class="p1">Он приоткрыл один глаз. Сурьма потеряла свой цилиндр, волосы её растрепались, белоснежная рубаха испачкалась, а на подбородке наливался синяк, — ударилась о панель питания пластин. Её руки белыми птицами беспомощно порхали вокруг его лица, желая вытереть струящуюся кровь, но не находя — чем.
— Это всё из-за меня! — голос сорвался, по щекам покатились слёзы.
— Со мной порядок, — произнёс Висмут откуда-то из вязкой сердцевины засасывающей его боли и эпицентра красно-золотистого водоворота, — ты как?
Вместо ответа Сурьма приложила два пальца к его шее, пытаясь нащупать пульс. Рука у неё была ледяная.
— Сурьма, — он поймал её ладонь в свои, — я разговариваю. Следует полагать, что я жив. И даже в сознании. Проверять сердцебиение — лишнее.
Сурьма замерла, как была — на коленях, не в силах ни что-то вымолвить, ни освободить свою руку. Ладони Висмута были тёплые, шершавые от застарелых мозолей и рубцов, оставшихся от давних ожогов. Они помнили ещё угольные паровозы и наверняка были знакомы с оружием, но сейчас держали нервно подрагивающие пальцы Сурьмы мягко и бережно, словно дикую птаху, по ошибке залетевшую в комнаты.
— Всё хорошо, — сказал он, ободряюще сжав её ладонь, — всё хорошо. Обычное дело.
— Какого дьявола?! — прогремело из-за двери, которая тут же распахнулась, явив грузную фигуру господина начальника. — Что за мракобесие вы тут устроили, госпожа пробуждающая? Вам разве неведомы скоростные нормативы на прогонном пути?
— Да, господин нач…
— Тогда какого дьявола вы ими пренебрегаете?!
— Моя вина, — вмешался Висмут. — Простите, господин начальник, это полностью моя вина, — цепляясь за арматуру парового котла, он с трудом поднялся на ноги под опешившим взглядом начальника. — Нам нужна была максимально допустимая скорость, которую, со своей стороны, и держала госпожа пробуждающая. Это я не успел вовремя сбросить давление. Я не справился с управлением. Прошу объявить мне дисциплинарное взыскание по всей строгости.
Господин начальник моргнул, перевёл недоверчивый взгляд с Висмута на Сурьму и обратно.
— Я сам решу, чего тебе объявить, — проворчал он, — после обеда ко мне в кабинет! — и, напоследок строго глянув на Сурьму, ссыпался вниз по железной лестнице.
— Тебя же уволят! — дрожащим голосом прошептала Сурьма, когда господин начальник отошёл от покосившегося паровоза на почтительное расстояние.
— Я разберусь, — спокойно ответил Висмут.
Они встретились взглядами, и оба на несколько секунд словно застыли, а потом Сурьма всхлипнула и, не в силах более сдерживаться, разрыдалась так горько и искренне, так безысходно, как умеют плакать лишь дети.
— Ну что ты, — пробормотал Висмут, осторожно погладив её по плечу, — всё же нормально, все целы.
— Я отврати… тельная, мер… зкая, гадкая, — хватая ртом воздух, перечисляла она.
— Ты промахнулась. Со всяким бывает.
— Да я не о паровозе! — едва ли не выкрикнула Сурьма, но сразу сбавила тон. — Я о том… о том, что ска… сказала утром. Про тебя. Я не то имела… Я не хотела… обидеть… Прости м-меня! — она спрятала лицо в ладони и расплакалась с новой силой.
Висмут мягко привлёк её за плечи к себе. Близко, слишком близко. Настолько близко, что полагалось возмущённо его оттолкнуть, но Сурьма лишь уткнулась в его плечо, заливая слезами рукав пропахшей креозотом рубашки. Его ладонь замерла на её затылке, повыше полуразвалившегося пучка.
— Перестань, Сурьма, — мягко прозвучало над её ухом, — всё хорошо.
— Я не стою того, чтобы заступаться за меня, — прошептала она в его плечо, чуть успокоившись, — я пойду к господину начальнику и расскажу, как всё было на самом деле.
— Тогда у тебя не останется шансов поехать в эту командировку, — тихо ответил он, достав из жилетного кармана белоснежный платок и протянув его Сурьме.
— У меня их и так не осталось, — всхлипнула она, промокая предложенным платком покрасневшие веки, но всё ещё не отступая от Висмута, по-прежнему прижимаясь виском к его плечу.
Потому что если бы отступила, пришлось бы посмотреть ему в глаза.
— Я так не думаю, — ответил Висмут.
Чуть отстранив от себя девушку, он достал из внутреннего кармана жилета сложенный в несколько раз листок и вложил в её ладонь.
— Ты ведь по документам числишься не диагностом, а диагностом-пробуждающей, верно?
Под конец дня вновь травмированное колено разболелось просто немыслимо. О том, чтобы возвращаться домой пешком, не могло быть и речи, — Висмут даже в кеб-то с трудом взобрался — опереться на больную ногу было невозможно.
Ввалившись в прихожую, он, кивнув в знак приветствия Лютеции, прохромал мимо кухни к лестнице на второй этаж и, вцепившись в перила, остановился, собирая остатки сил перед восхождением.
То, что ужинать он сегодня не будет, Лютеция поняла сразу. Как и то, насколько ему сейчас больно. Гибкая и сильная, словно чёрная мурена, она обвилась вокруг его спины и поднырнула под руку.
— Давай потихонечку.
Висмут хотел возразить: ещё чего не хватало — опираться на хрупкие женские плечи, но потом подумал, что эти плечи и руки хрупкими назвать язык не повернётся.
— Ну же, смелей! — подбодрила Лютеция. — Я вчера тащила Оди в кровать, закинув его на плечо. Он слишком крепко уснул за ужином. Во всяком случае, так выглядело со стороны, а спал ли на деле — не знаю. Уж под тобой-то не переломлюсь, ты одной ногой на полу стоишь всё-таки, — усмехнулась она.
Они доковыляли до спальни, Висмут рухнул на кровать как был, не раздеваясь.
— У тебя же есть что-то от боли? — спросила Лютеция.
— Да, в верхнем ящике комода…
Не дожидаясь окончания фразы, женщина нашла среди стопок аккуратно сложенных рубашек пузырёк с эфиром.
— Я спущусь за водой, — предупредила она. — Дозировка на флаконе верная?
Висмут кивнул.
Через пару минут Лютеция вернулась в комнату со стаканом растворённого в воде эфира, протянула его Висмуту, и тот, залпом его выпив, вновь откинулся на подушки. Отставив пустой стакан, Лютеция принялась расшнуровывать ботинки Висмута.
— Оставь, не надо, — вяло возмутился он.
— Так и будешь лежать — в обуви? — хмыкнула та.
— Так и буду. Спасибо. Оставь меня, пажлс… пжалу… Пркляте! Сколько ты намешала? — тяжело дыша, заплетающимся, словно распухшим и вмиг отяжелевшим языком, пробормотал Висмут.
— Двойную дозу, — невозмутимо ответила Лютеция.
— Смсшла…
— Не сошла. Та дозировка не для такой боли. Я же вижу, что сейчас она в разы сильнее обычной.
— Завтра… насжбу…
— Не убежит твоя служба. А если боль не пригасить, ты до своей службы всё равно не доползёшь. Сейчас поможет, потерпи, — она присела на краешек кровати и нежно погладила Висмута по щеке. — А к утру протрезвеешь.
Но последние её слова он уже не услышал.
Висмут вынырнул из густого дурмана за полночь. Колено постанывало отголосками прежней боли, в голове кружили
