безразлично кто княгиня, а кто кровию не вышел. Главное уметь яблоки из кадетского сада воровать, носы товаркам сажей по ночам мазать, да вытворять прочие шалости, в которых Брисса была с дитячества весьма искусна.
Как-то непривычно тихо было тут. Я с трудом удерживалась от соблазна спешиться, и пойти без сапог, в одних, казалось, насквозь промерзших чулках, по весенней траве, по тихой аллее, что вела от ограды с платанами, до самого дома, изящно огибая с двух сторон простенький фонтан-чашу, на своем пути.
Обычно по двору носилась прислуга, кипела жизнь.
Но тишина оказалась иллюзорной, чем ближе я подъезжала к дому, стараясь случайно не влезть лошадиным копытом в клумбу, тем явственнее слышались крики, грохот и шум.
Старая баронесса любила устраивать пикники на свежем воздухе, судя по шумам, и топоту ног прислуги, в очередной раз организовывалось такой. Да и время как раз уже шло к обеду.
Желудок безо всякой романтики, навязчиво напомнил о том, что завтракала я с утра, и пора добавить топлива молодому организму.
Но на лошади мне на задний двор не попасть. Как бы подтверждая мою мысль, Ромула остановилась и удобрила здешнюю тропку.
Прежде чем я успела смутится, и спешится, пошлепав почти босыми ногами к дверям, те распахнулись, и на крыльцо вышел мужчина.
Абсолютно неприметной внешности, круглолицый, крепкий мужчина под сорок, с глубокой морщиной на лбу, будто от глубокого беспокойства, и слабым маленьким подбородком. Лишь глаза яркие, синие притягивают взгляд. И разрез их — точь точь как у меня. Что и неудивительно.
Предо мною стоял мой дважды дядька. Родной брат моей матери, и муж двоюродной тетки — хозяйки Серолесья.
Он мне никогда не нравился. Благопристойный до скрипа в зубах. Из тех мужчин, которых вспоминают, говоря о том каким должен быть правильный муж, но которым никогда не посвящают любовных стихов.
Он то что тут делает? Уж кого кого, а я его, у Густов встретить не ожидала.
Увидев меня босую на коне, да еще и одетую по крестьянски, дядя тоже удивленно расширил глаза. Но, как и положено, подождал пока я заговорю первой, что и было сделано.
— Дядюшка, а что вы тут забыли? Неужто решили ответ на прошение лично привезти? А почему тогда к нам не заехали, а к Густам, и где тетушка? — Я повертела головой, в поисках экипажа родственницы. Мне и в голову не могло прийти, что дядя куда то отправится один. Скорее солнце ночью взойдет, чем дядя Юст нарушит правила этикета.
— И вам дня доброго, сиятельная княжна. Тете вашей, нездоровится. — при этих словах взгляд дядюшки стал вдвойне печальнее прежнего — Я берегу ее покой от этих новостей. Она пока ничего не знает, я приехал один — Он произнес это с уверенной обреченностью, что причина его поездки известна всем окрестностям, включая меня.
Скучный он всегда, без задора. А сейчас и вовсе, будто полинял и стал один в один в цвет со своей серою одеждою. Левицкая сонливость в чистом виде. Что ж стряслось, раз такой человек решился на неслыханное — приехать сюда в одиночку, да еще и без ведома горячо любимой жены? Если об этом моя матушка, его сестра прознает, ему вовсе несдобровать, и судя по лицу и бегающему взгляду, он прекрасно это понимает.
Прежде чем я успела переварить увиденное и услышанное, на пороге возникла Брисса, выскочившая вслед за дядей, словно ядро из пушки, взъерошенная и злая, с холодной яростью во взгляде, искривившей лик. Вслед за ней высыпали многочисленные шумные и обеспокоенные дворовые.
— Ты что ту тут делаешь, Ари? Да еще и без сапог? — Как не удивительно, но этот нежданно строгий, и немного бестактный вопрос дал мне ключ к происходящему, прежде чем дядя успел что-то сказать. Брисса находилась в состоянии, которое мы с детства величали «Воинственная Сестрица», то бишь один из ее рыжеволосых братцев что-то учудил, а ей, как единственной сестре в семье, придется расхлебывать.
Я попыталась угадать кто же.
Герд, старший из братьев, жил в столице, преподавая в институте благородных юнцов, те два раза, что мы виделись, составил о себе впечатление как о крайне воспитанном молодом человеке, в котором густовская бешеная энергия была обращена только во благое русло. Не в нем дело, точно.
Сотворивший что-либо из ряда вон, Инвар, вызвал бы у Бриссы скорее радость чем злость, в сонности и бесконечной апатичности, он мог бы дать фору всем Левицким вместе взятым.
Оставались Фогель и Люка, средний и самый младший. Вот как раз брат-погодка Бриссы, вихрастый и беспокойный малец, мог бы вытворить что-то этакое.
— Младший опять что-то выкинул? — предположила я.
Дядя нерешительно взял за уздцы подведенных конюхом лошадей. Он до смерти не любил коней и верховую езду, и всегда их дичился. И впрямь произошло нечто из ряда вон, раз дядя взгромоздился на коня.
— Люка ногу повредил, упал с лошади. Но на том дело не кончилось. — холодно, притом еле сдерживая досаду в голосе, произнесла Брисса, резко вскидывая ногу, и заскакивая в седло так лихо, что гнедой под ней всхрапнул и попятился назад, заставив беспокоится мою кобылу. Ромула итак нервно перебирала ногами, даже своим лошадиным умом понимая нервность обстановки и окружающих людей — Сегодня Фогель отличился! Да так, что я ему устрою второе Амарийское пришествие!* — Брисса не договорила, чем собственно провинился братец, пиная бока лошади пятками, но от ее ярости разве что воздух вокруг не искрился и не пламенел — Потом поговорим, успокой лучше матушку, она там рвет и мечет.
— Дядя? — я обернулась к родственнику с немым вопросом в глазах. Конюший как раз помогал ему забраться на лошадь, а немного полный мужчина,
