бы хотелось дать тебе столько советов, однако я не могу, ибо замужество для меня остается неизведанной и неиспытанной частью жизни. В этом я подвела тебя.
По началу жизнь в Аннабе была для меня тяжелейшим испытанием. Разлученная со своей семьей, оставшаяся одна, я страдала и каждый день мечтала расстаться с жизнью. Но твоя улыбка, твое сияние помогли мне найти свет. Я научила тебя петь, играть на клавесине и другим вещам, а взамен ты научила меня не сдаваться и неотступно идти к своей цели. Если бы не ты, я бы уже покинула этот город и, быть может, эту страну.
Но, все же, теперь, дорогая Мэйда, я, отдав тебя в любящие объятия твоего мужа, должна покинуть Кабрию. У меня есть долг перед своими родными и перед своей землей. Я бы так хотела поведать о том, где находится мой дом, как там красиво, я бы так хотела познакомить тебя со своей семьёй, но, прости меня, дорогая Мэйда, могу, ибо там бушует война, там слишком опасно.
Быть может, когда-нибудь наши земли построят дружбу, и жители обеих государств смогут ездить друг к другу без препятствий и различных опасений. Быть может, когда-нибудь я вновь смогу увидеть твое сияющее лицо, твою сверкающую улыбку и твоих чудесных детей.
Гюнтер будет любить тебя до конца своей жизни и даже после нее. Вы будете самой счастливой парой, и никакая туча не омрачит вашей любви.
И прошу тебя, вспоминай иногда свою чужеземку-учительницу. Ибо так мне будет легче перенести все тяготы, связанные с нашим с тобой расставанием.
С любовью и вечной дружбой,
твоя Альжбета Камош»
Ишмерай сложила письмо и спрятала в свою сумку, решив положить его на стол в комнате Мэйды за несколько минут до своего побега. Второй письмо она решила написать Хансу Вайнхольду.
Уважаемый дер Вайнхольд!
Прошу Вас простить меня за мой неожиданный отъезд, за мой трусливый побег. Однако ввиду того, что я вовсе не располагаю иным выходом, прошу понять меня и не осуждать со всею строгостью, которую я, бесспорно, заслужила. Простите меня за то, что вы хлопотали за меня и нашли мне другую семью, в которой я могла бы работать, за то, что я не оценила ваших стараний и уезжаю, не попрощавшись. Но, быть может, вы, человек, который наделён столь сильным чувством доброты, снисхождения, мягкости и понимания, однажды поймете меня, ибо я должна вернуться в свою землю и трудиться во имя ее процветания, тишины и мира.
Я не в силах выразить ту глубину благодарности, которую испытываю за то, что однажды вы согласились принять в свой дом нищую, едва живую чужеземку, почти не владеющую вашим языком, за то, что Вы позволили ей остаться и жить в столь светлой и благородной семье. Я не в силах выразить глубину всей благодарности, которую испытываю за то, что вы за все эти долгие месяцы ни разу не сказали мне грубого слова, за то, что всегда были добры ко мне и всегда мне улыбались. Ваша семья стала единственным, чем я дорожила в Аннабе, а ваше гостеприимство — образцом добропорядочности. Я не устаю молиться за благополучие Вашей семьи и благополучие молодой семьи, только что созданной дорогими Мэйдой и Гюнтером.
Прошу Вас не гневаться на меня, не держать на меня зла и поверить в то, насколько мне жаль покидать Вас.
Прошу Вас передать мои слова благодарности мирре Вайнхольд и простить меня за мою неблагодарность.
С благодарностью и бесконечным уважением,
Альжбета Камош»
Вытерев выскользнувшие слёзы, Ишмерай глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и с трудом подавила жгучее желание написать в обоих письмах своё настоящее имя, которого на этой земле не знал никто, кроме Александра и проклятого Хладвига.
Третье письмо Бернхарду она решила написать завтра, ибо слишком устала теперь. Девушка разделась, распустила свои завитые волосы, потерла уставшую от шпилек и заколок кожу головы, умылась, немного помолилась на коленях о счастье и благополучии семьи Вайнхольд и молодой семьи Шмиц.
В мечтах об Александре она заснула.
На следующий день, провожая Мэйду и Гюнтера в Венису, Ишмерай долго прощалась со своей воспитанницей, теперь уже замужней дамой. Госпожа Шмиц посмеивалась и говорила, чтобы она не печалилась, ибо они обязательно увидятся. Но Ишмерай, зная о том, что Мэйду больше не увидит, как бы сильно не сдерживалась, тихо расплакалась.
Госпожу Шмиц посадили в карету и увезли. Ишмерай еще долго видела её светлое счастливое личико, высовывающееся из кареты, белые ручки, машущие им на прощание и беззвучно, но горько плакала и от всей души желала ей счастья.
Вернувшись в дом Вайнхольдов вновь отдельно от хозяев, девушка медленно села на стул рядом с кроватью, вновь оплакала своё расставание с Мэйдой и этим домом, в котором она прожила столько чудесных или печальных минут, затем, вытерев слезы, глубоко вздохнула и принялась вновь собирать вещи.
«Я бы забрала многие из книг библиотеки Вайнхольдов, однако ограничусь картой Кабрии и где бы мне достать карту мира…»
Ишмерай решила, что до отъезда с Александром у нее есть немного времени, спустилась в библиотеку и начала искать карту мира Заземелья. Обложившись книгами, она тихо читала некоторые из них, пока не услышала, как решительно хлопает дверь.
— Ах вот ты где! — процедила Марта Вайнхольд, недобро сверкая своими прищуренными глазами.
— Вы уже вернулись! — Ишмерай улыбнулась.
Марта Вайнхольд медленно подошла к столу, продолжая глядеть на девушку крайне неприветливо.
— А я-то ломала голову, отчего ты отказалась от руки Бернхарда. Ты же так долго ворковала с ним… Ответ оказался прост: твоё сердечко занято Элиасом Садеганом, любовником Вильхельмины…
Улыбка сползла с лица Ишмерай. Она холодно глядела на Марту, готовая дать отпор.
— Ты любишь его?
— Вы не имеете никакого права задавать подобные вопросы, а я не имею намерения отвечать.
— Элиас Садеган мой! — прошипела Марта.
Брови Ишмерай высоко поднялись, она не удержалась от ухмылки и обронила:
— А вы прекрасная лицедейка. На свадьбе вы упорно изображали любовь к своему мужу, да столь успешно, что даже я сама в это поверила…
— Да ты
