class="p1">– С тобой, деточка? – всплеснула пухлыми ручками она. – Как можно?!
– Если я велю, то можно, – вздохнула я, уже достаточно усвоив местные порядки. Тётка спорить не стала, быстро ухватив какой-то пирог. – Кстати, есть тут что-нибудь не молочное попить?
– А как же! – закивала Мавра и пошла вдоль стола, тыкая пирожком во все кувшины по порядку. – Узвар летний. Узвар прошлогодний. Мёд весенний. Мёд чёрный. Мёд красный.
– Мёд заморский, баклажанный... – не сдержавшись, ухмыльнулась я.
– Какой? – сморгнула женщина.
– Нет, нет. Это я так, о своём...
– Так ты скажи, деточка, чего душа желает. Всё найдём, всё принесём...
– Ничего не желает, – отмахнулась я. – По крайней мере, из съедобного. Пусть будет красный мёд.
Мавра выплеснула в миску с сырниками молоко из моего кубка, ополоснула его из кувшина и, вылив смывку туда же, налила требуемое. Я, конечно, несколько обалдела от подобной непосредственности, но возмущаться не стала. Сырники меня не интересовали ни с какого боку. Зато откуда-то из глубин памяти всплыли сведения, что все объедки отдают свиньям, а уж свиньям без разницы, сколько молока налили в сметану – всё съедят.
С долей опаски я подтянула к себе оказавшийся неожиданно тяжёлым кубок и пригубила густую жидкость. Уж не знаю, что подразумевали под словом «мёд» в моей реальности, но здесь эта штука мне очень понравилась. Терпкий, кисло-сладкий напиток отлично утолял жажду и оставлял приятное послевкусие разнотравья на языке.
– Вкусно...
Мавра, всё это время с заметной опаской следившая за моим лицом, расслабилась и заулыбалась:
– Так для княжеского стола ставили. Лучше не бывает.
– Угу, – невнимательно кивнула я, отправив в рот ложку гречи. – А почему я ужинаю одна?
– Так кто ж тебе ровня, деточка, – удивилась Мавра, подтвердив мои недавние мысли. – Чай, самого пресветлого князя дочь.
– Понятно. Но тебе-то я сама разрешила, – я с намёком покосилась на нетронутый пирог в её руках.
Женщина, слегка покраснев, откусила маленький кусочек и проглотила, не удосужившись даже прожевать.
«Как всё запущено... – мысленно проворчала я, отбросив надежду создать хоть какое-то подобие доверительной атмосферы. – Может, кого другого расспросить?»
– И что? Нет мне никакой ровни?
– Нет, деточка. Разве что Марфа... Она матушке князя нашего пресветлого двоюродной сестрой приходи...
– Вот её точно не надо! – перебила я, вспомнив визгливую тётку, окатившую меня грязной водой.
– Так и не будет, – с долей злорадства усмехнулась Мавра. – Чай, она не дура о себе напомнить после такого-то. У тебя душа добрая да белая, чисто голубка. А кто другой бы вздорной бабе за такое дело...
– Просто пусть на глаза не попадается, – буркнула я.
– Конечно, деточка!
– Вот и хорошо... – покивала я, гадая, как бы перевести разговор на интересующую меня тему. – А завтра что делать будем?
– А чего твоя душенька пожелает, то и будем, – улыбнулась мамка. – Хочешь, песни слушать али сказки. Хочешь, шелков заморских чернавки принесут, вышивать будем. А коли учиться пожелаешь, так и жрецов позвать недолго. О светлых богах тебе расскажут, долге девичьем, счастье бабском...
– Вот этого точно не надо, – передёрнулась я. – Знаю я здешнее счастье.
– Вот разумница. Красавица, да и умница, – залебезила тётка. – А как иначе. Чай, самого князя кровиночка...
– Угу, угу... – грубая лесть раздражала, но и ругаться с Маврой мне не хотелось: кого ещё расспрашивать, если не её. Особенно учитывая, с каким испугом на меня косились местные девицы.
– А уж как батюшка твой обрадовался, тебя к сердцу прижав, – не встретив сопротивления, мамка разливалась соловьем, основательно подпортив мне аппетит. – Чисто сокол голубку приласкал.
– Сокол голубку? – хмыкнула я. – Это как? Клювом по темечку и на обед?
– Омг... – осеклась тётка и попыталась выкрутиться из глупой ситуации. – Князь наш пресветлый всем защита и опора. Обнял он тебя, голубку белую, чистую, крылами своими сильными, да...
– Да в клетку золотую посадил, – буркнула я. – Гулять когда пойдём, Мавра?
– Кака ж клетка? – возмутилась тётка. – Гнёздышко пуховое, от всех бед сокрытое! А гулять... Гулять, это можно. За теремом девичьим садик есть. Стеной высокой обведён. На стене той вои ходят денно и нощно. Ни один супостат не подберётся. Там и гуляй, сколько душенька твоя пожелает.
– Понятно, – кисло кивнула я.
Овощи оказались вкусными, рыба так вообще таяла на языке. Но мне казалось, что я жую картон. Толстые расписные стены давили даже не на нервы, на душу. А ощущение уже не золотой клетки, а какого-то драгоценного гроба делалось все явственнее.
«Ох, Илюшка... Ты там поскорей, – мысленно взмолилась я. – Надолго меня не хватит. Или от скуки тут помру, или прибью кого-нибудь особо услужливого. Например, её...» Я покосилась на Мавру, с жаром расписывающую мне прелести местных развлечений, и с каждым новым словом вгоняющую меня ещё глубже в депрессию. А кто бы не начал депрессировать, слушая про «чудные» посиделки над вышивкой под заунывные песни и «роскошные» прогулки под сенью дюжины деревьев. Именно столько имелось в обещанном садике.
– Ладно... – сказала я, оставив полупустую миску, когда аппетит окончательно исчез. – А с отцо... Кхм... А с батюшкой я когда увижусь?
– А зачем? – удивлённо вскинула брови Марфа.
– В каком смысле «зачем»? – машинально вскочив, я уставилась на тётку.
– Так ночь тёмная на дворе. Не дело это честной девице из терема своего выходить. Мало ли что люди подумают, – принялась увещевать меня Мавра.
– Так папаша вроде не спать, а пировать собирался, – с сомнением покосившись в тёмный провал окна, возразила я.
– То-то и оно. А там вои, бояре... Хмельного мёду напьются, насмотрятся, а потом... На чужой роток не накинешь платок. Потом и тебе, и батюшке, и мужу твоему позор может статься.
Если на собственную репутацию, и тем более на репутацию папаши мне было глубоко плевать, то при слове «муж» я притормозила. Мне уже представлялся случай узнать, как трепетно Илья относится к «чужим уставам». Вряд ли он оценит очередной плевок на эти самые уставы. А никак иначе моё появление в тёплой мужской компании не расценят – скандал выйдет знатный.
Я заскрипела
