лихвой, деревенские его облюбовали. Так что подъезжая к речке, и услышав далекий смех и плеск, я не удивилась.
Река Медянка с высоты напоминала длинную змею, что ползла себе меж берегов спокойно, и вдруг, вспугнутая, резко решила назад вернутся, да окольцевала своим блестящим телом крутой берег — обрыв, что нависал над нею песчаной глыбой. Именно в этом месте, местные деревенские и устроили большую стирку. Плыли по воде белые, синие, рябые одежды, а мужики местные, стоя по пояс в речной воде, отбивали его рубелами — плоскими тяжелыми досками с ребристой стороной, на длинной рукояти. На другой стороне реки виднелись остальные густовцы, женщины в основном и старики. Даже не видя, что именно они там делают, я прекрасно знала чем они заняты — распределяют стиранное белье, штопают дыры, делают заплаты, и всячески руководят, как женщинам и положено. Старики же или лапти плетут, или вовсе просто языками чешут.
Мелкими белыми пятнышками носились дети, и даже до сюда доносился их гомон и крик, смешиваясь с смехом и веселыми разговорами купальщиков.
Я остановила лошадь, любуясь этим дивным зрелищем, прям как мёдом по сердцу.
Почти сплошь молодые парни, загорелые, мышцы под кожей играют, да еще и в реку окунутые, блестящие от воды на солнце, словно Ромулы круп. Головы от светло-рыжих, почти желтых, до медных. Есть в общем на что посмотреть.
Я спустилась с обрыва, отклонившись назад, давая кобыле самой выбрать дорогу для своих узких, но крепких копыт. Пришла мне в голову неожиданная шалость. Астор и тайна связанная с ним, тихое неподчинение матушке, действовали на меня определенно в дурную сторону, раньше я бы посчитала подобную затею себя недостойной. Но сейчас она казалась мне довольно забавной, почему нет?
Стараясь не выдать себя раньше времени, я ехала по тропе, прикрытая густыми зарослями со стороны реки. Где то тут имелся брод, воды по сустав лошади, даже ног не замочить.
Узнав знакомое кривое дерево и приметный камень с заметной трещиной посредине, обжитой мхом, я притаилась, натянув на себя поводья и радуясь, что за смехом и хлопков рубелов по воде, не слышно топота конских копыт.
Выждав нужного момента, и подкараулив группку рыжеволосых деревенских юношей, что как раз растягивали над водой огромное полотнище, держась за края, я ударила пятками лошадь, которая рассерженно фыркала, не желая прыгать с берега в холодную воду. Но еще одно понукание, заставило животное подо мною оттолкнутся задними ногами и мы ухнули прямо в течение, подняв волну, которой накрыло всех рядом, и тучу ледяных брызг во все стороны. Нескольких мужиков хорошенько окунуло, остальные, удержавшись на ногах, сначала понять не могли, что такое произошло, а после, с криками «Это ж барыня балует!» громко расхохотались, ловя мою лошадь за уздцы, помогая испуганному животному восстановить равновесие. Я, признаюсь, совсем забыла про весеннее половодье, от которого в Медянке поднялся уровень воды, и теперь в сапогах моих хлюпало, а со штанов текло ручьями. Но я смеялась вместе со всеми, обжигающий холод только придал моей затее еще большего задора.
Полотно унесло вниз по течению, где его все таки удалось словить. Меня окружили со всех боков, и самый старший из крестьян, с проседью в рыжей курчавой гриве, звонко рыкнул, так что аж эхом разнесло.
— Это ж кто барышню столкнул?!
— Да сама барыня себя и намочила! — ответил ему гомон мужских голосов, я с удовольствием ловила на себе их озорные, заинтересованные взгляды.
— Мы уж удумали, госпожа Брисса шутить изволит! — мой взгляд натолкнулся на юное лицо, с только только наметившимися усами, что были старательно закручены колечками, да завощены так, что даже вода не смогла им навредить. Прошлогодняя столичная мода на такие усы, наконец докатилась и до нашего захолустья. Но заинтересовало меня не это, а прямой взгляд зеленых глаз. Остальные сразу глаза опустили, как только поняли, кто их пугать изволит, а этот смотрит прямо, еще и улыбается от уха до уха.
Я тронула бока кобылы пятками, и подъехала ближе к говоруну.
— Кто таков? — Я протянула руку с хлыстиком, концом его касаясь подбородка болтуна, и заставляя задрать его, подставляя моему взору светлое круглое лицо. Но тот шевельнул головой, отклоняя конец хлыста в сторону, как бы показывая «не ваш я, барыня, и помнить об этом извольте!» Экий наглец! Но хорош бесспорно. Волосы по парнейски кудрявые, по плечам метут, а макушка совсем светлая, почти не рыжая, а золотая. И глаза совсем светлые, в белизну. Напомнил он мне другого, такого же дерзкого и светлоглазого. Ещё и разрез глаз очень похож — слабо выражено верхнее веко и глаза очень узкие.
— Амариец это, из слободы, не наший он* — Ответил за парня, другой, постарше, помрачнее и деловитее. Сразу на всякий случай отвел от деревенских мой возможный гнев. Хитро
— И один ты такой, златоглавый да белоглазый в слободе? — поинтересовалась я, изучая лицо юноши.
— Один — просиял тот, явно польщенный вниманием, остальные притихли, вслушиваясь в наш разговор — Папенька уж у меня померли давно. У него волос белый был. И сестер у меня трое! И волос у всех рыжий, а длинный, как у барышни. Красавицы! — Он еще и комплиментом меня одарил, прохвост! Вообще даже капли смущения нет. Грудь колесом выставил, плечи расправил, взгляд прямой, прям весь милуется. Я чуть со смеху не покатилась с коня, на него глядя. Нашла же в речке такую перлу — жемчужину!
В принципе это все объясняло. Амар — маленькое государство на границах Асакина и Лерна, стало яблоком раздора меж двумя империями. Долгое время амарийцы умудрялись лаврировать в политическом море так, чтобы и у одних запросить ссуду, и с другими не разругаться. Но в какой то момент Асакин окреп настолько, что решил захватить его, и Амар политически склонился к Лерну. Впрочем, ходят слухи, что со стороны Асакина была точно такая же договоренность, только в зеркальном отображении, что
