В итоге капитан пошёл нам навстречу и спустил нас с Мортеном на шлюпке вниз. До стойбища мы добрались быстро, а Терхитына встретила нас оценивающим взглядом и долгим молчанием, после которого она всё же спросила Мортена:
– Так ты дошёл до Чум-горы и вернулся назад?
– Как видишь, – улыбнулся он.
– И пехличи не сварили тебя вместе с твоей женой в котле?
– Я бы сказал, что могли сварить, но передумали.
– А тот большой железный кит в море, ты добыл его в недрах Чум-горы? Пехличи одарили тебя железным китом, чтобы ты уплыл обратно на свой большой далёкий остров?
– Всё верно, - с улыбкой кивнул старухе Мортен, – мы возвращаемся домой.
Не сказав ни слова, Терхитына развернулась и скрылась в недрах яранги, чтобы через минуту выйти с огромной белой шкурой в руках:
– Ты просил выделать морского медведя, я и выделала. Не думала, что ты вернёшься за своей добычей, но раз вернулся, забирай. Я помню наш уговор. Я его выполнила
– Спасибо тебе, – приняв шкуру, сказал Мортен.
Теперь настала моя очередь вступить в разговор. Я спросила Терхитыну о Тэйми, но старушка лишь покачала головой – с тех пор, как мы вчетвером покинули её стойбище, Тэйми она больше не видела. И это известие меня ужасно взволновало. Неужели Питариль не отпустил её и заставил выйти за одного из своих родственников? Это ужасно. И ведь теперь я ничем не могу помочь Тэйми. А ведь должна была, должна… Вот и ещё один человек, кого я подвела и бросила…
Вернувшись к ледоколу, в расстроенных чувствах я поднялась на палубу и старалась лишний раз не выходить из каюты, пока мужчины предвкушали, когда же ледокол войдёт в открытые воды Великой полыньи.
Знаменательный момент настал, и вскоре к нам присоединились три баржи, что всё это время ожидали возвращения ледокола около северного побережья Росомашьего острова. Пока происходила загрузка топлива в трюм, радисты всецело занялись налаживанием связи с забытыми всеми геологами. Те отозвались быстро и посетовали на тяжёлую жизнь в подснежном доме без запасов еды, но с верой, что сегодня им попадётся зайчишка или куропатка. Правда, на нехватку патронов геологи тоже успели пожаловаться. Стало быть, надо спешить им на выручку.
Перегрузка угля сильно затягивалась, зато у Мортена в голове созрел план: взять с собой корреспондента Монсена с его фотокамерой и на байдарке сплавать к западному побережью Песцового острова, как раз к тому месту, где хаконайские браконьеры обустроили свою базу.
– Арильд, – рассказывал журналисту Мортен, – там, у побережья проложена самая натуральная колея для вагонеток, она идёт прямо от бетонной площадки, на которой морозят рыбу, к морю, чтобы было удобней грузить улов на браконьерское судно. Надо бы всё это заснять на плёнку, чтобы показать во Флесмере всем заинтересованным лицам. С браконьерством давно пора кончать, тем более, что все возможности для этого есть.
– Нет только доказательств, – поддержал его рвение Монсен и добавил, – значит, мы их добудем.
Мортен и Монсен в сопровождении двух моряков отплыли на байдарке и одной шлюпке в сторону берега, а я представляла, как вскоре они вернутся с фотодоказательствами бесчинств хаконайцев и следами их экспансии. Всё это очень пригодится Мортену на суде, когда ему придётся отстаивать своё честное имя. Во Флесмере ведь даже не представляют масштаб проблемы, там ничего не знают о промышленной заготовке полуночного лосося пришельцами из-за моря. Вот пусть теперь и узнают. А суд пусть знает, что Мортену не безразлична судьба поруганных аборигенов и оскудевших вод. И пусть знают, что он не с хаконайцами, а против них.
Мортен и Арильд Монсен вернулись только через два дня, да не одни, а в сопровождении полудюжины байдарок рыбаков из того самого селения, где мы с Мортеном поженились по островному обряду. К слову, там же нам некогда одолжили нарту-байдарку, так что Мортен как честный человек вернул её владельцу, а тот вместе с односельчанами приплыли к ледоколу не просто, чтобы посмотреть на железного кита, в котором водятся люди – они привезли с собой тех самых браконьеров, что на наших глазах были заарканены оленеводами.
Оказывается, пастухи Карикиявы недолго мучились с бесполезными пленниками и вместо того, чтобы держать их у себя до весны, отдали их рыбакам, которых те самые браконьеры и грабили. Вот это была действительно страшная месть. Заморские разбойники были несказанно рады видеть Мортена – в нём они видели меньше опасности, чем в своих бывших жертвах. А как они были рады каюте, где их заперли. Всё-таки хаконайцы вернулись к цивилизации, для них это было лучиком надежды и концом мучений в плену у аборигенов. Мортен же был рад, что может забрать арестантов с собой и предъявить их властям во Флесмере. Ещё один повод отделаться от обвинений в шпионаже. Как же всё удачно складывается, прямо не верится.
Но браконьеры оказались не единственными гостями с острова. Я глазам своим не поверила, когда на борт сначала поднялась взволнованная Тэйми, а за ней измождённый, осунувшийся, но такой родной Эспин с Брумом и Унчем в нагрудной сумке.
Это было подобно чуду, которое не могло произойти, но оно случилось. А всё потому что Тэйми оказалась волшебницей, самой настоящей. Тот жёлтый мох, что во сне показала ей бабушка и который она нашла под снегом, действительно оказался целебным.
– Лишайник желтосетчатый, – авторитетно заявил судовой врач после того, как осмотрел Эспина, – обладает антисептическими свойствами и в сути своей может заменить антибиотик, правда шанс выздороветь при таком лечении можно оценить как пятьдесят на пятьдесят. Больному в таком случае придётся рассчитывать только на удачу. Вы очень везучий молодой человек, господин Крог. Но долечивать очаги пневмонии отныне вы будете под моим наблюдением и с помощью проверенных лекарств.
Когда эйфория от встречи немного поутихла, в кают-компании собрался чуть ли не весь экипаж ледокола, чтобы услышать от Эспина историю его чудесного спасения.
– Да ничего особенного, – неохотно отвечал он, то и дело прерывая свой рассказ из-за приступов кашля, – отлежался пару недель, пришёл в себя. Тэйми сказала, что Шела с Вистингом ушли на север без ружья. Я решил, что они оба спятили и уже давно погибли, потому нет смысла ждать их обратно. А тут ещё и Питариль начал угрожать мне ружьём, сказал, что я это не я, а злой дух, который поселился в умирающем теле, а Тэйми, выходит, ведьма, и надобно бы нас двоих прикончить, чтобы мы всё стойбище не извели. Еле удалось его уговорить отпустить нас. Мне в ту пору ещё тяжело было ходить, поэтому я сидел в нарте, а Тэйми погоняла собак, стоя на полозьях. Три дня мы так ехали на запад мимо гор. И вот в одну из ночей собаки как с ума посходили, выли, метались. А потом всё стихло, я из палатки вылез, а вокруг тишина, собак нет, сбежали, а куда – не видно, словно они в воздухе растворились. Вот так мы и остались без упряжки. Тэйми, конечно, переживала, особенно за Роху, она ведь брюхатая была. Тэйми и сейчас переживает, всё-таки своих собак она с щенячьего возраста для упряжки растила, а теперь ни одного животного не осталось – кто погиб в схватке с холхутами, а кто убежал неизвестно куда. Хотя, мне кажется, я в ту ночь слышал лающее эхо с севера.
И тут меня пронзила пугающая догадка: так ведь на север собаки убежали, чтобы стать упряжкой пехличей! Это ведь Роху, Тармо, Шикшу, Бубна, Тахво, Дымку и Тумана я видела в лунном свете, когда пехличи направили свою нарту в светящийся портал между нашим и их миром. Семь взрослых собак и не меньше четырёх щенков в чреве Рохи – вот те самые одиннадцать жизней, которые требовали у меня пехличи за право семи людям, трём хухморчикам и одной собаке покинуть вулканический остров. За это они отобрали у Тэйми её собак, а нам подослали единозуба со светящимся рогом, что верно указал путь к льдине. Теперь я начинаю понимать слова, что говорил мне потусторонний голос во льдах. Взять ему с меня было нечего, вот пехличи и оставили Тэйми без её упряжки. И зачем им собаки? Видимо, упряжные волки не так хороши и покорны.
