
— Мы уже говорили об этом. Да.
— Стоит быть уверенным. — Он продолжает в том же духе. Он называет вещи своими именами,
а я пытаюсь ответить как можно честнее. О большинстве из этих вещей я никогда не задумывался слишком усердно за пределами художественной литературы. Я знаю, что заставляет меня возбуждаться и извиваться в книгах, которые я читаю, но возможность разыграть это в реальности почти слишком велика, чтобы думать об этом.
Разговор, если его можно так назвать, вряд ли можно назвать приятным, но все равно он меня успокаивает. Он действительно делает правильную подготовительную работу вместо того, чтобы бросать меня в глубокий конец. Я не могу вспомнить, когда в последний раз я получала такой интенсивный курс; осознание того, что тепло проходит через меня медленными волнами, и мое дыхание учащается при мысли о том, чтобы разыграть все, что называет Аид.
Наконец он откидывается на спинку стула с задумчивым выражением лица.
— Этого достаточно.
Я жду, но его взгляд находится за тысячу миль отсюда. С таким же успехом меня могло бы и не быть в комнате. Я открываю рот, но решаю не прерывать его, куда бы ни ушли его мысли. Вместо этого я встаю и поворачиваюсь к ближайшей странной мебели. Это немного похоже на менее бездушную версию стола, за которым сидят у врача, и я хочу точно увидеть, как это работает.
— Персефона.
Резкость в его тоне имеет корни, прорастающие из моих подошв и замораживающие меня на месте. Я оглядываюсь через плечо.
— Да?
— Да, сэр — правильный ответ, когда мы
— находимся в этой комнате. — Он указывает на место, которое я только что освободила. — Сядь.
— Что произойдет, если я не буду так повиноваться? — Я щелкаю пальцами.
Он снова пристально наблюдает за мной, его тело уравновешено и напряжено, как будто он бросится на меня, если у него будет хотя бы половина шанса. Может быть, это должно напугать меня, но это не страх, бьющий в барабан в моей крови. Это волнение. Аид очень медленно, очень многозначительно наклоняется вперед.
— Тогда ты будешь наказана.
— Понятно, — медленно говорю я. Значит, есть выбор. Сейчас никто не смотрит, не для кого
разыгрывать комедию. Мне не нужно быть совершенной, или доброй, или яркой, или каким-либо из ярлыков, которые я приобрела за эти годы. Осознание этого заставляет меня чувствовать головокружение и почти опьянение.
Я снова оглядываю комнату.
— Что это за место для тебя? Свобода от ярлыков?
— Это место и есть ярлык. — Когда я хмурюсь, он вздыхает. — Существует не так много способов
удержания власти. Страх, любовь, верность. Последние два в лучшем случае непостоянны, первые трудно приобрести, если не хочешь пачкать руки.
— Как Зевс, — бормочу я.
— Как Зевс, — подтверждает он. — Хотя у этого ублюдка достаточно обаяния, чтобы ему не
приходилось пачкать руки, когда он этого не хочет.
— Ты пачкаешь руки? — Я снова оглядываю комнату, начиная понимать. — Но тогда тебе не
пришлось бы этого делать, если бы все тебя боялись, не так ли?
— Репутация — это все.
— Это не ответ.
Аид изучает меня.
— Тебе он нужен?
Так ли это? Это не требуется для нашей сделки; я уже согласилась и не
собираюсь отступать сейчас. Но я ничего не могу поделать с любопытством, которое вонзает в меня свои клыки и отказывается отпускать. Мое увлечение Аидом уходит корнями в далекие годы, но встреча с реальным человеком, стоящим за этим мифом, в тысячу раз более убедительна. Я уже догадалась о назначении этой комнаты, этой тщательно подготовленной сцены. Я хочу узнать о нем больше. Я выдерживаю его пристальный взгляд.
— Я хотела бы получить ответ, если ты готов его дать.
На мгновение мне кажется, что он не ответит, но в конце концов он кивает.
— Люди уже готовы бояться Аида. Как ты постоянно указываете, на название — бугимена
Олимпа. Я использую это, усиливаю это. — Он обводит рукой комнату. — У меня здесь эксклюзивные вечеринки для тщательно отобранных представителей верхнего города. Мои вкусы уже стали извращенными; я просто использую это пристрастие для достижения своих целей.
Я изучаю комнату, сосредоточившись на троне. Тем лучше создать более масштабный образ Аида, темного короля по сравнению с золотым Зевсом. Ни одно из изображений, которые они представляют своей аудитории, не является правдой, но я предпочитаю версию Аида.
— Итак, ты сидишь там и председательствуешь в этом логове беззакония и потакаешь своим
желаниям таким образом, что у всех, кто смотрит, дрожь страха и история, которую можно прошептать.
— Да. — Что-то странное в его голосе заставляет меня обернуться и посмотреть на него. Аид
смотрит на меня так, словно я головоломка, которую он до смерти хочет собрать. Он наклоняется вперед. — Они действительно не знают, какой ценностью ты являешься в верхнем городе, не так ли?
Я рисую свою обычную солнцеподобную улыбку на лице.
— Я уверена, что понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ты зря тратишь время на этих дураков.
— Если ты так говоришь.
— Говорю. — Аид медленно поднимается.
Все, что ему нужно, — это накидка, которая будет обтекать его, чтобы завершить создаваемую им угрожающе-сексуальную картину.
— Хочешь, я покажу тебе, как пройдет наша первая ночь здесь?
Внезапно все это становится слишком реальным. Дрожь пробегает по мне, это отчасти нервы, отчасти предвкушение.
— Да, сэр.
Он смотрит на мои ноги.
— Они беспокоят тебя?
По правде говоря, они уже болят просто от того, что стоят здесь несколько минут.
— Ничего такого, с чем я не мог бы справиться.
— Ничего такого, с чем ты не могла бы справиться, — медленно повторяет он и качает головой.
— Ты воткнешь свое тело прямо в землю, если у тебя будет хоть пол шанса. Я задавался
вопросом, была ли та первая ночь исключением, но это не так, не так ли? Таково правило.
Я вздрагиваю, чувство вины пронзает меня, даже когда я говорю себе, что у меня нет причин чувствовать себя виноватой. Это мое тело. Я могу делать с ним то, что мне нужно, чтобы выжить. Если иногда моя плоть несет за это ответственность? Это цена жизни. Чтобы отвлечься от неприятного чувства, разворачивающегося во мне, я делаю еще один шаг назад.
— Я сказала, что все в порядке, и я это серьезно.
— Я поверю тебе на слово. На этот раз.
Он продолжает, прежде чем я успеваю что-либо сказать. — Но я проверю твои повязки в конце ночи, и если ты еще больше повредишь себя из упрямства, будут последствия.
