Он уже не дёргался, а активно извивался, корчился под завывание старухи.
— Теперь держи его руки! — скомандовала Алтея и продолжила петь.
В какой-то момент звук голоса старухи оборвался, и она с размаху проткнула живот Дилана двумя пальцами. Затем из образовавшегося отверстия засочилась чёрная жидкость.
Старуха подставила сначала один пузырёк, а когда тот набрался полностью, — другой. Чёрная жидкость, как заколдованная, затекала в склянки и, нарушая законы физики, не выливалась обратно.
Сеанс кончился.
Тело Дилана обмякло. Он по-прежнему был без сознания, но жив.
— Всё. Эти пузырьки отнеси в крематорий и сожги. В них болезнь и смерть.
— Хорошо, сделаю. А вы не будете зашивать рану?
— Сама зашьёшь, — гаркнула старуха, легла на пол и уставилась в потолок.
— Благодарю вас за спасение моей пары.
— У меня не было выбора, — махнула она рукой. — Уходите.
Я снова позвала рабочих, чтобы отнесли Дилана в нашу коморку.
По правилам нам давалось ещё два дня пребывания во владениях Алтеи Морено, чтобы прийти в себя после лечения и собрать вещи.
Скоро мы вернёмся домой. А пока — ждать.
Глава 11
Ожидания, что Дилан вот-вот придёт в себя, не оправдались. Все два следующих дня он пролежал в беспамятстве: не стонал от боли, не сотрясался от судорог — просто спокойно лежал. Мне даже не пришлось делать ему наркоз, чтобы продезинфицировать и заштопать дырку в животе.
Все два дня я провалялась в постели, не считая коротких вылазок за продуктами. Будильник теперь срабатывал каждые три часа, работать было не нужно, так что я позволила себе выспаться.
«Всё кончилось… Теперь мы вернёмся к нормальной жизни…» — я пыталась заставить себя поверить.
Ранним утром третьего дня после сеанса исцеления я наняла машину для транспортировки пациентов, и мы покинули владения госпожи Алтеи Морено.
Проводить нас вышла Джина. Почти за год нашего пребывания здесь она привыкла к тому, что даже в самых сложных медицинских вопросах можно положиться на меня. Теперь же придётся возвращаться к старому укладу. Правда, ненадолго, но Джина об этом пока не знала.
***
Я сняла «люкс» в лучшем санатории, недалеко от аэропорта.
Дилан открыл глаза спустя четыре дня после сеанса исцеления. Несколько минут он прислушивался к собственным ощущениям и пытался понять, что к чему. Однако рассеянное сознание было неподатливо на здравые умозаключения.
«Эй? Привет, — улыбнулась я. — Всё закончилось, скоро мы сможем уехать. Хочешь чего-нибудь?»
«Нет», — дышал он тяжело, а чувствовал себя так же плохо, как до сеанса госпожи Морено.
«Тогда у меня к тебе будет просьба, — я проколола ногтем вену на запястье. — Сделай пару глотков.»
«Может, не будем зря тратить твою кровь?» — с интонацией умирающего калеки спросил он.
«Зря не будем. Нам нужно, чтобы твоя рана на животе затянулась как можно скорее.»
Он сделал, как я просила, спустя пару минут его взгляд стал немного яснее. После капельницы и пакета внутривенного питания мне удалось немного покормить его мясным бульоном, заказанным в ресторане.
«Молодец! Такими темпами ты за неделю придёшь в норму. Сейчас сделаю тебе массаж и обтирание, потом дам поспать пару часов.»
«А ты?»
«Я буду здесь, с тобой. Посмотри, какой у нас номер: вид на море, окна во всю стену, кондиционеры и горячая вода! Я выбрала лучший номер в лучшем отеле. Здесь нам будет комфортно.»
«Хорошо. Ты только не уходи…» — попросил он, закрывая глаза.
После проведённых процедур мне показалось, что его прозрачная кожа, похожая на бумагу, слегка порозовела и что дыхание стало не таким тяжёлым. Дилан мгновенно уснул и спал до тех пор, пока я не разбудила его. На этот раз вместо бульона была кровь какого-то донора, и я надеялась, что так нам удастся форсировать восстановление организма после болезни.
Увы, не только Дилану требовалось глубокое и комплексное восстановление: я сама была похожа на жертву блокады или пленницу концлагеря. Постоянное напряжение, переливания крови, отсутствие нормального сна, работа, контакт с информационным полем и стрессы лишили меня возможности держать собственное тело в форме.
За последний год я трижды стриглась под 0,5. Короткие волосы мне были абсолютно не к лицу, но ухаживать за ними попросту не оставалось сил.
О месяцах нашего пребывания на Филиппинах мне было откровенно страшно вспоминать. Ежедневная ручная стирка, гигиенические и лечебные процедуры для Дилана, приготовление пищи, заказ и получение медикаментов… Держать в голове такую прорву мелких и важных дел в моём измученном состоянии было тяжело. И при этом я ещё как-то умудрялась погружаться в информационное поле и раздавать задания подчинённым.
Мне очень хотелось нанять помощника, но на территории госпожи Морено делегация своих обязанностей была строги запрещена. Да и лишняя любопытная пара глаз могла стать свидетелем смерти Дилана. Так что пришлось обойтись без слуг.
А теперь нас ждал менее тяжёлый, но тоже непростой период: восстановление, адаптация и укрепление позиции в клане. Назрели серьёзные проблемы с нашей репутацией. Появились отступники, из старожилов. Раньше, за неимением возможности, я вынужденно закрывала на предательство глаза и выжидала, когда смогу решить проблему.
Дилан больше всего боялся остаться в моих глазах немощным калекой. Состояние и вид собственного тела вызывали у него чувство омерзения. Мою нежность он принимал за жалость и сострадание. Увы, я знала, что депрессия неизбежна.
Звонил Максим, он почему-то думал, что мы уже вылетели в Москву. Он огорчился, когда узнал, что мы собираемся остаться на Филиппинах ещё на неделю, пока Дилану не станет лучше.
— Ты что-то скрываешь, Максим? — спросила я.
— Нет,
