а тут он возьми и загорись, ни с того ни с сего. — Я расспросила о координатах нужного дома, и сделала мысленную заметку. Но Манора вспомнила еще один случай, указывая морщинистым пальцем в далекий холм на горизонте. — Там, за бором, у Серолесья как раз недели этак три назад, черный смог стоял. Но там не живет никто, мог и сноп загореться, или девчушки пошалить. Вроде недострой там есть, его еще бабка нашей хозяйки, пресветлой памяти ей, поставила, этот, как его, гипподром соорудить хотела, да с вашими же, Левицкими из Серолесья никак поделить не смогла. А потом уж хозяйке нашей и не до гипподрома стало. — Манора вздохнула, явно вспоминая прошедшие года, когда она служила камердинес в поместье, и была легконогой юной «орлицей». — Больно уж она, как и вы коней, да быструю езду жаловала. — После долгой паузы добавила она — Даже мне хотела пожаловать лошадь за службу. Да куда уж мне хозяйских рысаков, не в плуг же запрягать. — женщина сентиментально улыбнулась. А потом сразу же нахмурилась — Вот и пожаловала мне, место старосты тут. Бесстыдников этих караулить! — голосом погромче добавила Манора, чтобы молодежь услышала. Те ответили ей шумом далекого смеха. Староста недовольно цокнула языком — Я понимающе усмехнулась, глянув на свою лошадь, привязанную рядом.
Ромулу облепили дети, больно уж моя кобылка от привычных им сивок — бурок, отличалась. Кобыла стоически терпела, щеря желтые зубы, только когда один из баловниц уж слишком заигрывался, дергая ее например, за хвост.
— Что за недострой? — уточнила я после некоторого раздумья, пытаясь сопоставить сказанное и надуманное ранее. Туда стоит наведаться на обратном пути.
— Да пара бараков и осталось, все что можно было растащить, давно уж растащено — Она вздохнула — Прекрасная женщина была, старая госпожа…эх.
Я кивнула и поблагодарила за чай, одежду и помощь. Меня снарядили в путь, одарив еще и огромным пряником, с мужскую ладонь величиной, а тот самый, мрачный мужик из стирщиков, (к счастью одетый) подошел, и прежде чем я успела уехать, прочел мне длинную лекцию о предупреждении простуды, где фигурировал овечий жир, чабрец, лимонный сахар, еще с полсотни разных растений, отвары и горчишники, прежде чем Манора успела его одернуть. Но я поблагодарила того за заботу, главную мужскую добродетель после силы, и вызволив кобылу из цепких детских рук, умчалась вперед, к главной своей цели — поместье баронессы Густы.
* Стерлинская борзая — порода выведенная собаководами в провинции Стерлин Отличается самыми короткими ногами, и приземистой фигурой, из всех лернейских пород борзых, но при том добрым, послушным нравом и шерстью в крупные светлые и темные пятна. Обычно черно-белые.
Глава 8
«Торжество весны» — так звалась опера, что уж третий год шумела по столичным театрам, восхищая даже самых пресыщенных театралов яркими декорациями посвященными этому времени года.
Я никогда не любила весну, за цветение и, как следствие, сенную лихорадку, но не могла не признать — в весну поместье Густов приобретало только ему свойственное чародейство. И никакие театральные декорации и картонные деревья, не могли повторить то чувство, когда бредешь меж гигантских платанов, что росли тут задолго до того, как на землю Парна ступила нога человека.
Каждый раз мою грудь распирало женской гордостью за великую Империю, что построили наши предки, покорив здешнюю природу. Поддерживая мои вялотекущие мысли, раздался над лесом протяжный гудок поезда. Над горизонтом чиркнуло полосой черного дыма. С громким шорохом и и брызнувшими во все стороны перьями взлетела надо мной в небо вспугнутая воронья стая.
Шелестели деревья, и солнце, скрывшееся было за сизыми сырыми облаками, вновь показалось на небосводе.
Лесок разделявший ближайшее село от поместья, стал реже, а вскоре и вовсе превратился в парк. Деревья, растущие теперь уже ровными рядами, явно указывали на руку человека посадившего их.
Стало больше плодовых деревьев. По дороге разносило мелкие лепестки от цветущих яблонь, у обочины грудились целые «сугробы» — как замена былому снегу.
Вот и ограда показалась наконец. Высокая, чугунная, поставленная на века. Само поместье — небольшое, простое и чистое, больше похожее на зажиточный дом крестьянина, чем на баронскую усадьбу, сильно контрастировало с ней. Казалось это лишь временное жилище, вот вот на месте дома, зернохранилища с покатой крышей и амбара, появится замок. Каменный, с крутыми скатами, бойницами и флагами. В общем под стать ограде.
Кобыла подо мной перешла на шаг, повинуясь натяжению поводьев. Пятки мои почти заледенели, и я грела их о теплые лошадиные бока, в очередной раз дивясь вычурности отделки ограды, что пока отделяла меня от долгожданного тепла, сапог, и сидений существенно мягче седла.
Вход в поместье обозначался большой кованой аркой темного железа, которую летом переплетали розы, а сейчас просто колючие побеги.
Наверху арки, были выбиты слова, нарочито грубо.
«Вся знатная кровь имеет свой исток». Знаменитые слова первой баронессы, которыми она ответила на грубый выпад о ее плебействе, от то ли графини, то ли княгини. Имени той история не сохранила, а вот фразу, что стала девизом Густов, как и прочую память о талантливой прабабке, семья трепетно берегла.
Ограду тоже возвела она, в честь получения баронского титула от Императрицы за основание первой Лернийской железной дороги.
Последующие поколения Густов существенно промотали состояние именитой прабабки, потеряли контрольный пакет акций над управлением железных дорог, и вели типичную, как для дворян среднего звена, жизнь. С десяток деревень, что снабжали поместье товарами да пищей, и пара кредитов от банков, что давали их под мелкий процент за известную фамилию.
Ничего особенного. Так жили большинство баронских фамилий. С благородным происхождением и без него.
Я же не имела никаких предубеждений на сей счет и сдружилась с Бриссой в кадетском училище. Группа наша была дружна, и стайке красноносых сопливых девчонок в фуражках, было как то
