— Ты меня слышишь? — прошептала я.
Он прошептал что-то невнятное, и я вытерла щеки ладонью, убирая слезы. Хуланна думала, что меня вела ревность, да? Да, по мне была зависть. Но настоящий огонь во мне не был завистью. Это был гнев. Такой сильный, что он горел во мне огнем, поглощая все ненужное, прогоняя страх и тревогу, оставляя только яростное пламя.
Она думала, что это толкнет меня помочь ей? Она ошибалась. Я хотела только уничтожить ее.
Она хотела крови моего отца? Я дам ей кровь. Я пропитаю ее мир кровью.
Я порву ее мир. Я…
Звук мелких голосов наполнил воздух, и я смотрела, как дверь с другой стороны комнаты открылась, и тихий голем вел за собой вереницу плачущих детей. Их было пятеро. Первых двоих я узнала, они были из Скандтона. Ребенок Копателя — двухлетний, которого отец нашел в лесу. Мальчик Делвиней, Нилс. Ему было пять, Но он выглядел старше. Мое сердце пропустило удар. Я была тут так долго, что ребенок вырос? Я не знала еще двоих. Две девочки были грязными, как и остальные, на вид им было лет семь. И мальчик четырех лет с большими глазами и лицом, похожим на Олэна в этом возрасте.
Я охнула, но рыдающие дети не видели меня. Големы открыли другую дверь и увели их.
Тут были человеческие дети. Я не могла представить место ужаснее для ребенка — далеко от тех, кто любил его, в страшном и запутанном месте. Я ощущала боль за отца, а теперь и за них.
Мой список пополнился. Освободить отца. Остановить Хуланну. Освободить детей.
Это нужно было закончить. Один ужас следовал за другим, но если они думали, что сломят Эластру Хантер и заставят слушаться, они ошибались.
Я так легко не сдамся.
А теперь я знала, что моя сестра носила страдающего отца и это дерево в своем кармане в форме сияющего семени. Если я смогу сбежать, я найду ее и украду то семя, чтобы освободить его. Я найду способ спасти тех детей.
Мне просто нужно было слушать, Следить.
Голем вышел из другой двери, и я приготовилась к ужасу, который он принесет. Но он нес обрывок бумаги между двух больших пальцев. Его шаги были удивительно легкими для его размера. Глаза отца открылись на миг.
— Папа? Ты меня слышишь?
— Элли, — пробормотал он. Его глаза снова закрылись, и слова стали невнятными, а потом пропали.
— Пап, я люблю тебя. Прошу, держись.
Я не знала, слышал ли он меня.
Когда я повернулась, обрывок бумаги был в моей клетке, буквы были размером с мой кулак.
Леди Кубков назначила тайную встречу с Лордом Шелка через два дня на Мосту Логики.
И что мне с того? Толку не было. Но, похоже, у меня был тут союзник.
— Я выберусь отсюда, пап, — прошептала я. — И тогда приду за тобой. Я точно приду за тобой и заберу тебя домой.
Но что делать с остальным?
Я училась быть Охотницей всю жизнь. Я боролась за право защищать мой народ от медведей и кугуаров, прячущихся в лесу. Я отбивала стаи гулей, которые ждали беззащитных коз и детей. Я боролась с голодом, когда осенний урожай кончался, а скота было мало, приносила оленей и зайцев, чтобы наполнить животы.
Но я не думала, что худший враг все это время прятался вне досягаемости. Я не думала, что, отправившись с сестрой танцевать у круга, а предала их всех. Я создала чудище хуже всех остальных, угрозу, которая сотрет мой народ, как женщина, вытирающая тряпкой пятно с пола.
Я сглотнула.
Но в этот раз мои ладони дрожали от решимости.
Мне надоело охотиться на медведей и кугуаров. Надоели гули. Я собиралась охотиться на фейри. Да, я это уже говорила. И я говорила это серьезно, но теперь решилась окончательно, видя отца, пострадавшего из-за меня. Видя невинных детей с круглыми ушами — смертных детей с румяными щеками и слезами на глазах.
Я не могла злиться или бояться за себя. Другие люди нуждались во мне.
Я осторожно отряхнула одежду, собрала сумку и сунула записку на дно. А потом села с книгой. Я снова листала. Избегала личных историй, искала то, что поможет выбраться отсюда.
Мы можем только рассуждать о магии, которая привязывает круг к месту. Она не из нашего мира, хотя мы отметили место камнями. Камни не позволят просто так забрести туда. Камни скажут Певчему, где ждать и играть. Музыка помогает. Мы рано это поняли. Музыка отчасти оглушает фейри. Но помогает и нам. Она придает сердцам смелости и силы, отражает их магию. У Франы была теория об их магии и круге. Я искала записи, пытаясь подтвердить ее. Думаю, это может быть правда. Когда отрицательные эмоции собираются в городе, мы словно зовем их. Если кто-то входит в их царство, зов становится сильнее, или если мы танцуем там, будто прося их прийти.
Если кто-нибудь им отказывает, веря в это всем сердцем, это отталкивает их.
Они питаются эмоциями. Нашей болью. Нашим гневом. Наше отчаяние питает их. Чем больше боли, тем вкуснее. Мы не знаем, что они делают с теми, кого забирают. Скорее всего, мучают их. Любые смертные, которых мы потом находили, были в ужасном состоянии. Многие теряли разум при этом. Все были в шрамах. Они явно питаются нашей агонией. Так почему не причинить как можно больше боли? Потому мы, женщины, скрывали это, передавали только тем, кто достаточно взрослый, чтобы понять. Мы должны их прогонять. Нельзя давать молодежи соблазниться. Лучше верить, что они — суеверия. Лучше думать, что фейри — просто сказка.
Предки не подумали, что будет, если люди подумают, что это просто сказка, и вызовут их случайно? Потому что так и произошло со мной и Хуланной, и теперь мы были тут.
Было ли это случайно? Хуланна была очень настойчивой тем утром. И она заявила, что пыталась сделать нашу жизнь лучше. Она знала, что это было настоящим? Запланировала это?
Я поежилась.
Я узнала только две вещи. Одна не поможет мне — попытка успокоиться не подходила.
Другая — мне нужно было больше использовать музыку.
Я стала тихо напевать под нос старую колыбельную из детства, она срывалась с моих губ как жемчуг.
Мой отец будто успокоился от звука, дыхание стало не таким шумным. Я напевала, пока не задремала у прутьев.
Я проснулась от голоса Хуланны.
— Вставай, Элли.
— Я не сплю, — сдавленно сказала я, моргая, пытаясь вспомнить, где была. Еще не стемнело. Я не спала долго.
Хуланна что-то держала, и я моргнула и поднялась на ноги, шагнула ближе к прутьям. Она сунула что-то ко мне, и я отпрянула в ужасе.
Это было ухо фейри в высохшей крови.
— Что это? — выдавила я. — Ты же не отрезала свое…
Я умолкла, узнав татуировку на ухе. Перо. Оно тянулось до кончика уха. Я уже такое видела.
— Конечно, нет, — сказала Хуланна, и в ее глазах было что-то странное. — Мы, фейри, ценим свои уши. Они — символ нашей силы и нашей красоты. Любой фейри с одним ухом — это позор, жуткий монстр. Слишком слабый, чтобы жить. Никто не заберет мое ухо, только если убьет меня.
— И ты… — мои слова умерли в горле, я кашлянула, чтобы вернуть голос. — Ты убила хозяина этого уха?
Ее глаза были слишком яркими.
— У тебя больше нет союзников, Элли. Они бесполезны. Тебе никто не поможет. Хватит бороться. Выходи из клетки и присоединись ко мне. Вместе мы измени мир. Я могу тебя простить. Я могу вернуть тебя как свою сестру. Мы сделаем это вместе. Просто открой клетку.
— Я не могу, — сказала я слабым голосом, почти радуясь этому теперь. Иначе я вышла бы к ней, и она могла прибить меня к дереву. Но если я выберусь, я смогу освободить отца.
Она опустила ухо на подлокотник трона с отвращением на лице.
— Хватит думать о том, что ты не можешь сделать, и начни думать о том, что будет сделано с тобой, если ты это не сделаешь, — сказала она. — Клянусь, Элли, я едва могу поверить, что ты — моя сестра-близнец.
Я стала петь о доме и огне, о его тепле во время воющего ветра. И она повернулась с рычанием.
— Хватит.
Я не собиралась ее слушаться. Я запела громче с вызовом, перешла к припеву о вое ветра и свете огня, и она застыла, очарованная. Я видела в ее глазах борьбу, она билась с музыкой. Она встряхнулась и быстро повернулась, ударила моего отца по лицу.
